Герасимов не знал, что, кроме первой группы — «извозчиков», покушение на Дурново ставит и вторая — группа («смешанная») под руководством Савинкова. Но вспугивание «извозчиков» приняло такой масштаб, что даже в петербургских гостиных заговорили о боевиках, собирающихся убить министра внутренних дел и выслеженных полицией. Заговорили об этом и в кругах местных социалистов-революционеров. И опять, как уже бывало, Савинков дрогнул и решил перебраться подальше от Петербурга — в Москву, под предлогом подготовки покушения на Дубасова, операции, о которой Азеф, следуя своей двойной игре, и не подумал предупредить восстановивший с ним отношения Департамент и своего нового начальника — Александра Васильевича Герасимова.
Но и в Москве Савинкову не повезло. Московских (местных, а не приезжих) боевиков освещала Зинаида Жученко (урожденная Гернгросс, охранная кличка Михеев), служившая секретным сотрудником Департамента еще с 1893 года. С 1905 года она входила в состав Московского областного комитета ПСР и без устали отдавала одного за другим своих «товарищей по партии». Словом, приезжий отряд боевиков оказался в Москве уже под настоящей угрозой ареста, охранка напала на их след, и савинковцам удалось бежать лишь с большим трудом.
При попытке совершить покушение на полковника Римана был арестован боевик Яковлев, явившийся к нему на квартиру под видом «князя Друцкого-Соколинского». И боевую организацию, терпящую провал за провалом, охватило что-то вроде паники и отчаяния.
— Надо напасть на квартиру Дурново открыто, среди бела дня! — кричал на собраниях боевиков молодой Абрам Гоц. — Мы обвяжемся динамитом, с боем прорвемся к Дурново и там, у него, взорвемся, уничтожив палача и все его семейство!
Оживились и «массовики». Они вновь заговорили о бесполезности и даже вредности ставки на террор, тем более что приближалось 10 мая 1906 года — день открытия Государственной думы, на выборах в которую побеждали «прогрессисты» и «леворадикалы». «Массовики» были убеждены, что самодержавие обязательно капитулирует перед общим фронтом прогрессивно-демократических сил, «народных избранников». Террор же в таких условиях даст возможность правительству, в свою очередь, прибегнуть к террору и лишить «народ» его демократических завоеваний.
И опять все больше видных деятелей ПСР склонялось к роспуску «вредящей общему делу» Боевой Организации. В конце концов было решено, что действовать она будет лишь до открытия Государственной думы.
Боевики и другие сторонники террора впали в уныние, тем более, что аресты шли за арестами. На каторгу отправилась петербургская тройка «извозчиков»: Абрам Гоц, Павлов и Третьяков. Опять пошли разговоры о провокации. Кое-кто из новичков стал коситься и на Азефа. И опять он оказался под угрозой разоблачения.
В ЦК ПСР поступил документ, который вошел в «дело Азефа» под названием «Саратовское письмо» и потом неоднократно фигурировал в материалах Судебно-следственной комиссии эсеров.
Саратовские товарищи писали буквально следующее: «Из источника компетентного нам сообщили следующее: в августе 1905 года один из виднейших членов Партии социалистов-революционеров состоял в сношениях с Департаментом полиции, получая от Департамента определенное жалование. Лицо это, то самое, которое приезжало в Саратов для участия в бывших здесь совещаниях некоторых крупных партийных работников.
...за всеми участниками совещания была учреждена слежка. Последнею руководил в виду особо важного значения... специально командированный Департаментом ветеран-сыщик, старший советник Медников. Этот субъект, хотя и достиг высокого чина, однако остался во всех своих привычках простым филером и свободное время проводил не с офицерами, а со старшим агентом местной охраны и с письмоводителем. Им-то Медников и сообщил, что среди приехавших на съезд социалистов-революционеров находится лицо, состоящее у Департамента полиции на жаловании, получает 600 рублей в месяц. Охранники сильно заинтересовались получателем такого большого жалования и ходили смотреть его в сад Очкина (увеселительное место). Он казался очень солидным человеком, прекрасно одетым, с видом богатого коммерсанта или вообще человека больших средств.
Стоял он в Северной гостинице... и был прописан под именем Сергея Мелитоновича (фамилия была нам «источником» сообщена, но мы ее, к сожалению, забыли). Сергей Мелитонович, как лицо, дающее сведения, был окружен особым надзором для контроля правильности его показаний: в Саратов его провожали из Нижнего через Москву два особых агента, звавших его в своих дневниках под кличкой Филипповский...»
Можно было предположить, что, как и после разоблачительного письма Меньшикова, судьба Азефа опять оказалась висящей на волоске, стоило лишь по-настоящему и всерьез заняться его расследованием. Но организатор убийств Плеве и великого князя Сергея Александровича, человек, чуть было не погибший от ножа подосланного полицией черносотенца, был вне всяческих подозрений. Кроме того, после очередного (московского) провала Савинкова он лично взялся ставить покушение на Дубасова и, как всегда, преуспел. 6 мая 1906 года член БО Борис Вноровский метнул бомбу в открытую коляску, в которой Дубасов ехал вместе со своим адъютантом графом Коновницыным — на самом углу Тверской площади и Чернышевского переулка. Вноровский погиб на месте, был убит Коновницын, а контуженого Дубасова взрывом выбросило из коляски, он сильно расшибся и был вынужден долго лечиться. В июне он вышел в отставку, а в декабре боевики повторили на него покушение в петербургском Таврическом саду. Рабочие Воробьев и Березин бросили в него две бомбы, и опять Дубасов остался жить.
