— Во-первых, я никогда не желал дождя!
— Тьфу! Ведь желал же ты мне попутного ветра на реке, желал мне и безопасности в лесу. Боже мой, подумать только, что какой-нибудь бедный медведь мог околеть с голоду из-за тебя! Разве ты не беспокоился об этом?!
Саша хмуро взглянул на Петра, а тот только подмигнул ему.
— Потише со своими шутками, — сказал Саша. — Как же мы сможем завести банника, если ты не принимаешь все это всерьез?
— На это я могу сказать лишь то, что если банник действительно существует, то он должен бы иметь чувство юмора.
— Лучше считай, что он не имеет! — ответил Саша и тут же пожелал про себя, что если какой-нибудь банник и слушает сейчас их разговор, то он должен быть очень терпеливым. — Банник, прости его. На самом деле он не имел в виду ничего дурного.
— Возможно, — заметил Петр, — он все еще подглядывает за нами с крыши, раздумывая о том, не найдется ли для него более подходящей работы в самом Киеве.
— Петр…
— Я знаю, знаю. — Петр некоторое время был занят своим подбородком, тщательно выбривая место под губой. — Но если этот банник имеет хоть чуточку скверный характер, он нам не нужен, а если он вполне приличный малый, то он не должен бы остерегаться шуток.
— Все они вовсе не склонны шутить.
— Это очень печально.
— Что именно?
— Видеть будущее и не находить при этом повода для смеха. — Петр намочил холст и тщательно вытер свое лицо. — Натура человека всегда требует этого, где бы он ни находился. Здесь, в лесах, например, каждому необходимо это, особенно во время долгих зим…
— Ты все еще скучаешь по Киеву?
— Я не знаю, что я потерял там. Я никогда не был в Киеве.
— Но ты всегда говорил, что обязательно отправишься туда.
— Да, говорил так, когда хотел.
— Вот в этом-то и заключается вопрос. Я имею в виду то, что если мы на самом деле хотим остаться и не знаем этого…
— Мне нравится здесь. Я прекрасно себя чувствую. Боже мой, да на что мне жаловаться? Наш дом покрыт новой крышей, нигде не течет и не каплет…
— Но ведь ты все-таки не крестьянин, и ты никогда не собирался им стать.
— Нет, конечно. Я был просто дураком, которому грозила петля, я был в стаде хитрых мерзавцев, которых принимал за своих друзей, и, говоря по-правде, которые не шевельнули бы и пальцем, видя как меня вешают, вместо того, чтобы помочь мне. Что мне может дать Киев? Таких же мерзавцев, только в большем количестве.
— Ты никогда не думал так раньше.
— Да, но теперь я думаю так. Может быть, я и отправлюсь в Киев. Когда-нибудь. Но я не думаю, что это произойдет в этом году. У меня нет времени на это. Мне нравится здесь.
— Но ведь это не Киев.
— Да слава Богу, что это даже не Воджвод, где вероятнее всего я был бы повешен, если бы у бояр было особенно хорошее настроение!
— Это звучит весело.
— Не слишком, если ты мертв. Господи, почему я должен жаловаться? В чем дело? Чего, по-твоему, мне еще не хватает?
Саша попытался остановиться, но тут же подумал о том, чего все-таки не доставало Петру. Эта мысль была почти мгновенной, а желание столь отчетливым, что ему стало страшно, но по каким-то причинам он не смог собраться с мыслями, чтобы решить, что же ему делать дальше. Он чувствовал, как пот стекает по его лицу, и вытер его. Сердце его учащенно билось.
Петр плеснул на него полный ковш воды и сказал:
— Поживей, нам нужно выходить отсюда, мы еще не привыкли к такому жару. Я думаю, что сейчас наши мозги слегка затуманены.
Холодный воздух явно помогал. Саша глубоко дышал, прислонившись к стене бани, и пытался обдумать со всех сторон, как поступить ему с тем своим желаньем, которое только что появилось у него.
Это была та самая ловушка, в которую так легко попадает колдун: если желанья выполняются, и если у колдуна есть друг, то тогда он постарается получить все, что сделает его друга счастливым.
Разумеется, он постарается…
Особенно если этот колдун постоянно чувствовал себя уверенным, что именно в этом и заключается счастье.
Вот в этом и была та самая опасность, с которой сталкивался колдун, имеющий друзей.
Саша совершенно точно узнал это спустя месяц, однажды вечером, когда черная лошадь неожиданно появилась в саду и принялась ощипывать ивешкины молоденькие посадки.
— Боже мой! — воскликнула Ивешка с крыльца, где она мыла руки, в то время как Саша, стоя в дверях сзади нее, произнес с полным раскаянием:
— Извини, я виноват, — и тут же заставил лошадь покинуть садик.
— Виноват! — воскликнула Ивешка и, обернувшись, бросила на него взгляд, полный негодования. После такого взгляда ему лишь оставалось пожелать, чтобы эта лошадь…
Но Саша вовремя остановился. Он сказал очень тихо и как можно спокойней:
— Мне кажется, это лошадь Петра.
2
Петр осторожно подвел старую лодку к причалу, стараясь не задевать причальные столбы. Неважно, кем он родился: горожанином или даже крестьянином, но близость реки, протекавшей рядом с домом, заставила его руки научиться владеть рулем и небольшим парусом, который они использовали для коротких речных прогулок, и поскольку два колдуна без всяких затруднений могли пожелать ему хорошего попутного ветра, он самостоятельно выводил лодку всякий раз, когда дела, связанные с посадкой леса, заготовкой продуктов или торговлей, заставляли его отправляться вниз или вверх по реке.
