– Здрасьте, – кивнул Рух и поспешно прикрыл горшок крышкой. Вот оно, печное проклятие в действии. – Не, Никанор, ты как хочешь, а я это варево не буду хлебать.
– Как же это? Как же это? – Никанор тяжело свалился на лавку. – Человека в горшок…
– А чего мясу пропадать? Едой разбрасываться грешно, особенно в наше голодное время, – откликнулся Рух.
– Кто его?
– Да кто угодно, люди знаешь какие – в лицо улыбаются, а за спиной готовят вот такой вот горшок. Ты главное заметь – эти не совсем еще озверели: башку сварили, а жрать не стали, значит, совесть какая-никакая, а есть. Пошли, здесь делать больше нечего.
– А он? – Никанор покосился на горшок.
– Вылови ложкой да схорони.
– Давай ты.
– Ошалел, поп? – фыркнул Рух и вышел в сени.
Никанор выскочил следом, не рискуя остаться с чудо-супчиком наедине. Рух осторожно отворил двери на двор и поморщился. Падалью тянуло явно отсюда. В два крохотных оконца лился тусклый свет, размывая очертания низкого хлева, поилок и деревянных корыт. Гудели мухи, воняло совсем уже гадостно, хоть святых выноси. На полу костенел коровий труп с неестественно вывернутой башкой.
– Ну и запашок, – пробурчал за спиной Никанор.
– Ага, не ладаном пахнет, – согласился Бучила и подошел ближе. Почему-то казалось, что дохлая корова непременно задергается и замычит. Но нет, обошлось. Коровка продолжала пребывать у своего коровьего бога – спокойная, неподвижная, мирная и порядком изгрызенная. По виду животину растерзала стая волков, вспоров пузо и растащив внутренности от стены до стены. Жутко топорщились выломанные и разведенные в стороны ребра. Кто-то пытался добраться до самого сладкого. Рух обратил внимание на многочисленные рваные отметины на шее и опавших боках. В гниющих ранах кишели мелкие белые черви. От запаха слезились глаза.
– Отпевать будешь? – хмуро спросил Бучила.
– Дурак ты, упырь! – Никанор подавил рвотный позыв и ушел, что-то бормоча под нос.
Рух, нисколечко не обидевшись, нашел попа на улице, возле крыльца. Никанор стоял и тупо пялился в дождливую муть. Постояли вместе, слушая замогильный шелест берез.
– Зла сколько на белом свете, – наконец обронил в пустоту Никанор. – Вроде живи, радуйся, землю паши, торгуй, иконы пиши, детишек расти, дома строй, в Бога веруй. Ан нет, подумать страшно, грехи какие творим.
– Без греха скучно, – пожал плечами Бучила. – Я вот, наоборот, праведникам не доверяю. Хер знает, чего от них ожидать. В тихом омуте черти водятся. С грешником привычней и легче, присмотришься к такому и всегда знаешь, что у него на уме. Нет, нельзя без греха. Если все святеньки будут, рай лопнет, и души на землю просыплются. Как их потом собирать?
– Просыплются? – едва заметно улыбнулся Никанор.
– Натурально брякнутся, – кивнул Рух. – Ты с другой стороны посмотри: если не будет греха, то ведь и святости не бывать. Это как свет и тьма, одно без другого ничто.
– Не думал об этом, – признался Никанор.
– Вот и подумай. – Бучила встряхнулся и двинулся прочь, оскальзываясь на отсыревшей траве.
В соседней избе, слава те Господи, не нашлось ни коровьей дохлятины, ни всяких изысканных яств – только пыль, оставленные вещи и сонные тараканы. Никаких признаков смертоубийства. Лишь проклятый рогатый ромб на стене. Рух даже немножко расстроился и хотел было уйти, но тут обратил внимание на люк в полу. Подвал. Хм, а почему бы и нет? Заложные обожают темные сырые места. Он поддел кольцо и рывком поднял тяжелую крышку. Подполье оказалось сажени в полторы глубиной. Рух встал на четвереньки, свесился вниз и едва не заорал, увидев в ближайшем углу с десяток лежащих голов. Дожил, нервы ни к черту, чудится всякое, пора работу менять. Он кривовато усмехнулся, опознав кучку сморщенных, высохших свекл.
Дождь припустил с новой силой, заливая брошенные огороды мутной водой. На заборе мокло чучело из соломы и мешковины с грубо намалеванным глиной лицом. Глина текла, и чучело скалилось жуткой, отталкивающей улыбкой. Третий двор встретил приятным сюрпризом. Сразу за воротами распласталась вздувшаяся конская туша без головы. Из распоротой шеи торчали белые позвонки. Лошадь, как и давешнюю корову, основательно обглодали.
– Свят-свят, – перекрестился Никанор.
– Че-то не нравится мне тут, – буркнул Рух. – Тебе, отче, как?
– Моя воля, я бы сбежал, – признался священник. – Надо же, дожил, с вурдалаком шарахаюсь по нечистым местам. Где это видано? Век отмаливать буду.
– Века не хватит, – авторитетно заявил Бучила и поперся в дом, зачем-то вытерев грязные сапожищи о половик. В избе жили люди зажиточные, в глаза бросилась добротная мебель, кружевные занавески и пузатый медный самовар на столе – невиданная роскошь в забытых богом деревнях. Больше ничего интересного не было, и Рух по привычке распахнул крышку подполья. Ого. Узкая приставная лесенка растворялась в черноте, дышащей залежалыми овощами и мокрой землей. Вот это подвал так подвал, дна не видать! Рух повел носом. К обычному подвальному запаху примешивался аромат свернувшейся крови и подгнившего мяса. Он страдальчески вздохнул и правой ногой нашарил гладкую перекладину.
