- Узнает что?
Томохиро вздохнул, и его глаза блеснули слезами, он сморгнул их.
Дрожащим шепотом он сказал:
- Я Ками.
- Ками? – в голове закружились японские слова из моего небольшого запаса. Ками означало «бумага», но что-то еще вспыхнуло в голове. Ками еще означало «божество».
- В синто говорится о ками, - сказал Томохиро. – Их тысячи.
- Ты о божествах?
- Божества, - сказал он. – Или духи. Воплощение природы: деревьев, водопадов и тому подобного. В синто верят, что во всем есть жизнь.
- Так ты какой-то дух?
- Так лишь говорят в синто. Но все куда серьезнее. Не просто так ками означает «бумагу» и «божество», Кэти.
- Просто расскажи, Юу.
- Ладно. Самая известная ками – Аматэрасу, богиня солнца. Она часть истории о создании мира. Но не только, - Томохиро смотрел вдаль. – Аматэрасу была на самом деле. Может, не сама богиня, но настоящий человек с некой… силой. И настоящие Ками – потомки этой силы.
- Ты же шутишь?
Он вскинул брови.
- Так ты видела, что рисунки двигаются, или нет?
- Беру слова обратно.
- Были времена, когда Ками были широко известны. Мы могли… делать что-то силой воли. Я не совсем понимаю. Но все мифы содержат в себе долю правды. Рисунки, стихотворения, фольклор… так японцы пытались понять, откуда появились Ками.
- И ты – один из этих Ками, - сказала я, но он не ответил.
- Знаешь, каким было одно из условий капитуляции в конце Второй мировой войны? – спросил он. – Император Хирохито должен был публично отказаться от своего божественного происхождения. Японцы верили, что императоры – потомки Аматэрасу. Думаю, так Хирохито пытались унизить.
- То есть, так они хотели ударить по его репутации? – сказала я.
Томохиро склонился ближе.
- Ага, но это все не просто традиция. Королевская семья и есть Ками, - сказал он. – Когда Хирохито начали обвинять из-за этой силы, остальные Ками поспешили затаиться. Семьи, в которых были эти способности, скрывались, а те, кто знали правду, боялись и молчали. Но в Японии много опасных людей.
- Ты говорил, что Ишикава может заставить тебя работать на якудза, - сказала я.
- Боюсь, что так, - сказал он, и я видела панику в его глазах, все это пугало и его тоже.
- И рисунки всех этих Ками оживают?
- Не знаю точно. Лично я что-то чувствую в голове, когда рисую. Но других Ками я не знаю.
- И ты сам все это придумал, - решила я.
- Отец рассказал мне большую часть. Но я и сам пытался узнать больше, ведь всего он мне не объяснит.
- А твой отец знает об этом?
- Потому он и запретил мне рисовать, - сказал он.
- Он тоже Ками?
Томохиро покачал головой.
- Он мне так и не сказал этого, но я знаю, что мама была такой. И, видимо, ее сила передалась мне, - догадка вспыхнула в моей голове, и я боялась ее озвучить.
- Юу, - прошептала я, - твоя мама…
- Да, это связано с тем несчастным случаем.
Мое горло сжалось.
- Потому и нельзя никому говорить, Кэти. Мы в опасности.
- Но почему и мои рисунки двигались? Почему взорвалась ручка?
- Ручка – из-за меня, - сказал он. – Я не знал, как еще поступить. Если бы рисунки добрались до тебя… - ему и не нужно было продолжать. Пусть они и были маленькими, но рты их были полны острых зубов. – А потому я взорвал ручку, чтобы чернила залили их, пока они до тебя не добрались. Просто пожелал, чтобы чернила разлетелись во все стороны, этого хватило, чтобы пластмасса треснула.
- Но я не Ками, - сказала я. – Почему мои рисунки двигались?
- И это из-за меня, - сказал он, опустившись на землю и запустив пальцы в волосы. – Они реагировали на меня. Я этого не делал, но и остановить не мог. Я пытался изо всех сил сохранить секрет, но рядом с тобой я не могу толком управлять чернилами. Я пытался справиться с этим, поверь. Но когда я рядом с тобой, я не могу… все словно путается.
- Что значит «путается»?
Он вздохнул.
- Чернила что-то хотят от тебя. Поверь, я не знаю, что именно. Ты – нечто вроде магнита для чернил. И потому мне сложно управлять рисунками и… управлять собой.
- Так перестань рисовать, - приглушенно выдавила я. Из-за меня? Почему?
Томохиро пропускал травинки через пальцы.
- Я должен рисовать. Но я больше не использую тушечницу и суми. Слишком опасно. Я даже думать тогда не могу, словно мысли принадлежат не мне.
- И тогда ты порезался, - сказала я, он нахмурился.
- Я порезался о кандзи, - сказал он. – Последняя линия «меча» резко уходит влево. И когда я рисовал ее, слово врезалось в мое запястье. Хорошо еще, что не убило.
- Черт, - сказала я, садясь рядом с ним. А потом вспомнила еще кое о чем. – Коджи, - прошептала я. Он посмотрел на меня остекленевшим взглядом.
- Я был глупым ребенком, - сказал он едва слышно. – Я пытался скрыть это от него, но… он хотел, чтобы я показал ему свою силу.
Никакого проникновения на площадку, никакой сторожевой собаки. Теперь я это понимала.
Рисунок, каким бы он ни был, врезался в Коджи. Он, видимо, защитил Томохиро.