Сегодняшний день был одним из таких, обычных для него дней. Колдуны — особый народ. Они были склонны подолгу проводить время со своими книгами, читая их и делая записи, или, как, например, сегодня, заниматься долгим изнурительным трудом по перемалыванию и варке различных снадобий, некоторые из которых имели вполне приятный запах, но большинство все-таки нет. И если кто-то думал, что колдуны рискуют нюхать все это собственным носом, то он сильно ошибался.
Итак, сегодняшним утром Петр был предоставлен самому себе и, нагруженный горшками и ящиками с ивовыми саженцами, рассадой и семенами лечебных и других трав, он отправился вверх по реке, чтобы рассадить их в том месте, где когда-то росли ивы. Был уже вечер, когда его лодка плавно скользнула к причалу, и он с удовольствием вспомнил, что в качестве вознаграждения Ивешка обещала ему приготовить медовые лепешки.
Он выпрыгнул на берег с веревкой в руках, крепко обвязал ее вокруг столба и вернулся на борт, чтобы захватить мешок с грибами, которые насобирал в лесу (Ивешка знала все, что только ни росло в лесу, и спасала их от его трагических ошибок). Он захватил и свою корзину, в которой обычно брал обед и в которой теперь были запрятаны веточки и ростки нескольких растений, которых он не мог распознать, а также заинтересовавший его двойной дубовый желудь: Ивешка всегда интересовалась всякими редкостями, некоторые из которых становились частью ее рецептов.
— Малыш! — позвал он и резко присвистнул. В тот же момент черный мохнатый шар спрыгнул на берег вслед за ним. Он вполне мог бы быть и собакой, судя по тому, как стремглав примчался и завертелся около его ног, тяжело дыша, словно настоящий пес. Затем он повел себя уже совсем не как собака: обхватил его ногу своими маленькими, похожими на руки, передними лапами, становясь чрезвычайно надоедливым.
— Идем, Малыш, — сказал Петр, стряхивая с себя шерсть дворовика и бросая корзинку, которую Малыш, сидящий на задних лапах, тут же поймал передними. — Но только не вздумай это есть, слышишь?
Малыш обхватил огромную, больше чем он сам, корзинку передними лапами и пустился рысью на чуть согнутых задних рядом с Петром вверх по крутой дорожке прямо к дому. Разумеется, лодки и речные берега не самое подходящее место для дворовика: у него есть самая важная в мире обязанность, состоящая в том, чтобы прогонять кроликов, птиц и других, более мелких мародеров, из их сада и следить, чтобы садовые ворота не оставались злонамеренно незапертыми и доступными для случайных незнакомцев. Но Ивешка и Саша в равной мере желали, чтобы дворовик не спускал глаз с Петра, когда тот один отправлялся в лес (каждый в отдельности признавался ему в этом), и Малыш, казалось, вообще не возражал против этого, а наоборот, получал полное удовольствие от прогулок, даже если при этом случались очень странные встречи с лешими, на которых он и щетинился, и лаял, и шипел. Лешие же прощали его, так делал даже старый Мисай, так что почти каждый предоставлял Малышу возможность вести себя подобным образом с первым встречным.
Именно так Малыш и зашипел, как только они добрались до вершины холма. Он и лаял и щетинился, быстро увеличиваясь до устрашающих размеров по сравнению с тем, каким был в пути. Это было не похоже на его обычное поведение по возвращение домой.
И в тот же момент за изгородью Петр увидел лошадь. У него возникло неизбежное предчувствие о каком-то посетителе, хотя, видит Бог, никогда и никакие посетители не появлялись в их владениях, ни случайно, ни по приглашению.
Но когда черная лошадь подняла голову и потянула ноздрями воздух в его направлении, она показалась очень похожей на ту самую черную лошадь, которая когда-то принадлежала Петру. Кроме того, она свободно болталась во дворе, что само по себе было весьма большой небрежностью, учитывая, что совсем рядом находился подрастающий сад.
Поэтому можно было предположить, что Саша и Ивешка знали об этой лошади, и, скорее всего, уже пожелали, чтобы она не трогала молодые посадки.
И можно было предположить, что если они оба знали, что она была там, то один из них наверняка пожелал этого, и если он этого пожелал, то тут же можно было догадаться, что это сделал мошенник-конюший, а теперь новоявленный колдун, который очень любил лошадей.
Черт возьми, этот конь действительно выглядел как его Волк, без всякого сомнения, и вид этого коня напомнил Петру, что он лишился покоя именно тогда, когда потерял эту лошадь.
Однако поведение Малыша напомнило Петру также и про оборотней, обдавая его холодком. Они могли разными хитрыми способами проникнуть в дом мимо Саши и Ивешки, и тогда это неведомо откуда взявшееся созданье было всего лишь уловкой, чтобы заманить его внутрь. Легкий ветерок доносил запах пекущихся медовых лепешек, но ложь и обман всегда выглядели абсолютно правдоподобными, если здесь было замешано колдовство, и ловушки содержали приманки из вещей, которые чаще всего были самым заветным желанием для того, на кого они были рассчитаны. Так всегда поступали т