- Ладно, а что тогда мое дело? Скажи, почему твои рисунки двигались, как ты заставил мою ручку взорваться.
- Анимация, неисправная ручка.
- Чепуха какая-то, - сказала я.
- Смотри, если не веришь, - сказал он, и я уставилась на рисунок. Абсолютно обычный. – Ты могла что-то видеть. Проверься у врача.
- Заткнись, - сказала я, но меня обеспокоили его слова. Я искала в Интернете информацию о симптомах галлюцинаций, и потеря важного человека входила в число причин.
- Ватанабе-сенсей и Накамура-сенсей сообщили, что ты вступила в клуб кендо, - сказал Томохиро после паузы.
- Да, - сказала я. Он усмехнулся и склонился, чтобы смахнуть с бумаги лепестки умэ. Челка упала ему на глаза, он склонил голову на бок.
- Ты постоянно следишь за мной, - отметил он.
- Я не слежу за тобой! – возмутилась я. – Меня не тревожит, чем ты занят на досуге.
- Потому ты пришла сюда.
- Я же говорила, что думаю, что ты с чем-то связан.
- С рисунками.
Я стыдливо понизила голос.
- Я это вижу.
Он резко прекратил рисовать, трясогузки тревожно перекрикивались высокими голосами. Он принялся замазывать рисунок, уничтожая его. Я с удивлением наблюдала.
- Он был не так и плох, - сказала я. Он не ответил, открыв чистую страницу. Я слышала его дыхание, тяжелое, словно после сражения в парке. Через миг он сглотнул, и его рука задвигалась по бумаге, набрасывая нечто, похожее на сливовое дерево.
- Почему ты бросил каллиграфию? – спросила я, глядя, кК его рука замирает, пока он разглядывал листву ближайшего дерева умэ.
- Папа, - сказал он, - считает искусство чепухой. Он хочет, чтобы я изучал медицину или банковское дело, как он.
- Но ты хорош в этом, - сказала я. – Очень хорош.
Томохиро набросал чернилами еще несколько листьев.
- Может, если бы твой папа увидел рисунки…
- Он видел, - мрачно отозвался Томохиро. Чернила вырвались из его ручки и потекли на дерево. – Черт! – добавил он, пытаясь спасти рисунок.
Я закатила глаза.
- И этим ртом ты потом целуешь маму?
- Моя мама умерла, - сказал он.
Я уставилась на него, руки тряслись. Я стояла, а тут ноги подкосились, и я рухнула на колени рядом с ним. Я открывала и закрывала рот, но ни звука не вышло. Я и не ожидала, что мы так похожи.
- Моя тоже, - выдавила я.
Он оторвал взгляд от страницы, его глаза вглядывались в мое лицо, и мне казалось, что он видит меня впервые, настоящую меня, такую разбитую.
- Прости, - сказал он.
- Что… случилось с твоей? – спросила я. Его взгляд помрачнел, а я почувствовала себя открытой, словно рассказала ему слишком много. Может, так и было, но в тот миг мне казалось, что он мог меня понять.
- Несчастный случай, - сказал он. – Мне было десять, - не так недавно, как у меня. Не так, как у меня, совсем. Его голос смягчился. – А твоя?
Все расплывалось от слез. И это сбило весь боевой настрой. Я едва могла говорить.
- Сердечный приступ, восемь месяцев назад. Она была в порядке, одна минута и…
- Без предупреждения, - сказал Томохиро. – Как и моя, - ох.
Мы были похожи. Вот только его голос был спокойным, пока он говорил. Время лечило раны, как мне и говорили. А семь лет назад он, наверняка, был таким же, как я сейчас.
Вот только у него была надежда. Мы были бы одинаковыми, забудь я прошлую жизнь.
Я какое-то время смотрела, как он рисует, и хотя он просто набрасывал картинки, получалось прекрасно. Но он был критичен. Он обрывал рисунки, словно отвлекался. Он набрасывал все подряд, порой давя на ручку так сильно, что она прорывала бумагу и оставляла следы на следующей странице блокнота.
- Говорят, что все забудется, - вдруг сказал он, и его голос застал меня врасплох. – Что ты смиришься и поймешь, что лучше двигаться дальше. Они не понимают, что ты не можешь. Что ты уже другой человек.
Глаза снова наполнились слезами, я смотрела на его нечеткую фигуру сквозь них. Я не ожидала, что он скажет такое. То есть, после того, как по его милость полшколы заглянуло мне под юбку, я сомневалась, что у него есть душа.
- Не позволяй им говорить, что тебе станет лучше, - сказал он, решительно глядя на меня. Его карие глаза вспыхнули на солнце, и я увидела, как они глубоки, а потом их снова закрыла челка.
Он отбросил волосы тонкими пальцами, и я поймала себя на мысли, какими на ощупь могли быть кончики его пальцев.
- Злись, Кэти Грин. Не забывай это чувство. Потому что дыра в сердце останется. Ее не нужно заполнять.
Удовлетворившись своей подбадривающей речью, он послал мне быструю улыбку и отвернулся к рисунку. Ветер подхватил лепестки сливы и вишни, и они закружились перед глазами.
А я чувствовала, что я не одна, что мы с Томохиро оказались внезапно связаны. Никто еще не говорил, что мне лучше не станет.
Никто не говорил мне смириться с пустотой и изменениями. И теперь я знала, какой он на самом деле, не такой, каким его видят все остальные.