Боевиков судили и повесили. Они были членами «Летучего боевого отряда Северной области», действовавшего независимо от Азефа.
Тем не менее «лицо» террора было спасено, и опять Азеф вышел в герои. Кто бы после этого осмелился поверить каким-то сомнительным сведениям, поступившим из Саратова, да еще с прямой ссылкой на полицейские источники, явно стремившиеся скомпрометировать кого-то из руководства ПСР!
ГЛАВА 36
Но опасность надвигалась с другой стороны. От Зинаиды Жученко стало известно, что Азефа в дни покушения на Дубасова видели в Москве, хотя в контакт с местной эсеровской организацией, учитывая печальный опыт провалившегося здесь московского отряда Савинкова, он не вступал. Жученко сообщала также: среди эсеров идут разговоры, что на Дубасова ставил покушение сам Азеф.
Когда эти сведения сошлись на столе у полицейского начальства и все больше набиравший силу Герасимов потребовал Рачковского к ответу за сомнительные действия его агента, Петр Иваныч признался, что у него уже давно имеются определенные подозрения относительно «милейшего Евгения Филипповича». Решено было вызвать Азефа для объяснений.
Впоследствии Азеф сам вспоминал, что «трехсторонняя встреча» имела бурный характер.
— Это его дело в Москве! — кричал Рачковский, тыча пальцем в сторону Азефа. — Его!
— А раз мое, то арестуйте меня, — нагло предлагал Азеф наблюдавшему эту картину Герасимову. — Или боитесь скандала? Боитесь, накануне открытия Государственной думы выяснится, что агенты полиции ставят покушения на государственных деятелей, провоцируя ответный террор?
— Это какие же агенты? — невозмутимо поинтересовался Герасимов.
— Он и Жученко! — опять сорвался на крик Рачковский и, спохватившись, что сболтнул лишнее, попытался было исправиться:
— Жученко, как известно, фигура местного террора, Азеф — фигура центрального террора и был в дни покушения в Москве...
— Ага! Значит, на вас работает и Жученко! — поймал его на слове Азеф. — А вы, господин Рачковский, опять взялись за старое. Не можете мне простить, что сорвалась вербовка Рутенберга или еще что-то, за что меня невзлюбили. Вот и валите теперь на меня при каждом удобном случае, все, что попадется по руку. Что ж! Давайте, арестовывайте меня. Но ведь вы этого не сделаете потому, что прекрасно знаете — будь я в чем-нибудь виноват, я бы просто сюда, к вам, не явился, а давно был бы уже где-нибудь за границей.
Последние фразы он обращал уже не к трясущемуся от бессильной ярости Рачковскому, а к спокойно наблюдавшему всю сцену Герасимову.
Словом, и на этот раз Азеф вышел сухим из воды. Боязнь громкого политического скандала, разоблачающего провокационные методы политического сыска, а также нежелание потерять такого ценнейшего секретного сотрудника, как инженер Раскин, перевесили чашу весов в пользу Азефа. Герасимов, знающий, что ему придется и ближайшее время возглавить весь политический сыск в империи, решил свалить все предыдущие срывы в работе Департамента на его фактического руководителя — Рачковского, а самому начать работу, как говорится, с чистыми руками и на новом месте.
Азефу же он без обиняков дал понять, что больше не потерпит никакой двойной игры и сурово рассчитается с ним сразу за все, если только в чем-то уличит. А то, что Герасимов человек не только слова, но и дела, Азеф хорошо знал. И тут же, не покидая кабинета после бурной и жесткой беседы с полицейским начальством, он отдал полиции Савинкова (во второй раз за свою карьеру провокатора!), представив именно его как руководителя Боевой Организации ПСР. Савинков и его отряд, направленные в это время Азефом в Севастополь для постановки покушения на адмирала Чухнина, зверски подавившего восстание на Черноморском флоте в 1905 году, были немедленно взяты под наблюдение. Все они были арестованы через два дня после прибытия в Севастополь и обвинены в только что состоявшемся покушении на коменданта Севастополя генерала Неплюева. Местные власти готовили над ними военный суд, решение которого могло быть лишь одно: виселица.
Спасло Савинкова от смерти, можно сказать, чудо, а вернее — отчаянное мужество товарищей, срочно прибывших на помощь из Петербурга и организовавших ему дерзкий побег из военной тюрьмы. Вольноопределяющийся Сулятицкий среди бела дня вывел Савинкова, переодетого в военную форму, за тюремные ворота, а морской лейтенант Борис Николаевич Никитенко вывез его из Севастополя на одномачтовом боте «Алексей Ковалевский» и доставил в румынский порт Сулин.