«Вскоре после этого нашего разговора Трауберг и его товарищи при таинственной обстановке были арестованы», — вспоминал потом Владимир Львович.
Находясь в Финляндии, Бурцев узнал, что Бакая, которому грозил военный суд за измену и выдачу секретных сотрудников полиции, судить не решились из-за возможного скандала — все-таки высокопоставленный полицейский чиновник! На период следствия он был посажен в Петропавловскую крепость, а затем отправлен в ссылку в Сибирь. На пути в ссылку, воспользовавшись тем, что был отпущен в Тюмени на несколько дней для отдыха — на частную квартиру, Бакай бежал. Побег организовал Бурцев с помощью сестры Савинкова — Софьи Викторовны. Прибыв к Бурцеву в Финляндию, Бакай, как вспоминает сам Бурцев, чуть ли не сразу же спросил:
— Кому вы, Владимир Львович, говорили, что устраиваете мой побег?
Я ему категорически ответил:
— Никому!
— Странно! — сказал Бакай. — В Тюмени меня должны были арестовать по телеграмме из Петербурга в Тобольск. Значит, в Петербург кто-нибудь донес о том, что вы устраиваете мне побег.
И тут Бурцев вспомнил, что рассказывал о готовящейся операции Виктору Чернову. Стало ему известно и то, что Чернов сообщил об этом Азефу. О том, что Азефу это могло стать известным и через Савинкова, сестра которого участвовала в организации побега Бакая из Тюмени, Бурцев, судя по его воспоминаниям, не думал; зато после этой истории, писал он: «Про себя я повторил: «Азеф — предатель! Азеф — предатель!»
События эти разворачивались в 1908 году, и Азеф, чувствуя, что разоблачение приближается, шел на все, чтобы перехитрить судьбу. Именно в это время он взялся за самое крупное дело, как он говорил, своей жизни — за подготовку покушения на Николая II.
Если бы эта акция удалась, никто не осмелился бы обвинить его в предательстве революции, в гибели десятков отправленных им на виселицу революционеров, в пятнадцатилетней работе на Департамент полиции. Цареубийство перечеркнуло бы любые разоблачения, медленно, но верно подбирающегося к нему Бурцева — и тогда бы Азеф, героически завершив карьеру террориста, уехал бы со своими немалыми капиталами, почерпнутыми как из кассы полиции, так и из эсеровской, куда-нибудь в Австралию или в Южную Америку.
Несмотря на то, что среди рядовых эсеров о провокаторстве Азефа разговоры велись почти в открытую, члены ЦК ПСР, особенно Чернов и Савинков, верили ему безоговорочно и были твердо уверены, что слухи, порочащие Ивана Николаевича, распускают агенты Департамента, стремящиеся скомпрометировать героического революционера и мастера революционного террора.
ГЛАВА 40
Вопрос о покушении на царя был вычеркнут из планов эсеровского террора еще в 1902 году, когда руководство ПСР сочло эту акцию политически невыгодной и даже вредной. При этом учитывалась и отрицательная реакция в народе на убийство Александра II Освободителя, и глубокая вера народных масс в доброго «батюшку даря», который хочет добра простым людям, да которому во всем мешают его министры, губернаторы и генералы. Поднять руку на царя, по мнению эсеровского руководства, означало оттолкнуть массы от революции и, наоборот, вызвать и укрепить их поддержку самодержавия.
Но годы шли, и настроения менялись. Русско-японская война, первая русская революция, разгон сначала одной, а затем и другой Думы, разгул реакции и «столыпинские галстуки» в значительной степени изменили отношение народных масс к «царю-батюшке». В таких условиях, по мнению руководства ПСР, цареубийство могло бы явиться искрой, вызвавшей всеобщий взрыв, — революцию. После того, как боевой отряд Зильберберга- Никитенко получил разрешение таких влиятельных членов ЦК ПСР, как Кафт, Чернов и Натансон, боевики начали поиски «подходов» к царю и великому князю Николаю Николаевичу, то есть, решив вопрос о цареубийстве политически, они приступили к его решению технически. Через «симпатика», сына начальника дворцовой телеграфной конторы Наумова они вышли на казака дворцовой охраны Ратимова, оказавшегося провокатором. Герасимов с помощью Азефа дал заговору «созреть», а затем произвел в ночь на 14 апреля 1907 года аресты. Было арестовано 28 человек — членов боевого отряда Зильберберга и тех, кто был с ними связан. Восемнадцать человек были преданы военному суду, трое — Никитенко, Наумов и Синявский были приговорены к смерти и казнены 3 сентября 1907 года. Многие пошли на каторгу.
Столыпин с помощью Герасимова организовал громкий политический процесс о заговоре Партии социалистов-революционеров, имевшей во Второй государственной думе 30 депутатов, на жизнь монарха. На них и была возложена политическая ответственность за террор социалистов-революционеров. Герасимов, как спаситель государя, получил генеральский чин. Азеф в это время отдыхал в Крыму, где выдал большую группу местных боевиков, готовивших покушение на великого князя Николая Николаевича. Герасимов знал от него, что эсеры отныне считают возможным и даже необходимым царе-убийство, именно поэтому он и предложил милейшему Евгению Филипповичу не размениваться «на мелочи», а сосредоточиться на предотвращении покушения на царя.