- Я никогда не говорил Сато о чернилах. Узнай он, и это стало бы смертным приговором. Сейчас я лучше контролирую эти силы. Так что не волнуйся. С тобой такого не повторится. Но Коджи… о, Кэти. Мне до сих пор снится тот миг в кошмарах.
Я взяла его за руку и повернула ладонь, отодвигая манжету рукава, чтобы видеть шрамы и порезы на его руке.
- Порой рисунки царапают или кусают меня. Тот длинный от когтя дракона.
- Дракона? – сказала я. – Как тот, чей хвост я видела? Он двигался, хотя листок был порван.
- Я не совсем понимаю, как это работает, - сказал он, глядя на шрамы. – Я порчу рисунки, но это не разрушает существ на них. Это как-то запечатывает их, удерживает в пределах страницы. Но они все равно двигаются.
Слишком много информации. Моя голова затуманилась. Она болела, но я пыталась разобраться с новыми знаниями. Я сосредоточилась на том, в чем была точно уверена.
Чирикали трясогузки, дул ветерок, я чувствовала запахи соломы и цветов, а еще шампуня и кожи Томохиро. В его одежду въелся запах благовоний, что зажигали на похоронах. Я ведь все еще держала его за руку. И его кожа была теплой.
Тепло скользнуло по моей шее к щекам. Я отпустила его ладонь, но тут же осознала, как близко мы сидели, заметила, как на ветру подергивается его ослабленный галстук. На воротнике пуговицы были расстегнуты. И я видела загорелую нежную кожу его ключицы.
- Юу, - сказала я.
- Не бойся, - попросил он. – Пожалуйста, - он поймал мою руку. Его пальцы оказались мягче, чем я думала, они нежно обхватили мою ладонь.
Я едва смогла прошептать.
- Я боюсь.
- Знаю. Но я не причиню тебе боль, Кэти. Я не позволю этой силе тебя ранить, - он прижал меня к себе, и я уткнулась лицом в его рубашку, пропитанную запахом благовоний. Его теплая шея и подбородок прижались к моим волосам, а я плечом чувствовала быстрое биение его сердца. Его сильные руки дрожали, обнимая меня, и я понимала, что он тоже боится. – Я буду бороться с этим.
Я хотела прижаться к нему еще сильнее, но в то же время хотелось и отстраниться.
- Бороться?
Он отстранился и покачал головой.
- Я отмечен, Кэти. И в кошмарах я вижу, что впереди – одни страдания. Ты же видела, что та трясогузка атаковала других птиц? В этих рисунках есть что-то опасное, что темнее, чем чернила. Я не знаю, связано ли это с родословной Ками или… это из-за меня самого. Может, на самом деле я злой, и эта тьма пытается прорваться наружу.
- Быть такого не может! – сказала я, но страх сковал грудь.
- Не знаю, почему чернила хотят добраться до тебя. Но я им не позволю.
Сама сила уже пугала до чертиков, но хуже была мысль о том, что Томохиро мог быть кем-то темным…
И о том, что, что бы то ни было, я тоже была целью…
- Чепуха это все, - сказала я.
Уголки его рта приподнялись, но улыбка быстро исчезла.
- Надеюсь, - сказал он.
Он притянул меня ближе, и мы сидели так очень долго, а страницы блокнота шелестели на ветру.
Глава 8
Когда я добралась домой, почти стемнело. Я подумывала отправить сообщение Диане, пока ехала в автобусе, но она была на встрече с сотрудниками, а потому не заметила бы моего отсутствия.
Я зажгла свет в пустой квартире, впервые желая, чтобы она была здесь и тепло поприветствовала меня. Но дом заполняла только тишина, усугубляя туман в моей голове.
Я поплелась к холодильнику, ноги казались невыносимо тяжелыми. Выпив стакан холодного чая оолонг, я сунула остатки карри в микроволновую печь. Я устроилась за столом и поставила перед собой тарелку с карри, над которым курился пар. Я произнесла в пустоту итадакимас и принялась за еду.
Я все еще видела шрамы на запястье Томохиро, падающую трясогузку, что рухнула на землю с облачком сверкающих чернил.
Я сунула в рот больше риса и курицы, надеясь, что специи придадут мне сил. Не сработало.
Рисунки двигались. Они смотрели на меня.
Более того. Они видели меня.
Томохиро сказал, что они что-то хотели от меня, что рядом со мной он терял контроль. Но у меня не было особых сил. Что им от меня нужно? Это из-за того, что я знала про них? Или потому, что из-за меня они могли подчинить Томохиро, сломить его… а что потом? А если это Томохиро что-то хотел от меня, просто не мог этого понять?
Когда зазвенел кейтай, я с особой радостью схватила его.
- Моши мош, - сказала я, приподнимая голову и помешивая ложкой рис.
- Кэти-чан? Ты в порядке? – звонил Танака. Я выпрямилась, словно он мог меня увидеть.
- Тан-кун, - отозвалась я. – Все хорошо. Устала после тренировки.
- У меня тоже выдался тяжелый денек, - сказал он. – Я как раз иду с дополнительных занятий. Мы собираемся в караоке. Идем с нами!
Я ненавидела свое пение, но не из-за того, что пела плохо, а потому, что у нас с мамой были похожи голоса. Я хотела бы, чтобы она была здесь, погладила меня по волосам и обняла, сказала, что все будет хорошо.