– Ты не чересчур любопытен?
– Услуга за услугу, господа.
– Обратно хотим статуэтку эту драную забрать, – не стал ничего придумывать Рух.
– Он не отдаст.
– Тебе почем знать? – удивился Бучила.
– Э-э-э, ммм. – Ковешников слегка покраснел. – При оформлении купчей случилась ошибка, и покупатель недоплатил пошлину в размере полугривенника. Признаюсь, ошибка по моей вине и недостачу пришлось выплатить из своего кармана. А у меня оклад, знаете ли, невелик и маменька болеет. Ну я и пошел по адресу, думал, все объясню, и деньги мне непременно вернут. Но не тут-то было. Даже на порог не пустили, облили помоями и сказали, если и дальше буду стучать, пристрелят на месте.
– И ведь пристрелят, – согласился Бучила. Новгородские дворяне имеют полное право отстаивать жизнь и имущество всеми доступными средствами. Знаменитый закон «Двух шагов», наследие жестоких и кровавых «Благородных войн» прошлого века, в которых от благородного было только название. Знать в ту пору развлекалась с фантазией и огоньком, проводя время в уличных стычках, штурме поместий и развеселой резне. Прострелят башку, а потом доказывай, что дверью ошибся. – Так, погоди, я не понял, от взятки нос воротишь, а полугривенник хочешь вернуть?
– Это дело чести, господа. – Ковешников принял вид напухлившегося разъяренного воробья. – План прост – проникаем в поместье, бьем морду негодяю, вы забираете статуэтку, я полугривенник. По рукам?
– Экий ты прыткий. – Рух посмотрел на него словно на дурака. – Ну по рукам. Давай ордер.
– О нет. – Чиновник горделиво отстранился. – Тогда больше я вас не увижу.
– За кого ты нас принимаешь? – оскорбился Василий.
– За черта и вурдалака, и простите, довериться я вам не могу. – Ковешников отступил еще на шаг. – Воля ваша, принимаете условия или нет. Если принимаете, жду возле церкви Великомученицы Тамары, как часы восемь раз отобьют. Честь имею.
И зашагал прочь, по-журавлиному переставляя длинные ноги.
– Странный какой-то, – поделился наблюдением Васька. – Не нравится он мне.
– И мне не нравится, – согласился Бучила. – И ты не нравишься, нос поросячий, и вон те мордовороты не нравятся, которые на нас пялятся из подворотни.
Рух взглядом указал через улицу, где в тени проходного двора кучковалась группа малоприятных личностей самого разбойного вида во главе со здоровяком с черной повязкой на левом глазу.
– Чем-то мы им приглянулись, ви… – успел сказать Рух и охнул. Васьки рядом не оказалось. Черт во все лопатки улепетывал прочь, нелепо размахивая лапами и оскальзываясь на заснеженной мостовой. Вот же сука… Из подворотни повалили подозрительные господа, сверкнула на морозе острая сталь.
Бучила, не дожидаясь радостной встречи, кинулся вдогонку за Васькой, расталкивая прохожих и сдавленно матерясь. Черт оторвался саженей на десять, упал, покатился кубарем, вскочил и поднажал во всю прыть кривых тонких копыт. Рух не оглядывался, нутром чуя погоню. Твою мать, твою мать… Гадский Васька скрылся за поворотом. Сзади сдавленно заорали:
– Живьем брать!
– Обходи, обходи!
Бучила с разбегу выскочил на укатанный лед, заскользил с грацией трехногой коровы, едва не попал под извозчика и благополучно вылетел за угол. Васька успел добежать до возка, распахнул дверь, обернулся и яростно зажестикулировал. Все-таки не забыл. Ох Васенька, ох родненький…
– Чего телишься? Быстрей! – заорал Василий. – Прохор, гони!
Прохор, не заставляя себя упрашивать, щелкнул кнутом, возок тяжело и медленно сдвинулся с места.
Сука, сука, сука! Бучила рванулся что было сил. Возок плавно набирал ход, подрагивая на бревенчатой мостовой.
– Давай! – крикнул Васька, испуганно смотря куда-то за спину Руху.
И Бучила дал, огромным прыжком заскочив на приступок и ввалившись внутрь, подминая визжащего Ваську. Тут же вскочил и выглянул наружу. Недоброжелатели отстали всего на десять шагов. Двое, самые дурные видать, еще пытались догнать улетающий экипаж, остальные трясли кулаками и галдели, словно галки, нашедшие свежего мертвяка. Одноглазый орал громче других, размахивая руками и почему-то оглядываясь.
– На хер пошли! – Рух приветливо помахал неизвестным скотам и тут же осекся. На улицу вылетели две открытые коляски, запряженные каждая парой коней, и вся честная компания иметых преследователей принялась грузиться в экипажи прямо на ходу.
– Ну чего там? – Васька высунул пятак и заохал, увидев погоню.
– Я с тобой позже поговорю. – Бучила погрозил ему пальцем и крикнул извозчику: – Прохор, выручай, на тебя вся надёжа! – И поперхнулся, глотнув ветра и летящего снега.
– Эгей, залетны-ыя! – Прохор приподнялся на облучке, нахлестывая вожжами как бешеный. Возок, скрипя и раскачиваясь, летел не разбирая пути, в белой дымке мелькали дома и заборы, прохожие шарахались в стороны и сигали в сугробы. Сзади, с матом, топотом копыт и проклятиями, настигала погоня. Коляски, облепленные людьми, набирали скорость. Бабах! У Руха над ухом злобно взвизгнула пуля. Ох и ни хрена себе! Ну вот, а собирались живьем брать. Как же переменчива человеческая душа… Бах! Бабах! Вторая пуля ушла выше, третья ударила по возку, брызнули щепки.
