– Молчи, дурак, рано еще! – цыкнула Анна.
Петух кукарекнул сконфуженно и притих.
Буренка шумно завозилась, услышав голос хозяйки, и выставила навстречу рогатую голову. Глаза масляно поблескивали в окружающей темноте.
– Ну как ты, голубушка? – Анна любовно погладила корову между рогов, ощущая мягкую нежность бархатной шкуры.
Буренка тяжело, надрывно вздохнула.
– Полегше тебе? – Анна приподнялась на цыпочках и провела рукой по вздутому боку. Корова не шелохнулась. Хороший признак, два дня назад и притронуться к себе не давала, травяной отвар и молитвы, видать, помогли. Ну дай Бог. Анна долила в корыто свежей воды и вышла на улицу, плотно затворив скрипучую дверь. Ночь на переломе весны и лета обняла ее нежно и ласково. Уходить не хотелось, хотелось прыгнуть и улететь в бескрайнее звездное небо, хоть одним глазком посмотреть, что там, за краем земли. Парить вольной птахой под облаками, сбросив непомерную тяжесть извечных бабьих забот…
Анна замерла, увидев отделившееся от избы соседки Марии белесое вытянутое пятно. Живот свело, по спине пробежал отвратительный холодок. Неужели морок приблудный? Бывалоча, из темного леса, из поганых урочищ, лезли в деревню бесплотные призраки, нападали на людей и скотину, пили взахлеб горячую кровь, и отвадить их можно было лишь Божьим словом да серебром. Анна нашарила дрожащей рукой нательный крест. Господи, спаси и помилуй мя грешную…
Морок дернулся и невесомо поплыл в темноте. Анна вжалась в стену хлева и затаилась. В голове тюкало, ноги свело. Призрак завис саженях в десяти от нее, и Анна с удивлением опознала в привидении вдовую соседку Марию, простоволосую, в одной ночной рубахе, туго обтянувшей полную грудь. Марья воровато огляделась и огородом пошла прочь от избы в теплую прозрачно-синюю ночь. Белая рубаха призывно маячила в темноте.
Куда она? Марья – баба серьезная, с чего бы ей ночами бродить? Анна, повинуясь странному наитию, мягкой походкой направилась за соседкой. Любопытство разобрало. Любопытной Варваре ясно чего оторвали, но попробуй тут удержись. От чувства близости к чему-то таинственному и непонятному томно ломило виски.
Марья прошмыгнула капустные грядки, скользнула в дыру в низеньком покосившемся заборчике и ускорила шаг. Анна тенью кралась за ней, стараясь не упустить соседку из виду. Марья затерялась среди старых ив, белая рубаха замелькала на изгибах узенькой тропки, сбегавшей к реке. «Неужели купаться удумала? Вот дура! Водица еще холоднющая, бррр, только русалок смешить», – Анна невольно поежилась.
Но Марья к реке не пошла – взяла левее и замерла возле приземистой громады амбара. Тихонечко хлопнула дверь; Марья исчезла, растворилась во тьме. «Никак гадать собралась? Совсем, видать, плохо без мужика. Ладно девки бесов тешат на Рождество, а эта куда?» – Анна выждала и тихонечко приблизилась к амбару. Дверь была плотно закрыта, и трогать ее Анна остереглась. Скрипнет, Марья разом заметит, вот сраму-то будет. Анна свернула за угол, для верности ведя рукой по старому истрескавшемуся бревну, страшась напороться в темноте на брошенную старую борону. Укололась молодой крапивой, оцарапала ногу о куст и прильнула к узенькому, не больше ладони, оконцу. Внутри мерцал слабенький оранжевый свет, на бревенчатой стене прыгали размытые длинные тени. Виднелся кусок прогнившего пола и бок деревянного ларя, в котором раньше хранилось зерно. И больше ничего – крохотная продушина не позволяла увидеть амбар целиком. Анна навострила уши и невольно хихикнула, прикрыв рот ладонью. Марья пришла сюда не гадать. Слышались охи, стоны и сырые шлепки. А Машка-то хахаля завела! Вот тебе и вдовица. А такая тихая, скромная… Когда в девах ходили, так на посиделках не позволяла себя щупать парням. А теперь, значит, так?
Интересно, с кем она спуталась? Анна тихонечко пошла к другому окну. Мужиков в деревне не то чтобы много, почти совсем их и нет. А те, кто есть, под строгим надзором у жен. С Емельяном-кузнецом? Так тот не больно охочий до баб. С Прошкой-пастухом? Тот хоть и хромой, да бабы подсмотрели его на реке, срамом Господь Прошку не обделил. Точно! Видела Анна, как давеча Марья ворковала у колодца с Мишкой Телешиным, улыбалась, волосы поправляла, словно бы невзначай. Семнадцать лет парню, давно пора бабу узнать. Ну Марья, ну сучка!
Анна, едва не поскуливая от предвкушения, жадно прильнула к соседнему оконцу и с трудом подавила рвущийся крик. Ни с каким Мишкой Телешиным Марья не путалась. Свет толстой свечи разгонял тени и мрак, соседка стояла на четвереньках, сладострастно выгнув спину, запрокинув голову, и постанывала, закусывая нижнюю губу. Покачивалась лоснящаяся от пота большая, чуть обвислая грудь. Сзади, сильно толкая, к Марье пристроилось страшное чудище: тощее, нескладное, покрытое до пояса черным мехом, с копытами вместо ног, мясистым хвостом и огромной, налитой женской грудью с вздернутыми сосками. Существо глухо взрыкивало, мотая безобразной козлиной башкой с оттопыренными ушами, бородой и загнутыми рогами, роняя на спину Марьи тягучие нити слюны. Когтистые лапищи крепко держали Марью за пухлые бедра. Из амбара пахло странно, одновременно отталкивающе и сладко: чуть забродившими яблоками, полынью и готовым к случке козлом.
