– А твои родичи?
– У Ефима никого нет, – понурился маэв. – Так уж случилось. Иначе бы Ефим не ушел. Придет время, и Ефим вернется, прекрасная маэва с глазами цвета ольховой коры ждет его возле ручья.
– Так ее, поди, замуж уж выдали, за какого-нибудь жирного старика.
– Значит, он умрет, – просто сказал маэв и вдруг замер, уставившись куда-то наверх.
– Что там? – спросил Рух, не наблюдая ничего, кроме шишек и еловых лап.
– Левее сломанной вершины.
Бучила присмотрелся и увидел свисающую с голой ветки замысловатую плетенку из хвороста.
– Рядом селение. Маэвы предупреждают, – обронил Ефим.
– Что за племя? – напрягся Рух и дал отмашку обозу. Люди в мавках не разбираются, считая их всех на одну рожу, но на деле лесной народ разделен на сотни, а может, и тысячи племен, объединенных в десятки союзов. Лет сто назад Новгородский университет попытался систематизировать и описать мавские племена, но слухи и домыслы противоречили научному методу, а единственная экспедиция, отправленная к Ильменю, исчезла бесследно. С тех пор ученый пыл поостыл.
– А я почем знаю? – Ефимка опустил руку на оголовье топора. – Раньше тут была земля виакаров, но знак вроде не их.
– Зачем остановились? – К ним подошел Кузьма, держа наперевес тяжелый мушкет.
– Ефимка друганов закадычных сыскал, – сообщил Рух. – Говорит, селение рядом.
– Наши мавки? – с придыханием спросил Кузьма.
– А вот сейчас и узнаем, – отозвался Рух и свернул на малоприметную тропку.
И ничего не узнал. Затейливо вьющаяся через буреломы тропа вывела к трем неприметным полуземлянкам. Мимо пройдешь – не заметишь, если бы не вороний грай и кровь, примерзшая на снегу. Первая мавка – вроде мужик, но это не точно – лежал ничком возле остывшего кострища. Головы не было. Живот вспорот, потроха растащены по сторонам. Жирные вороны неуклюже прыгали вокруг, дрались и поочередно запускали клювы в розовое нутро.
– Кыш, проклятые, кыш, – махнул рукой Бучила и вытащил пистоль.
Самая наглая из ворон скосила черную бусину глаза и насмешливо каркнула.
– Пошла вон! – Рух попытался пнуть оборзевшую птицу, промазал и чуть не упал. Стая тяжело снялась с места и расселась на ближайших верхушках, затеяв хриплую перебранку.
– Кэрхи говорят, ты хочешь отнять у них еду, – совершенно серьезно сказал оказавшийся рядом Ефим.
– Ты еще громче можешь орать? – поморщился Рух.
– Тут безопасно. – Маэв остановился над трупом. – Если кэрхи пируют, значит, больше никого рядом нет. Кэрхи умные.
– Были бы умные, не клевали мертвечину мороженую, а улетели бы на хрен на юг, как все нормальные птицы, – огрызнулся Бучила.
Чуть дальше, возле ската землянки, лежало еще тело. И тоже без головы.
– Ну чего тут? – Подкравшийся Кузьма выматерился, увидев мертвецов и напитавшийся алым истоптанный снег.
– Срань обычная, – сообщил Рух. – Мавки мертвые, и голов нет.
– Туда и дорога, – брезгливо сплюнул Кузьма.
– Злой ты, – вздохнул Бучила.
– Они, что ли, добрые? – огрызнулся Кузьма. – Семя сатанинское.
– Слыхал, Ефим? – окликнул Бучила. – Ты семя сатанинское.
Маэв не ответил, медленно обходя землянки по кругу и внимательно поглядывая под ноги.
– Семя сатанинское и есть, – буркнул Кузьма. – Убийцы, воры и язычники все как один. Проклятые дикари.
– А чего ты тогда поперся с подарками к ним? – изумился Бучила.
– Не своей волею. Его сиятельство граф приказал, я и пошел. Надо же за порядком следить. В обозе, шутка ли, товару на тыщу гривен серебром. А твоя слава известная.
– Чем плоха? – насторожился Рух.
– Нету доверия, – прямо сказал Кузьма. – Слухи разные ходят, один хуже другого. Я его сиятельство отговаривал связываться с тобой. Да больно барин упрям.
– Ах так, – обиделся Бучила. – Мавки злыдни, мне доверия нет, один ты, что ли, святой?
– Святой не святой, – Кузьма неопределенно повел плечом. – Не обо мне разговор.
– И что за слухи? – полюбопытствовал Рух.
– Что душегуб ты, проходимец и лиходей, – пояснил Кузьма. – С нечистью и ведьмами дружбу водишь, погряз с ними в блуде и содомском грехе.
– С ведьмами или с нечистью?
– А со всеми. Может, слухи и привирают, а сам знаешь про дым без огня.
– Смелый ты мужик, Семыга, – восхитился Бучила. – Посередь Гиблых лесов хаешь вурдалака. Не боишься, что башку оторву?
– Захочешь – оторвешь, – запросто согласился Кузьма. – Но я его сиятельству поклялся верой-правдой служить. Вот она правда и есть.
– Пф¸ надо же, правда, – фыркнул Бучила и отдернул сальную шкуру на входе в землянку. В лицо ударил смрад мочи и немытого тела. Тусклый дневной свет чуть разбавил царящий мрак, проявив лежанки, покрытые мехами, связки шкур и очаг, выложенный из крупных камней. Грубые, вручную лепленные из глины горшки. Пучки трав под потолком. Дешево и со вкусом. Возле потухшего очага лежала обнаженная мавка без головы. С титьками и всем прочим необходимым по женственной части. Все как у людей. Ну почти. Суродовали страшно ее. Дальше, у стены, скорчились тела двух ребятишек. Голов, естественно, не было.