– Может, не надо? – с придыханием спросил Никанор.
– Может, и не надо. И не больно-то хочется. Но кто, если не я? – осклабился Рух. – Ты приглядывай тут, остаешься за главного.
Подвальная тьма, вязкая и густая, приняла, словно воды черного омута. Рух насчитал девять ступенек, прежде чем подошва нащупала твердь. Люк остался белеть над головой, в светлом пятне маячила фигура обеспокоенного попа.
– Порядок! – успокоил Бучила и огляделся, на всякий случай приготовив пистоль. Глаза быстро привыкали к кромешной тьме, превращая мрак в сине-зеленое марево. Трупная вонь липла к лицу и губам, оседая сладковатой пленкой на языке. По левую руку просматривались сбитые из досок короба, по правую вдоль стены стояли корзины и бочки, оставляя узкий проход. Рух миновал горку подгнившей моркови и шагов через десять увидел кучу то ли бревен, то ли снопов. Послышалось сдавленное ворчание и тихий горловой стон. На миг показалось, будто бревна пошевелись. Нет, не показалось. Твою же маменьку! Впереди вповалку лежали человеческие тела. Верхний вдруг шевельнулся и поднял башку. Круглые глаза едва заметно блестели в окружающей темноте. У человека отсутствовала нижняя челюсть, страшная рана свисала бахромой оборванной кожи и жил. Ну вот и встретились. Бучила сделал шаг назад. И надо так вляпаться! На хрен полез – перед попом красоваться? Господи, да было бы перед кем! Ладно бы бабы… Ведь знал, что где-то тут ожившие мертвяки свили гнездо. Ой дурак…
Под ногой предательски хрустнуло, и тут же куча лежалого мяса зашевелилась и заворчала на разные голоса. Гляделки красавца без челюсти нашли Руха, мертвец дернулся и пополз по собратьям.
– Иди в жопу, сучара! – крикнул Рух и не целясь пальнул в надвигающуюся гнилую волну. От грохота выстрела в замкнутом помещении зазвенело в ушах, облако едкого порохового дыма перекрыло видимость, но Бучила уже улепетывал к пятну дневного света, падавшего с темного потолка. За спиной шлепало и гундело. В такие моменты обычно лестница ломается или происходит еще какая херня. На этот раз обошлось: пока заложные выпутывались друг из-под дружки и разбирались, где чьи руки с ногами, Рух ловкой белочкой скакнул по лесенке вверх, подальше от тьмы, гнилой вони и живых мертвяков. И почти успел. Он уже наполовину перевалился в избу, когда в правый сапог словно собака вцепилась, тряхнула и потащила назад. Бучила уперся и дернулся, пытаясь сбросить хваткого подлеца.
– Чего там, Заступа, чего? – Никанор подхватил его под мышки и потащил, побагровев от усилий.
– Червяки земляные осатанели! – заорал Рух и отпихнулся ногой. Мокро чавкнуло, хватка пропала, и он вылетел из подполья. Тут же вскочил и с грохотом уронил тяжелую крышку, успев увидеть внизу несколько оскаленных окровавленных рыл. – А ну, помоги, святый отче!
Они вместе подтащили и взгромоздили сверху тяжеленный сундук. И вовремя. Изнутри в крышку с силой ударились и заколотились, слышалось сдавленное рычание и мерзкое сырое похлюпывание.
– Заложные, твари, устроили лежку, – пояснил Бучила.
– Много их?
– Преизрядно! – сообщил Рух. – Сейчас полезут из всех щелей, только держись!
Он вихрем вылетел на крыльцо, надеясь успеть, и тихонечко выматерился. Хер там бывал. Возле распахнутого настежь люка для засыпки урожая в подпол уже горбились ожившие мертвяки. На Бучилу уставились сразу несколько пар бельмастых, ничего не выражающих глаз.
– Милости просим, гости дорогие! – Рух сделал приглашающий жест, резко захлопнул дверь и лязгнул засовом. Хорошая дверь, крепкая – такую без топора не возьмешь.
Бучила вернулся в избу. Никанор дородным телом распластался на сундуке. Крышка подпола ощутимо подпрыгивала, упорный мертвяк продолжал рваться наверх.
– Идут, – коротко кивнул Рух и быстро вывалил на стол арсенал: два пистоля и верный тесак в кожаных ножнах. Вдобавок остался узкий нож в сапоге. Негусто…
Никанор слез с сундука и метнулся к окну, принявшись судорожно закрывать тяжелые ставни.
– Не трогай, – сказал Бучила, перезаряжая пистоль.
– Так залезут, – опешил Никанор.
– Так нам того и надо. – Рух взвел курки. – Как полезут, знай не зевай, колоти по чем попало в свое удовольствие. Стратегия, знаешь такую науку? Вот это она, сука, и есть, по одному отмудохаем, пока в окнах будут торчать.
Из сеней послышались глухие удары, тупые ублюдки пробовали ворваться в закрытую дверь. Тут же с треском вылетело затянутое бычьим пузырем окошко, и в проеме зашарили черные руки, втаскивая гнилое тело в избу.
– Ты, главное, не суетись, отче! – подмигнул Рух, дождался, когда покажется лязгающая челюстями башка, приветливо улыбнулся и выстрелил. Череп лопнул перезрелой тыквой, выбросив облачко зеленой жижи и костного крошева. Мертвяка отшвырнуло назад, а на его месте уже маячили новые, утробно подвывая, толкаясь и мешая друг другу. Одновременно вылетело еще два окна. Бучила пальнул из оставшегося пистоля и подхватил со стола тесак.