Эсеры нервничали — все их «подходы» к царской семье на том или ином этапе обязательно перекрывались полицией.
Не помогало даже возвращение «художника в терроре» Гершуни, носившего теперь подпольную кличку Капустин. Появилась она в связи с тем, что Гершуни, бежавший с Акатуйской каторги, был вывезен с ее двора в бочке с квашеной капустой. Из России он выбирался через Владивосток — в Японию, а затем в Америку. Там он появился как герой, его лекции и выступления собирали толпы сочувствующих русской революции. Стекались значительные денежные пожертвования. И когда Гершуни наконец явился в Европу и в конце февраля 1907 года появился на Втором съезде ПСР в Таммерсфорсе под кличкой Капустин, участники съезда, знавшие, что за ней скрывается один из основателей партии и создатель Боевой Организации, приветствовали его восторженной овацией.
Азефа, все время державшегося рядом и купавшегося в лучах его славы, Гершуни называл своим учеником, превзошедшим учителя. Он уговаривал Азефа «вернуться в террор» и обещал помогать ему всеми силами. Но Иван Николаевич, по договоренности с Герасимовым и следуя собственным финансовым интересам, не соглашался: он теперь занимался чисто партийными делами, в том числе и издательскими, на которые партия выделяла значительные суммы, большая часть которых, разумеется, оседала в карманах Азефа.
Сразу же после разгона Столыпиным (16 июня 1907 года) Второй государственной думы ЦК ПСР на своем заседании в Выборге формально поставил вопрос о покушении на царя: Гершуни выступал особенно горячо, доказывая, что пришло время нанести удар по «центру всех центров». Его активно поддерживал Натансон, председательствовавший на заседании. Взвешивая все доводы за цареубийство и против, Натансон доказывал, что имеются аргументы только «за» и ни одного «против». С такой же позиции выступал и Чернов. Азеф лишь подавал реплики с места, но все знали, что он глубоко убежден: только цареубийство может что-то изменить в развитии событий по пути реакции.
Решение о подготовке покушения на царя было наконец официально принято Центральным комитетом, но Азеф не спешил взять на себя роль «руководителя похода», хотя Гершуни и доказывал ему, что цареубийство положит конец все шире распространяющимся в партии и в революционной эмиграции порочащих его слухов.
Герасимов же требовал, чтобы Азеф изо всех сил мешал принятию решения о цареубийстве, а если уж помешать не удастся, Азеф должен сам возглавить «поход против царя», чтобы подорвать его изнутри. Помешать решению вопроса о постановке цареубийства Азеф и не пытался — в принципе решение было принято. Но до его практического осуществления надо было воссоздать ранее распущенную, а затем обескровленную массовыми арестами Боевую Организацию. Эго было поручено сделать Азефу и Гершуни — Капустину. Они немедленно выехали за границу и активно принялись за дело, собирая боевиков и объединяя их под своим руководством. Именно тогда Азеф и вышел на отряд Карла, а затем вывел на него и Герасимова. Заодно было произведено и еще несколько «отдач», в основном тех, кто чем-либо мешал Азефу.
Разгул реакции между тем все острее ставил вопрос о цареубийстве, и Азеф согласился наконец возглавить «поход на царя», повторяя в доверительных беседах с боеви-ками, что это будет его последнее дело в революции и на этом он закончит свою революционную карьеру. Одновременно он доказывал необходимость сосредоточить все усилия возрожденной БО па организации цареубийства, отказавшись от всех других террористических акций, что, конечно же, соответствовало планам Герасимова. Цареубийство, рассуждал Азеф, потребует долгой и серьезной подготовки, которая, если все пойдет нормально, должна занять не менее года, а то и двух. Конечно же, предупреждал Иван Николаевич, на это потребуются и значительные денежные суммы, размер которых предсказать пока нет никакой возможности. Азефа поддерживал Гершуни, и опять партийная касса оказалась распахнутой настежь для «генерала БО».
Внешне могло показаться, что Азеф взялся за подготовку цареубийства всерьез. Боевики активно вели разведку и собирали самые разные, могущие им пригодиться сведения. Выдвигались и разрабатывались самые дерзкие и неожиданные планы: от убийства царя молодым сельским священником до покушения на него члена «депутации народа», явившейся во дворец на прием к «царю-батюшке». Наиболее серьезным из этих планов были попытки организовать покушения во время царской охоты и в дни поездки царя в Ревель, — на встречу с венценосным гостем — королем Великобритании. Ни один из этих планов, естественно, не удался: полиция, информируемая Азефом, вела с боевиками ловкую игру: им мешали, их спугивали, но их не арестовывали. И постоянные, неминуемые неудачи стали, как это уже бывало, вызывать в БО разочарование, уныние и апатию. Время шло, Азеф безотчетно брал в партийной кассе значительные суммы (он вкладывал их в ценные бумаги Российской империи), но