И попытался привстать, но сразу почувствовал, что но могу — широкие эластичные ремни фиксировали мое тело.
Тогда, с трудом приподняв голову, я оглядел помещение, в котором находился.
Стены больничной палаты были окрашены в приятный голубовато-бирюзовый цвет. Широкое окно выходило в сад, и за стеклами гигантский старик фикус покачивал глянцевитыми упругими ладошками листьев.
Рядом с моей кроватью, справа, стоял металлический медицинский столик с небольшим пультом, украшенным разноцветными кнопками — вызов санитарки, сестры, врача, просьба принести воды, еды и т. д.
Надписи под кнопками были на арабском, английском и французском языках.
Я собрался было уже нажать одну из кнопок, чтобы вызвать кого-нибудь, кто объяснил бы мне. что со мною произошло и как я оказался в больничной палате, как высокая стеклянная дверь в дальнем углу ее отворилась и вошли двое: один — в белом халате и белой шапочке, со стетоскопом, свисающим с шеи на грудь, явно — врач, другой — плотный, широкоплечий, в коричневой куртке, не застегивающейся на большом, похожем на шар животе, наш консул Михаил Иванович, или Миша, как он требовал, чтобы его называли по-свойски, запросто.
— Жив? — прямо с порога пробасил Михаил Иванович, и широкие толстые щеки его радостно расплылись. — Очухался!
Отстранив со своего пути тщедушного, аккуратного доктора, он устремился к моей кровати, и паркетины под тяжестью его слоновьих шагов жалобно поскрипывали.
— Привет, герой! — пробасил консул радостно, по в глазах его я увидел затаенную напряженность. — Как самочувствие?
— Как я сюда попал? — я попытался поймать его взгляд, по консул уже повернулся к доктору и заговорил с мим по-французски:
— Что скажете о нашем пациенте, месье Хаким?
— Для человека, из плеча которого извлекли три пули, он держится просто молодцом! — последовал осторожный ответ.
— Он у вас уже два дня. Как вы считаете, когда мы сможем забрать его?.. Только, ради бога, не думайте, что у нас есть к вам какие-то претензии. Как говорит наш посольский врач, вы сотворили хирургическое чудо. Такие серьезные ранения... потеря крови... У вас золотые руки!
— Не стоит благодарности, — скромно улыбнулся доктор. — Я сделал только то, что должен был сделать. И насчет золотых рук слишком сильно сказано. Просто за полтора десятка лет гражданской войны у нас, ливанских хирургов, к сожалению, слишком много практики в области военно-полевой медицины. — Он вежливо поклонился консулу и продолжал: — Благодарите лучше хозяина дома, у которого снимает квартиру ваш соотечественник. Это устаз Аднан проснулся от выстрелов и среди ночи привез его к нам в госпиталь. Здесь же, как вы можете догадываться, хирургическая бригада всегда готова к приему жертв нашей... ситуации...
Последнее слово он произнес с горькой иронией.
— Да, месье Аднан уже предъявил нам счет за залитую кровыо обшивку своей машины. И за испорченный кровью палас перед дверью на лестничной клетке, — фыркнул консул.
Доктор в ответ только развел руками, мол, что поделаешь.
— Вы, конечно же, хотите отправить раненого подальше от опасности в вашу страну, — продолжал он. — Что ж, это понятно — ведь под обстрелы попадают и наши госпитали. Тут уж все в руках Аллаха!
Доктор поднял взгляд к голубому потолку, словно над ним было само небо.
— Вот это нас как раз и беспокоит, — поспешил согласиться с ним консул. — Следующий самолет Аэрофлота прибудет в Бейрут через два дня. Если, конечно, позволит... ситуация... И мы бы хотели...
— Если к завтрашнему вечеру состояние раненого не ухудшится, — доктор помедлил, словно не решаясь принимать окончательное решение. — Пожалуй... вы сможете эвакуировать ого на родину.
Они говорили обо мне так, как будто меня здесь не было, и лишь доктор изредка бросал на меня быстрые взгляды.
— А что об этом думает месье Николаев? — обратился он наконец ко мне. — Как вы себя чувствуете?
И, не дожидаясь ответа, взял прикрепленную к спинке кровати картонку с листком бумаги, на который дежурная медсестра три раза в день заносила данные о моем состоянии — температура, давление, пульс...
— Пока у вас все идет довольно хорошо, — таков был его вывод. Он хотел было сказать что-то еще, но в этот момент из черной пластмассовой коробочки, торчащей из нагрудного кармана его халата, раздались тревожные звуки зуммера.
— Прошу прощения, меня срочно вызывают в операционную!
И, постаравшись изобразить на своем обеспокоенном лице вежливую улыбку, он поспешил к выходу. Теперь мы с консулом были одни.
— Ну и натворил ты дел, братец, — сурово обернулся он ко мне. — Аднан говорит, что там у вас происходило настоящее сражение. Отвез тебя среди ночи в госпиталь и сразу к нам, в посольство. Там, говорит, вашего русского, кажется, убили, но, похоже, что и он кого-то успел подстрелить. Так что случилось все-таки?
— Это что? Допрос? — возмутился я взятым им тоном.
