, для чего мы на месте стоим, точно к мостовой примерзли. Ноги затекли от стоянки, руки закоченели, а мы стоим…
— Погоди, Любимов, скоро пойдем, — сказал Бестужев, — и ты разомнешь и руки и ноги…
В это время подошел человек с бородой и в тулупе в сопровождении малого в одежде приказчика. Оба были с кульками.
— Ваше благородие, — низко поклонившись, обратился к Бестужеву тот, который был постарше, — дозвольте солдатиков угостить. Мы здешние, на Вознесенском торгуем.
И он с помощью приказчика стал вынимать из кульков всякие припасы: водку, караваи хлеба, колбасу. Были тут даже четыре деревянные кружки для водки.
— Давай бог успеха, — сказал купец, снова кланяясь Бестужеву в пояс, — а мы завсегда рады стараться.
К колоннам восставших прибегали посланные от измайловцев, егерей и других полков со словами: «Ждите, пока стемнеет, мы присоединимся».
Николай был в тревоге. Генералы уговаривали его дать залп картечью.
— Ваше величество, нельзя терять ни минуты, — говорили они. — Преданные вашему величеству войска ко* леблются. В темноте невозможно будет удержать их в повиновении.
Три орудия были выдвинуты вперед и поставлены в глубине площади, в углу между забором и Адмиралтейским бульваром. Однако оказалось, что нет зарядных ящиков. За ними поехали на извозчиках.
Три часа. По зимнему времени уже смеркалось. Над Невой и площадью стоял мглистый туман.
К колоннам восставших подъехал генерал Сухозанет, командир артиллерийского корпуса. Он крикнул визгливым голосом, который как-то не шел к его плотной фигуре:
— Положите оружие! Буду стрелять!
— Отправляйтесь назад! — крикнул ему Михаил Бестужев.
— И пришлите кого-нибудь почище вас! — прибавил Пущин.
— Ура! — кричали солдаты.
Николай скомандовал громким голосом:
— Пальба орудиями по порядку: первый фланг, начинай! Первая!
Командир первой роты штабс-капитан Бакунин повторил команду, но Николай крикнул:
— Отставь!
Он все еще надеялся, что восставшие образумятся и уступят без боя. Но они не трогались с места и оглашали площадь криками «ура».
Опять команда: «Первая, начинай!», и снова: «Отставь!» И те же несущиеся с площади крики «ура».
Николай в третий раз повторил команду:
— Первая, начинай!
И поскакал прочь к Зимнему дворцу.
Бакунин повторил команду, но фейерверкер как будто не слышал и стоял неподвижно с пальником в руке.
— Что же ты не стреляешь? — закричал Бакунин.
— Свои, ваше высокоблагородие, — еле слышно прошептал солдат.
Бакунин в бешенстве соскочил с лошади и ударил солдата в лицо.
— Ежели бы я сам стоял перед дулом, — закричал он, — ты должен был бы исполнить команду!
И он, вырвав пальник, сам вложил его в затравку. Однако наводка взята была слишком высоко. Картечь градом застучала по стенам Сената, почти не затронув солдат. Они отвечали беглым ружейным огнем. Второй залп ударил ниже, в самую середину колонны. Солдаты дрогнули и побежали. На площади раздавались стоны раненых. Флейтщик гвардейского экипажа, мальчик лет одиннадцати, лежал, свернувшись, на снегу в луже крови.
Около Михаила Бестужева вдруг очутился Любимов.
— Всяко может быть, ваше высокоблагородие, — сказал он с видом заботливой няньки, — я уж вас не покину.
И тут же упал, пораженный картечью в грудь.
Бестужев наклонился к нему и старался платком заткнуть льющуюся из раны кровь, но Любимов проговорил, тяжело дыша:
— Оставьте, ваше высоко… что уж… умру за… Жену не оставьте, барин дорогой, ваше высоко…
Щелкала и свистела картечь, а Бестужев все стоял над мертвым телом красавца ефрейтора. «Бедняга! — думал он. — Я все еще для него барин, господин, которого не коснется расправа». Он, сжав кулаки, погрозил в сторону Зимнего дворца.
Сжав кулаки, он погрозил в сторону Зимнего дворца.
— Будь ты проклят, убийца! — прошептал он.
Толпа бегущих солдат увлекла его за собой. Он опередил их.
— За мной, ребята! — крикнул он и спустился на Неву.
В казармы Финляндского полка Рылеева не пустили часовые. От поручика барона Розена, вышедшего к нему, он узнал, что в казармах остался только один батальон, который уже присягнул; второй батальон на караулах, а третий за городом. Рылеев поехал к Исаакиевскому мосту, но доступ на мост был прекращен. Он перебрался пешком по льду на Английскую набережную, около Благовещенской площади. По дороге чуть не провалился в подмерзшую полынью и промочил ноги. Попытки проникнуть на площадь с Английской набережной или с Галерной не привели ни к чему. Коннопионеры при входе на Галерную чуть его не арестовали. Его беспорядочная одежда, взволнованный вид и та настойчивость, с какой он добивался пропуска на площадь, показались подозрительными. Кружным путем он пошел на Невский. До него докатились раскаты пушечных выстрелов. Народ бежал во все стороны. «В пушки стреляют!» — слышалось в толпе.