Анна перестала дышать. Открывшаяся картина была мерзкая, богохульная и… волнующая. Ляжки вдруг онемели, в животе закололо. Анна на всякий случай моргнула, перекрестилась и бесшумно поплевала через плечо. Дьявольское видение не исчезло: чудище, все убыстряя движения, совокуплялось с извивающейся, стонущей Марьей. Анна видела, как с хлюпаньем скользит толстый, перевитый черными жилами хер, не меньше, чем полторы пяди длиной. Правая лапа твари повела по женскому боку и крепко сжала округлую грудь. Марья чуть повернула голову, и палец с загнутым когтем тут же скользнул в жадно подставленный рот. Марья задергалась, с силой подаваясь навстречу могучим толчкам. Она уже не стонала – кричала на крик, извиваясь и закатывая глаза.
Анна почувствовала, как стало влажно и горячо между ног. Груди заныли, соски поднялись и оттопырили рубаху, требуя ласки. По телу пробежала мелкая дрожь. В следующий миг Анну из жара бросило в холод. Чудовище повернуло козлиную голову и посмотрело ей прямо в глаза, скаля крупные черные зубы. Анна отшатнулась, чуть не упала и опрометью кинулась прочь, не разбирая дороги. На бегу обернулась, готовясь увидеть нагоняющее страшилище за спиной. Сейчас поймает, задерет подол и… Но за спиной никого не было, лишь крыша старого амбара темнела в ночи. Не помня себя, пролезла в дыру в заборе, ободрав локти и спину, шатаясь, прошла по рассаде и без сил повалилась на родное крыльцо. В избе долго пила ледяную воду из кадки, пытаясь затушить пожар, разгоревшийся где-то внутри. Ее потрясывало, мысли скакали и путались. Анна скользнула под одеяло и прижалась к спящему мужу, нащупав рукой вялое мягкое естество. Хотелось одного, чтобы Федор проснулся и взял ее, как в прежние, теперь уже позабытые времена. Муж заворочался, и она прильнула всем телом.
– Ты чего? – прошептал сонным голосом Федор.
Анна не ответила, ласково и настойчиво поцеловав мужа в шею, чувствуя запах пота, солнца и свежей земли.
– Сдурела, баба? – Федор оторвал руку и откинул назад. – Уймись, мне завтра в поле спозаранку вставать.
Через мгновение он вновь захрапел. Анна перевернулась на спину. Обиду сглотнула, чай, не впервой. Раньше да, рыдала, убивалась, а теперь… Теперь у Анны была страшная и сладкая тайна. Правая рука скользнула меж ног и погрузила пальцы в трепещущее набухшее лоно. Анна исступленно ласкала себя. Ветки сирени, буйно разросшейся за окном, мерно покачивались, напоминая изогнутые рога…
На следующий день все валилось из рук: разлила помои, пересолила щи, забыла курей покормить. Хорошо хоть Федор на рассвете ушел с мужиками и не видел, что творится с женой. Места себе не находила, мыкалась, словно в бреду, думая лишь об одном: видела она ночью дивный сон или же явь? Ответа страшилась пуще всего. На память остались расцарапанные ноги, ободранная спина и непроходящее тягучее подергивание внизу живота. Перед обедом, управившись с делами, не выдержала, сунула руку под подол и вновь согрешила. Стыда не было. Хватит, отстыдилась свое.
Марья, как назло, весь день торчала на огороде, задрав круглую задницу вверх, пропалывая репу и наклюнувшийся горох. Анна дважды порывалась подойти и всякий раз пугалась неизвестно чего. Наконец, истомившись, подошла к плетню и замерла, теребя концы повязанного платка.
– Здорово, соседка. – Марья выпрямилась и тыльной стороной ладони вытерла лоб. Красивая, высокая, ладная. В вырезе распахнувшейся рубахи виднелись верхушки тяжелых грудей.
– Здравствуй, Мария. – Анна отвела взгляд.
– Бледная ты, – обеспокоилась Марья. – Не заболела?
– Да все хорошо, спасибо, – поблагодарила Анна и неожиданно брякнула: – Я, это, ты не серчай, видела тебя ночью в старом амбаре. И его видела.
И испуганно замерла. Хотелось, чтобы Марья удивилась, переспросила, чтобы все и правда оказалось колдовским наваждением, сном, но соседка вдруг спрятала улыбку, прищурилась и тихонько сказала:
– Так, значит? И чего видела?
– Все, – призналась Анна.
– Вон оно как. – Марья вновь улыбнулась и приоткрыла калитку. – Пойдем-ка ко мне, голубушка, посидим.
– Дьявол это? – первым делом спросила Анна, сидя на лавке и нервно ковыряя ногтем крышку стола.
– Бог с тобой. – Марья села напротив и подвинула кружку холодного кваса. – Какой это дьявол? Когда увидала, крестилась?
– Само собой, – призналась Анна.
– Исчез полюбовничек мой?
– Не исчез.
– А разве нечистый не пропадет, ежели себя Божьим знамением осенишь?
– Пропадет, – облегченно кивнула Анна. А вдруг и правда не дьявол?
– А серой пахло? – полюбопытствовала Мария.
– Не чуяла.
– Значит, не дьявол?
– Значит, не дьявол, – радостно подтвердила Анна. – Но ведь рога, копыта, козлиная голова…
– Сказки поповские, – осекла Мария. – Ты Святое писание читала?