Теперь сашиной заботой было устройство убежища от мелкого, похожего на изморось, дождя, и костра, на котором можно было вскипятить чай и приготовить, наконец, хоть какую-то еду. Несколько глотков водки помогли Петру успокоить желудок, и теперь он был вынужден приступить к выдаче обещанного меда и зерна. Он до боли в руках и коленях, которые тряслись теперь еще сильнее, чем после этой чертовой переправы, ухаживал за лошадьми. Итак, оба они работали, в то время как Черневог проводил время в приятном безделье: он сидел и с задумчивым видом обдирал ногтями лист, оставляя от него лишь переплетенный из зеленоватых жилок скелет.
Возможно, что он напоминал ему оставшейся позади проклятый мост.
Петр вытер о себя руки, убрал соломенную щетку и покачиваясь подошел к костру, чтобы получить свою порцию горячего чая, крепленого водкой.
Он уселся около костра, на мгновенье прикрыл глаза, чтобы дать им небольшой отдых, но и тут продолжал видеть перед собой сплошное серое, совершенно пустое пространство и ощущать покачивания земли. Он уговаривал себя, что ему приходилось совершать и более отчаянные поступки: например, на спор прогуляться по деревянной островерхой крыше «Оленихи» или забраться на несколько самых высоких балконов в Воджводе, и все это без всякой колдовской поддержки. Теперь-то он был абсолютно уверен, что без колдовства тут не обошлось: лешие построили этот мост, но и Черневог наверняка приложил руку к этому переходу.
Господи, куда он попал?
Он даже вздрогнул от этих мыслей, затем выровнял дыханье и выпил еще. Саша чуть толкнул его локтем и протянул тарелку: там лежали оладьи и кусок колбаски.
Следующая порция предназначалась для Черневога.
— Пустой перевод добра, — пробормотал Петр, явно не склонный к благотворительности.
Черневог взял тарелку и чашку с чаем. Протянув чашку в его сторону, он сказал достаточно вежливо:
— Немного водки, если не затруднит.
Подавись, подумал про себя Петр. Но явно неучтивый внутренний настрой заставлял его проявлять напускную вежливость. Сын игрока, проводивший массу времени среди богатых молодых людей, он волей-неволей перенял их манеры, используя это в целях самозащиты. Он одарил Черневога своей самой обворожительной и самой вероломной улыбкой и, добавив водки в его чай, сказал:
— Лично я предпочел бы, чтобы здесь оказалась смертельная отрава.
— За твое здоровье, — сказал Черневог, делая чашкой жест в сторону Саши. — Там действительно яд?
— Нет, — спокойно ответил тот. — Уверяю тебя.
Черневог с улыбкой отпил чай и водку, а затем помрачнел и сказал:
— Я потерял Сову, и мне очень жаль ее. Ты слишком жесток, Саша Васильевич.
— Откуда ты знаешь мое имя?
Черневог пожал плечами и сделал большой глоток.
— У меня есть свои источники. По крайней мере, были. Теперь я удовлетворяюсь лишь положением вашего пленника.
— Ты лжешь, — заметил Петр.
Черневог посмотрел ему прямо в глаза, поверх края чашки.
— И за твое здоровье тоже, Петр Ильич.
— Мы начали говорить о сове, — напомнил ему Саша.
Черневог смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом. Наконец он повернулся и уставился в чашку, которую так и не выпускал из своих рук.
— Я собираюсь спать, — сказал он с какой-то странной покорностью в голосе. — Спокойной ночи, Петр Ильич.
Но Петр даже не взглянул в его сторону. Он сделал еще несколько глотков горячего чая с водкой, и некоторое время прислушивался, как Черневог устраивался на ночлег недалеко от костра.
После этого он еще долго сидел в тишине, сквозь которую к нему доносилось дыхание колдуна, становившееся все более и спокойным. Он почему-то подумал о том, что Саша очень легко мог бы отравить этого негодяя.
— Он, видимо, уже уснул, — сказал Саша.
— Не рассчитывай на это.
— А я рассчитываю только на чай и на свои желанья. И еще кое на что, добавленное в чай. Вероятно, у него будет немного болеть голова.
— Тогда все в порядке. — Петр тут же припомнил тот грязный двор вокруг дома Черневога, который теперь был не так далеко от них, припомнил весь, казалось никогда нескончаемый, ад, окружавший их в ту ночь, и крик Ивешки: «Кави, нет, не делай этого!» Он скорчил гримасу и выпил еще, надеясь, что этот глоток должен быть последним: страшновато было погрузиться в глубокий сон на этом темном берегу под моросящим дождем. Он все еще чувствовал всякий раз, как только закрывал глаза, как под ним продолжала раскачиваться земля. — Утром мы должны дать ему еще, а потом я положу его на лошадь как обычный мешок репы, если он нам вообще зачем-нибудь нужен.
— Я думаю, что у леших были свои причины.
— Сомненья — один из моих скромных талантов, разве ты забыл об этом? Я сомневаюсь, что лешие понимают значительную часть из того, что они делают, если это не касается пересадки деревьев в лесу. Они не понимают нас. По каким-то неизвестным причинам в лесу стали происходить странные вещи, которые пугают их… И по какой-то странной причине мы не смогли отрубить голову этому мерзавцу!
— Я знаю, знаю. Я думал над этим. Но пойми, что он тоже обеспокоен этим.