– По лошадям, сволочи, бьют! – озлобленно крикнул Прохор, бросая возок в поворот. Повозку подбросило, Руха по инерции закинуло внутрь и перемешало с Васькой в затейливую кучу-малу. Душераздирающе и пронзительно заверещал полицейский свисток. Бучила выпутался из скулящего черта и выглянул в хлопающую дверь. Прохор гнал по узкой улице во всю прыть, из-под полозьев летел раскрошенный лед. Отмахали саженей двадцать, прежде чем из-за поворота вылетели преследователи, кучер не рассчитал скорость, перегруженную коляску занесло, она перевернулась и с ужасающим грохотом разбилась об угол двухэтажного дома в вихре снега, сломанного дерева, людей и летящих колес. Коней рвануло назад, защелкали оборванные постромки. Второй экипаж едва не угодил в западню обломков и человеческих тел, но тут возница, что твой удачливый бес, заложил умопомрачительную дугу, миновал опасное место, и коляска, окутавшись облаком инея, понеслась следом за поспешно удиравшим возком.
Прохор, дико кривя обмороженное лицо, локтем выбил окошечко за спиной и закричал:
– Барин, хватай рушницу!
Рух увидел просунутый внутрь приклад и вытащил на себя волкомейку, грозное оружие разбойников, налетчиков и ямщиков, короткое ружье с широкой воронкой на дуле, куда можно засыпать с четверть фунта свинца. Причем волкомейка была не фитильная, а с дорогим и новомодным кремневым замком. Такая система и в армии еще есть не везде. Вот так Прохор! Рух свесился из возка, повиснув на левой руке. Ощеренные конские морды фыркали пеной всего в пяти саженях от них. Рожа потерявшего шапку кучера перекосилась от бешенства, за его спиной виднелись еще человека четыре. Бах! Чужая пуля взвизгнула над головой. Одной рукой целиться было почти невозможно, возок мотался и прыгал, сбивая прицел, Бучила подловил секундную передышку и пальнул в белый свет как в копеечку, больше надеясь испугать лошадей. Хлопнуло, волкомейка дернулась, пороховой дым развеялся на ветру. Вышло даже лучше, чем ожидал. Заряд картечи хлестанул правее и выше, но один шарик каким-то чудом угодил кучеру точно в плечо, выбив облачко ватинной подкладки и кровавую пыль. Раненый сдавленно заорал, рука повисла как плеть, выпустив вожжи. Лошади, почувствовав слабину, начали поворот и со всего маху уперлись в забор, дав улепетывающему возку еще один шанс.
– Ой-ой! – всплеснул лапками Васька. – Нет, вы видели, видели? А они… а мы… а я…
– Поддувало закрой, – рявкнул Бучила, злой как сто тысяч самых злобных чертей. Васька прижал уши и обиженно засопел.
– Молодцом, барин! – заорал мельком обернувшийся Прохор.
– Большая Никитская далеко? – прокричал в ответ Рух.
– Никитская? Недалече. Деулинский мосток проскочим, и через три квартала как раз!
– Гони туда во всю мочь и останавливай за полверсты, если место безлюдное есть.
– Есть, как не быть! – Прохор по-разбойничьи засвистел, бросая коней в тяжелый галоп. Возок занырял переулками, путая след.
– Отстали, антихристы, – сунулся в оконце Васька.
– Ты случаем не в курсе, что за невоспитанные морды за нами гнались? – строго спросил Рух.
– А мне почем знать? – Васька втянул голову в плечи. – Чего сразу я?
– Ну конечно, откуда тебе. – Рух с трудом сдержался, чтобы не вдарить прикладом между рогов. Допрашивать черта времени не было, стояла задача найти место, где спрятаться и переждать до темноты. И такое место в Новгороде Рух знал только одно. И может, лучше бы он его вовсе не знал…
– Приехали, барин, – доложил Прохор.
Рух открыл дверь и выпрыгнул в весело хрустнувший снег. Возок застыл в переулке, зажатом заборами, от уставших коней валил искрящийся пар.
– Вот там ваша улица, – указал направление Прохор. – Если на шпиль высоченный держаться и нигде не блудить.
– Бросай возок и уходим, – приказал Рух, запихивая волкомейку под шубу. – Васька, бегом.
– Как бросай? – охнул кучер. – Ты, барин, не озоруй. Ни в жисти не брошу ни возок, ни тем более лошадей.
– Твое дело, – не стал впустую препираться Бучила. – Скоро и возок твой, и скакунов вся новгородская полиция будет искать. И не только полиция. И непременно найдут. Полгорода на уши поставили, да еще со стрельбой. Сам решай, возок с лошадками или целая шкура. Все, двинули.
– Прохор, я тебе новый возочек куплю и коней, – жалобно простонал Васька.
– Горе мне, горе. – Прохор, мужик по всему умный, обнял каждую животину за голову, пошептал и бросился догонять уходящего Руха.
Чуть попетляли и, не обнаружив погони, вышли на Большую Никитскую, уютную улицу, застроенную роскошными и вычурными дворянсками гнездами, с шикарным видом на заледеневшую белоснежную реку. Тут все вопило о богатстве и красоте: забранная в камень набережная, кованая решетка вдоль берега, заснеженные фонтаны и даже, вот диво дивное, уличные фонари. Красивая, сука, жизнь, как она есть.