— Все кончено, Наташа, — сказал он жене, выбежавшей ему навстречу, когда он пришел домой, — Я погиб, погиб безвозвратно. Береги Настеньку…
— Я с тобой, Кондратий! — воскликнула Наталья Михайловна вся в слезах.
— Нет, Наташа, береги Настеньку. Знай, я не раскаиваюсь, я верю, верю, что наша — неудача научит других. Мы еще не умеем — сумеют другие. — Глаза его зажглись вдохновением. — Подумай только: это не дворцовый переворот, как бывало раньше. В царствующем граде Санкт-Петербурге впервые всенародно поднято знамя свободы! И это не будет забыто. Верю, верю… Что бы там ни было, знай, я горжусь, я счастлив исполненным долгом!
И он ласковым движением привлек к себе жену и целовал ее, а она, прижавшись к нему, смотрела с немым отчаянием в его сияющие детские глаза.
XIV. ПОДПОЛКОВНИК ГЕБЕЛЬ
Черниговский пехотный полк квартировал в городе Василькове, в тридцати верстах от Киева. Город был маленький: всего несколько улиц и площадь, похожая летом на луг. На главной улице было два-три каменных дома. В одном из них жил командир полка подполковник Густав Иванович Гебель.
Густав Иванович был аккуратен и точен в исполнении предписаний начальства. Генерал-лейтенант Логин Осипович Рот, командир третьего корпуса, сказал ему при его вступлении в должность: «Густав Иванович, надо немножко подтянуть этот полк», на что Густав Иванович отвечал: «О, я их подтяну, Логин Осипович!»
Густав Иванович во всем соблюдал законную форму. Двое рядовых украли у мужика два рубля серебром. Густав Иванович заковал виновных в кандалы и донес об их поступке в Могилев, в штаб первой армии. Когда умер император Александр I, Густав Иванович поскорбел, как прилично верноподданному, и приготовился возрадоваться по случаю вступления на престол императора Константина I.
В один и тот же день, 30 ноября, из Могилева были получены две бумаги. В одной, за № 1571, заключалась сентенция командующего армией, присуждавшая провинившихся рядовых к наказанию кнутом. В другой, за № 1572, предписывалось привести полк к присяге императору Константину.
Обе бумаги Густав Иванович немедленно пустил в ход в порядке их номеров.
На другой же день, 1 декабря, полк был выстроен на площади в ожидании присяги. Сюда же привели двух арестантов. Долговязый полковой адъютант Павлов гнусавым голосом стал читать сентенцию. Тут же находился полковой священник с крестом и Евангелием. Солдаты сначала подумали, что это и есть присяга. Но когда приговоренных привязали к столбам и палачи взялись за кнуты, то по рядам пробежал глухой ропот. Офицеры, не стесняясь, громко выражали негодование. Кузьмин, командир пятой роты, угрожающе сжимал кулаки. Его рота заколыхалась и сдвинулась с места. Строгий окрик Гебеля заставил солдат податься назад.
Сергей стоял перед своим батальоном. Свистел кнут, крики истязаемых звенели в ушах, кровь брызгами летела на снег. Сергей делал усилия, чтобы казаться спокойным, Но вдруг побледнел, качнулся и опустился на землю. Строй пришел в беспорядок. Солдаты и офицеры бросились к Сергею на помощь, сбились в кучу. Один растирал снегом виски, другой старался расстегнуть тугой ворот мундира. Гебель свирепо кричал:
— Смирно-о! Стройсь! По местам! Всех расстреляю на месте!
Ни командные слова, ни угрозы больше не действовали. Солдаты поворачивали к Гебелю озлобленные лица. Слышались суровые возгласы:
— Погодите, недолго вам командовать! Отольются вам наши слезы!
Матвей, который был на площади в числе зрителей, увел брата на квартиру. Экзекуция закончилась, и дисциплина мало-помалу восстановилась. Густав Иванович приступил к исполнению бумаги за № 1572. Священник, по его знаку, вышел вперед. Начался обряд присяги.
Законная форма на этот раз восторжествовала. Но Густав Иванович был чем-то смущен.
— О, эти люди совсем не понимают порядка, — пожаловался он за обедом жене Христине Федоровне.
В первой армии носились тревожные слухи. Говорили о каком-то завещании царя, по которому цесаревич Константин отстранен от престола. Вместо него на престол должен будто бы вступить его младший брат, Николай.
Все это очень волновало Густава Ивановича. Когда из Могилева был получен приказ о присяге новому императору Николаю I, он совсем растерялся. Как это так: две присяги на протяжении двух недель! Однако рассуждать было нечего.
Приказ был получен утром в сочельник, 24 декабря. Густав Иванович немедленно послал распоряжение ротным командирам явиться в штаб полка со своими ротами. Роты Черниговского полка стояли по деревням в окрестностях Василькова.
Утром 25 декабря, в день рождества, на квартиру Густава Ивановича пришли ротные командиры — второй мушкетерской роты барон Соловьев и третьей мушкетерской роты Щепилла — с рапортом о благополучном прибытии их рот в штаб полка.
Густав Иванович выпрямился и поглядел на обоих испытующим взглядом.
— Знаете ли вы, зачем я потребовал вас в штаб? — спросил он.
Барон Соловьев был худенький, небольшого роста. Рядом с ним черноволосый, взъерошенный Щепилла казался настоящим великаном. Оба были ревностные славяне.