Когда он двинул рукой над рисунком, манжета белой школьной рубашки зацепилась за край блокнота и оголила его руку. Он не заметил этого, разглядывая домики, а я увидела шрамы на запястье, которые уже отмечала в парке Сунпу. Самый большой шел от края до края, пересекая другие.
Они были тонкие и неглубокие, но выглядели воспаленными, свежими, далеко не все зажили.
Беспокойство заполнило меня. Так он резал вены. И теперь я видела рисунок темных шрамов, что тянулись по его руке под тонкой тканью рубашки. Но когда он увидел мое лицо, то опустил взгляд на запястье и усмехнулся, словно моя реакция забавляла его.
- Это от меча, - сказал он.
- От чего?
- Меча. Кандзи. Клуб каллиграфии в младшей школе? Ичиро, наверняка, рассказал тебе.
- Ох, - сказала я. – Ужасный шрам.
- Был глубокий порез. Пришлось обратиться в больницу, - он перешел на английский язык и попытался объяснить, и я поняла, что рану нужно было зашивать, он потерял много крови. А я все думала, как он отправил в больницу друга Коджи. Сейчас он не казался способным на такое.
- Просто, - сказала я, но он зловеще усмехнулся.
- Искусство опасно, - сказал он, и я понимала, что он не шутит.
- Так почему ты рисуешь здесь? – спросила я.
- Здесь безопаснее.
- То есть, не знает твой папа?
- Вроде того. Но посмотри на полянку. Люди жили здесь почти две тысячи лет назад. Птицы, деревья, тишина. А возможность побыть наедине с собой в Шизуоке? – он пригладил рукой медные волосы и взлохматил их, лепестки упали на блокнот. Я вспомнила, как Джун вытащил лепесток из моих волос. Как красиво. Я быстро отогнала эти воспоминания, стыдясь. Казалось, что я предаю Томохиро, думая об этом, и хотя все это было лишь мысленно, я это чувствовала.
- А ведь ты пробрался сюда без спросу, - сказала я. Томохиро широко улыбнулся.
- Это место никому не принадлежит, - сказал он. – Они не могут выгнать меня, как и не могут прогнать птиц.
Все казалось нереальным среди руин, и я понимала, почему он так рисковал. К тому же, он вел себя странно, а потому предупреждение на входе могло стать вызовом, проверкой, осмелится ли он на такое.
Он перестал рисовать, по лицу его стекал пот. Он нарисовал уродливую линию поверх прекрасного наброска хижины периода Яёй, а потом захлопнул блокнот.
- Зачем ты испортил его? – спросила я, когда он запихивал блокнот в сумку. И если задуматься, то он зачеркивал каждый рисунок.
Он пожал плечами, глаза его были темными.
- Они не так и хороши, - сказал он. – Идем.
Идем? Вместе? Я попыталась прогнать панику, что сжала горло, и напомнила себе, какой он странный. И это было превыше остальных его качеств. Обманщик. Беременная девушка. Коджи в больнице. Это я повторяла мысленной мантрой, но почему-то она не работала.
Он пошел под деревьями, и я следовала за ним, потянувшись за своим велосипедом, когда он поднял свой. Когда мы выбрались из-под забора-сетки, он опустил его, и металл звякнул.
Мы оседлали велосипеды и поехали по улице, углубляясь в лабиринт Шизуоки.
Он ехал первым, но меня захватил дух состязаний, и я проехала его, обгоняя и лавируя среди прохожих. Он не соревновался, а расслабленно следовал за мной.
Может, это из-за его дружбы с Танакой.
Он не вел себя так раньше, он отличался от тог Томохиро, которого ударила Мию.
Он был похож на ту нежную сторону себя, что обнимала плачущую девушку в парке. Воспоминание вспыхнуло, словно ударили по голове.
Мы остановились на станции Шизуока.
- Отсюда мне на север, в Отамачи, - сказал он.
- А мне на запад, - сказала я. – Недалеко от Суруги.
Он кивнул.
- Проголодалась?
Я уставилась на него. Голод напоминал о себе, но я его почти не замечала.
А он, похоже, знал, о чем я думаю. Он улыбнулся, потом усмехнулся, опустив взгляд и качая головой, словно смеялся.
- Видела бы ты свое лицо, - сказал он сквозь смех. – Словно я попросил тебя прыгнуть с крыши замка Сунпу!
Я покраснела.
- Идем, - сказал он. – На станции есть хорошее кафе.
Я пыталась ухватиться за причину отказаться.
- А твоя девушка не расстроится? – сказала я.
Он склонил голову.
- Девушка?
- Та беременная? Или у тебя еще есть?
Он уставился на меня, а потом захохотал.
- Так об этом уже сплетничают? – выдавил он.
Он, похоже, радовался этому. Я покраснела сильнее, чувствуя унижение.
Когда он увидел мою подавленность, то перестал смеяться.
- О, верно. Ты слышала, что это сказала Мию. У меня нет девушки. А особенно, беременной.
- Но я видела вас. В парке, - сказала я, тут же пожалев об этих словах. Его глаза вспыхнули.
- Так ты все же шпионишь за мной? – сказал он. – Шиори не моя девушка. Она мне как сестра, я пообещал ее маме, что присмотрю за ней. Ученики издеваются над ней, ведь она беременна.
Я не знала, что и сказать.
- Идем уже. Я голоден.