— Не допрос, а дружеский расспрос, — смягчился он. — Снятие показаний будет уже в Москве. А пока я, как консул, как представитель нашего государства, должен узнать у тебя, что все-таки произошло вчерашней ночью? Или ты не признаешь за мною это право?
— Почему же? Это твоя работа, — согласился с ним я.
— Ну, ладно, не обижайся, — примирительно продолжал он. — Представляешь, какой у нас в посольстве переполох? Не знаем, что и думать. То ли это начало террористических актов против наших граждан в Ливане, то ли просто бандитское нападение грабителей. Согласись, что это разные вещи, и реагировать на них надо по-разному. Ты-то что-нибудь по этому поводу сказать можешь?
— Бандитское нападение грабителей, — выбрал я один из предложенных им вариантов. — Решили пощупать иностранца, знают, что западники, живущие здесь, люди богатенькие...
— Западники, но не советские граждане, — поправил он. — И это всем хорошо известно. Наша зарплата куда ниже зарплаты среднего ливанца, об этом тебе скажет любой местный лавочник.
— Ничего, — не сдержал я усмешки, — наши граждане и при такой зарплате довольно успешно, ухитряются кое-что поднакопить, не так ли?
— Н-да, — задумчиво согласился со мною консул. — Ухитряются...
— Кстати, — словно только сейчас что-то вспомнив, оживился вдруг он. — У тебя же в квартире был сейф. Ты еще передал мне на всякий случай дубликаты ключей от него. Ты его никуда не убрал из квартиры?
— Куда? — удивился я.
— Ну, не знаю — куда... Может, отправил на фирму — замок ремонтировать или еще что-нибудь?
— Никуда я его не отправлял. И замок его работал так, как надо...
— Значит, унесли грабители. Сейфа в твоей квартире мы не нашли. Зато нашли вот это...
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда браунинг Никольского:
— Ты стрелял из этой штуковины, — теперь он не спрашивал, он утверждал. — Мы нашли в коридоре четыре расстрелянные гильзы. Где ты достал оружие и кто тебе разрешил это?
Я издевательски рассмеялся:
— Миша, не прикидывайся дурачком. Ты же прекрасно знаешь, что оружие в Бейруте можно купить на любом углу. Было бы желание и деньги. А при разгуле бандитизма в городе смешно спрашивать у кого-нибудь разрешение на покупку пистолета. Вы в посольстве мне все равно не разрешили бы это сделать.
— Конечно, нет! — отрезал он и решил сменить тему.
— То, что ты нарушил правила поведения советских граждан за границей, тебе, я вижу, ясно. Но, может быть, все-таки расскажешь, что произошло в твоей квартире?
— Расскажу, — согласился, видя, что консул начинает злиться.
— Спал в коридоре, я всегда там сплю во время обстрелов. Проснулся от грохота, кто-то выбил входную дверь и ввалился в квартиру. Кто там, спрашивать спросоня не стал и...
— Открыл пальбу, — докончил он мою фразу. — А если ты кого-нибудь убил? Что прикажешь нам с тобою тогда делать?
— Если бы убили меня, все было бы гораздо проще. Пошли бы, как водится в таких случаях, в американское посольство, приобрели бы там за символическую плату в один доллар цинковый гроб — у них ведь такие гробы числятся в списках необходимого инвентаря, и отправили бы меня, как полагается, самолетом Аэрофлота... А теперь и не знаю, что тебе посоветовать. Но... если вы не нашли в моей квартире трупы, значит, я никого и не убил. Не так ли?
— Ну и язычок у тебя! — неожиданно рассмеялся консул. — А вообще — считай, что легко отделался. Три пули в плечо, болевой шок и потеря крови. Досрочный отъезд в Союз в связи с бандитским нападением и необходимостью лечения. Понял?
Слова его звучали как решение суда.
— Что ж, достаточно гуманно, — оценил я их по достоинству, а про себя подумал: знай наши посольские о бумагах Никольского, о телефонном звонке дамы из мафии и о том, в какую историю я ввязался, так легко я бы не отделался. Теперь же... что ж! Роман об Азефе я буду дописывать в Москве в не столь, как в Бейруте, нервной обстановке. Тем более, что полечу в Союз тем же самолетом, что и дипкурьеры, везущие коллекцию Никольского Васе Кондрашину.
ГЛАВА 42
Савинков сдержал свое слово, хотя на партийном суде выступал против Бурцева яростнее всех других «обвинителей»: Чернова и Натансона.
Судьями же были выбраны люди авторитетные, уважаемые, умудренные опытом революционной борьбы и повидавшие на своем веку немало провокаторов.
Князь Петр Алексеевич Кропоткин, один из отцов анархизма, ученик Михаила Бакунина, пропагандист и ученый, познавший казематы Петропавловской крепости и опасности дерзкого побега из ее лазарета, активный участник революционного движения 70-х годов, славил ся трезвостью ума и жизненной мудростью.
Вера Николаевна Фигнер, бывшая народоволка и террористка, приговоренная царским судом к смертной казни, которая была заменена ей двадцатилетией каторгой и просидевшая все эти годы в шлиссельбургском каменном мешке.
Герман Александрович Лопатин, тоже познавший смертный приговор, замененный ему бессрочной каторгой и проведший в Шлиссельбурге восемнадцать лет, был выбран председательствующим.