– Дикари, варвары, – пробубнил за спиной Кузьма. – Голая, прости меня Господи, бесстыдница. Тьфу, срамота.
– Будто наличие портков есть культура, – возразил Рух. – Древнегреческие философы, например, все с голой жопой ходили и не знали стыда. А какое наследие оставили! Ты Аристотеля читал?
– Бог миловал от бесовского чтения, – перекрестился Кузьма. – Язычники они были, писали гадости всякие, и жаль, что книжонки эти все не пожгли.
– А вот если бы читал, знал бы, что простота есть высшая мудрость. Думаешь, мавки по глупости голыми в жилище сидят? Ничуть не бывало. Тут житейская сметка. В землянке натоплено – жуть, одежа вмиг промокает. Выскочил на мороз и хана. Кровью захаркаешь. Вот и думай, кто дурак, а кто умный.
– Ага, большого ума надо перед детишками в чем мать родила щеголять, – уперся Кузьма.
Рух спорить не стал, отступил и зачем-то расправил кусок ткани, закрывая проход.
– Все мертвые, – сообщил подошедший Ефимка. – Пятерых насчитал.
– И тут трое, – кивнул на землянку Рух. – Кто это их?
– Ваэр-тэн-ваар не ведает жалости, – отозвался маэв. – Раз они умерли, значит, были слабы. Слабые всегда умирают, так ли важно, кто их убил? Если начать перечислять опасности Великого леса, управимся только к весне.
– И головы отрубили, – вставил Кузьма. – Вот она, дикость! Где это видано?
– Отрубленные головы – это хорошо, – сказал Ефим. – Значит, убивали добрые алиэтоли.
– Кто? – не понял Бучила.
– Алиэтоли, – повторил Ефим и на мгновение задумался. – Так маэвы называют других, способных мыслить и говорить. На ваш язык можно перевести как «почти как мы».
– Почти как вы?
– Почти, – кивнул Ефим. – Не такие умные и красивые, как маэвы, но близко, в отличие от нечисти и всяких страшил. И этих маэвов убили алиэтоли, чтящие законы Великого леса. Один из первых законов велит отрубать головы, чтобы мертвые не поднялись, а их души не превратились в умертвий.
– Весело тут у вас, – усмехнулся Бучила. – Но здраво, того не отнять. А головы где?
– Воины забирают головы, иначе как доказать, что ты победил? – удивленно пояснил маэв. – Оттого меня всегда забавят люди, хвастающиеся сотнями убитых врагов.
– Снова резонно, – кивнул Рух. – А Кузьма говорит, будто варвары вы. А тут вон как тонко продумано.
– Варвары и есть, – буркнул Семыга и поспешил к обозу. – Уходить надо. И быстро.
– А вот тут соглашусь, – кивнул Бучила и пошел следом за ним. Вороны вновь всполошились и подняли хай.
– Да ни кусочка не взял, хер ли орете? – погрозил им Рух кулаком. Мысли в голову лезли одна поганей другой. Нет, от Гиблых лесов сложно было сладких пряников ждать, и так за день почитай ничего не случилось, спасибо Господу или кто там заведует такими делами. Побитые мавки всего лишь цветочки, и неизвестно, какие ягодки вызревают в чащах и тайных урочищах…
От вырезанного селения отъехали совсем ничего, и на тебе, ягодки ждать себя не заставили. Зелененькие такие, злобные и крайне опасные. Обоз вытянулся по краю огромной болотины, усеянной островками мертвых берез, и тут же из зарослей, словно из-под земли, народилось множество быстрых теней. Даже иней с веток не сыпался, Рух и ахнуть не успел, хоть и зыркал аки сокол по сторонам. Охрана даже не дернулась. Мавки, числом около десятка, выскочили на обочину и замерли: внимательные, настороженные, вооруженные до самых зубов луками, копьями и топорами. У двоих старинные пищали с фитильным замком. Прогресс и развитие, етишкиный род. У каждого на груди намалеван оскаленный волк. Ну или осел. Художник явно не из талантливых был. Кузьма было дернулся, начал поднимать ствол, но Рух положил руку на плечо и ласково попросил:
– Тихо. Не надо.
– Убьют, – Кузьма внезапно охрип.
– Ага, а пальнешь, тут они тебя в задницу целовать по очереди начнут, – веско возразил Рух. – Хотели, давно бы убили. Если сразу стрелами не засыпали, значит, хотят сначала поговорить. А потом уже и убьют.
Семыга тихонечко всхлипнул.
– Саратоки, – шепнул за спиной Ефим. – Лучшие охотники края Великого леса.
Мавки разошлись, и вперед выступил высокий воин с косым шрамом от левого уха, через всю щеку, ко рту. Острые, внимательные глаза остановились на Бучиле, и воин гортанно, с непривычным напевным акцентом спросил:
– Люди? Кто такие и зачем пришли?
– По случайности забрели, зла не замышляем, – стараясь не делать резких движений, ответил Бучила. – Ищем мавок со знаком красного солнца и белой руки.
– Со мной говори, – дуриком сунулся неугомонный Кузьма. – Я тут за главного, и посему…
– Не шуми, – перебил маэв. – Я вижу, кто главный, чувствую. – Он потянул морозный воздух тонким носом. – Смертью пахнет. И силой. Кто ты?
– Вурдалак, – Рух не стал врать, будто он французский король.
– Интересно, – улыбнулся, показав мелкие зубы, маэв. – Предатель, несколько людей и оживший мертвец. Подходящая компания для Гиблых лесов.