— Обеспокоен. Слава Богу, что он обеспокоен, мне очень приятно слышать об этом. А я боюсь за свою шкуру и беспокоюсь о своей жене, черт побери!
— Я знаю, знаю, Петр.
— Можешь не говорить.
— Хорошо, не буду.
Он покачал головой, сделал еще глоток, даже не задумываясь о кувшине, который держал в руках. Он продолжал думать об Ивешке, которая была совсем одна, где-то там, на берегу, среди этой ночи, если только лешие не ошибались. Он думал и об Ууламетсе, который, находясь теперь в своей могиле, хотел еще сильнее прежнего вернуться и вернуть свою дочь, используя каждое свое желание, каждую возможность, предоставленную ему волшебством, чтобы вновь вторгнуться в жизнь других людей.
Старик оставил Саше в наследство кое-что из своих познаний, и даже слишком много, если вспомнить, что говорила об этом Ивешка. И вот он, Петр, сидит здесь, желая заглушить водкой ощущение собственной беспомощности, почти так же, как и Черневог, а малый находится под действием какого-то чертова колдовства.
«Мост безопасен, Петр, лешие построили его для нас…"
Вдруг в сумерках появились два кошачьих глаза. Они вспыхнули прямо в воздухе, как раз около его колен.
— Боже мой! — Он даже отпрянул назад, прислоняясь к растянутой парусине, прежде чем распознал едва заметные очертания маленького носа, который появился вслед за глазами, и контуры круглого живота.
— Малыш! — воскликнул Саша. — Ну, слава Богу, наконец-то он появился. Иди сюда, Малыш…
— А вот и водка, Малыш. — Петр открыл кувшин и плеснул немного прямо в воздух.
Глаза исчезли, а водка пролилась на землю.
А Саша сказал:
— Он обижен.
— Просто он хотел хорошенько рассмотреть нашу компанию. Черт побери, Малыш, иди сюда, здесь все в порядке.
Но Малыш не вернулся. Вокруг не было слышно ни звука, кроме потрескивания их маленького костра, когда случайная капля падала в огонь с мокрой парусины.
— Скорее всего, Малыш сильно перепугался, — предположил Саша. — Он сейчас наверняка находится где-то недалеко от нас. Хотя до этого мог и не быть здесь.
Петр понимал, что Саша пытался подбодрить его. Петр вновь приложился к кувшину, стиснул челюсти и задумчиво уставился на огонь…
Нет, черт возьми, он даже не хотел и думать о том, что может потерять Ивешку. И он отказывался думать о том, как, возможно, они были обмануты с самого начала, и о том, как, пережив временные неудобства, связанные с собственной смертью, Илья Ууламетс возможно вновь замыслил что-то против них. Он вполне мог околдовать парня, чтобы привести их всех сюда, когда он будет готов…
Но из всей его схемы напрочь выпадала Ивешка, отсутствие которой портило всю картину: Ивешка всю свою долгую жизнь боролась за независимость от собственного отца, она наделала массу ошибок, пытаясь еще в молодости освободиться от Ууламетса, и уж ему никак не удалось бы заполучить ее на этот раз. Саша всегда возражал против этого, ссылаясь на записи в книге, и утверждал, что Ууламетс на самом деле никогда не был плохим человеком, на что Петр всегда очень резко возражал ему, доказывая, что он был достаточно хитер, чтобы выглядеть плохим. Он хотел все делать по-своему, и пока это ему удавалось, он действительно был замечательным человеком.
Ууламетс хотел заполучить и Сашу. Старик сразу вцепился в него, приговаривая: «А, вот, вероятно, очень доверчивый славный малый…"
Итак, продолжал рассуждать Петр, мы отправляемся на его поиски, а в результате он получает свою дочь, своего наследника и своего собственного врага, и всех в одной корзине… А что же остается делать мне?
Но, возражал он сам себе, Саша не видит причин, по которым этот старый вор включает сюда и меня. То же самое касается и Ивешки. Скорее всего, он хочет взять меня для каких-то совместных с ними дел, но что это могут быть за дела?
В каких таких делах колдуны захотят получить чью-то помощь, если они не боятся вызывать молнии или переносить поближе к себе самого царя?
Можно заработать головную боль, ломая над этим голову. Тогда он обратился к Саше, чье задумчивое освещенное пламенем лицо видел через легкую туманную дымку:
— А ты случаем не дал и мне того же проклятого питья, а?
Последовал удивленный взгляд широко открытых карих глаз:
— Нет, разумеется, не давал.
Иногда Саша пугал его, и Петр временами думал о том, что у него нет выхода: малый может сделать с ним все, что хочет. И может быть, в один прекрасный день и сделает.
Ему оставалось надеяться только на Бога.
Петр спал, свернувшись как ребенок и даже позабыв взять одеяло. Саша встал и укрыл его, а лишние куски парусины накинул на Черневога. После этого он уселся, накинув на плечи свое одеяло.
Ему очень хотелось, чтобы Малыш вернулся назад. Но тот не желал отвечать ему, так же как и Ивешка, и в конце концов его стали раздражать многочисленные бесполезные попытки. То, что сказал ему Черневог, вызывало тревожные воспоминания о том, что Саша прочитал в его же книге. Там говорилось о том, что присутствие сердца всегда таит в себе опасность для того, кто посвятил себя занятиям волшебством, потому что все созданья, связанные с этим необычным и загадочным миром, могут понимать и чувствовать сердце. Они не могут проникнуть в суть колдовских намерений, а к