Но она не думала о татуировке. Она думала только об этом странном мрачном мужчине, который долгое время оставался один. Совсем один. Не было его крови в мире, продолжившей бы его историю.
— Букер? — спросила она.
— Что такое, Ангел? Я пытаюсь сосредоточиться.
— Как они умерли? — вопрос вдруг показался очень важным. Словно дух над ее плечом шептал его ей на ухо.
Он замер.
— Я убил их.
До того, как она пришла сюда, она бы испугалась его. Подумала бы, что он был просто убийцей, и ей нужно было бежать как можно дальше.
Все изменилось. Она изменилась за короткое время, узнав этих людей. Узнав его.
Теперь слова добавили бремя ее душе и сердцу. Она знала, что ему было больно говорить это. Ирен видела это по его опущенным плечам. По напряженной челюсти, словно он ждал, что она осудит его.
— Ох, — ответила она. — Надеюсь, они этого заслуживали.
Он посмотрел на нее, глаза пылали.
— Один из них — да, — а потом мрачное выражение смягчилось до печали. — Другой попросил об этом.
Ирен не знала, что сказать. Она почти ощущала его боль, исходящую волнами, пронзающую ее душу. Она хотела обнять его, притянуть так, чтобы он ощутил биение ее сердца.
Букер не даст ей так сделать. Он твердо стоял на своем. Гордился тем, что мог быть один, даже если это было не лучшим для него.
И она не давила на него. Она кашлянула.
— Это тяжелое бремя для одного.
Он облизнул губы.
— Так и было.
Ее сердце сжалось. Он ее погубит. Он был разбит, ангелом с обломанными крыльями, упавшим на землю в одиночестве. И остался один с тысячей молитв без ответа.
Ирен отклонила голову и вздохнула.
— Я рада разделить бремя.
— Оно тяжелое для такой крохи, как ты.
— Я сильнее, чем выгляжу, — впервые в жизни она верила словам. Ирен ощущала, что могла выступить перед любой армией, если так она могла защитить его.
Букер рассмеялся, тату-пистолет снова загудел.
— Да, Ангел. Я начинаю это понимать.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
— Я не возьму ее в магазин, — прорычал Букер, отворачиваясь от главы цирка. — Ей не нужно туда идти.
— Ей нужно. Я устал от того, что она носит одолженную одежду Эвелин, — Фрэнк снова встал перед Букером и помахал кошельком. — Отправляйтесь в город, купи ей одежду, в которой она сможет выступать. Добавь, чтобы она не носила тут все время чью-то одежду.
— Она еще не выступает. Я еще не научил ее использовать то, что я ей дал.
Он не хотел, чтобы она выступала. Он не хотел, чтобы она стояла перед толпой, широко открыв от страха желтые глаза. Они сожрут ее заживо. Толпа ощущала страх.
— Я не просил, Букер, — Фрэнк хлопнул кошельком по его груди. И я не говорил тебе заставлять ее выступать. Но ей нужно быть на сцене. Привыкнуть к взглядам. Она такая робкая, что упадет в обморок, когда мы попросим ее говорить. Я не бросаю ее волкам. Я прошу тебя провести ее в эту жизнь.
Фрэнк вышел из комнаты. Он имел право злиться. Букер всегда думал, что люди были готовы навредить другим, просто потому что они могли. Фрэнк тоже это понимал.
Он все еще не осознал, что Фрэнк был хорошим. Может, потому что не хотел верить, что хорошие люди существовали.
Только Фрэнк видел в циркачах людей. Фрэнка принесло рекой туда, где они выступали раньше, он пострадал от Пинкертонов. Даже Букер видел тогда, что Фрэнк был добром, которое пришло к ним.
Потому он спас его жизнь.
Качая головой, он смотрел на кошелек в руках. Он не хотел брать ее в город, потому что не хотел, чтобы люди пялились на нее.
А они будут. Она будет идти рядом с ним, так что они будут пялиться. Пытаться понять, что такое милое и невинное создание делало рядом с таким монстром, как он.
Было ли дело в его гордости, а не ее? Букер не хотел так думать, но боялся, что она увидит их лица, а потом посмотрит на него и увидит то, что видели все те люди. Что он был зверем. Изгнанным сыном Пинкертонов, который испортил себя.
Букеру было больше некуда идти после того, как он оставил Пинкертонов. Он был фриком в татуировках, который до этого учился убивать. Разрушать.
Никто не хотел дать ему шанс, и он не винил их.
Пока не нашел цирк, конечно. Там ему дали шанс. Дали выступать, когда никто не хотел даже быть возле него. Но даже внимание на сцене было омрачено темными мыслями, ненавистью и презрением к себе, которые он не мог прогнать.
Букер сунул кошелек в задний карман и пошел на кухню, где ждали все остальные. Девушка будет там. Она всегда была в стороне их семьи, голодно смотрела на них.
Он узнавал те глаза. Букер всю жизнь голодал по такому же.
Как он и ожидал, Ирен стояла у стены кухни, возле двери, ведущей к спальням. Простое белое платье покрывало сегодня ее тело. Оно было велико ей, точно было сделано из одного из старых платьев Клары для выступлений. Она всегда была ближе всех к двери, словно планировала убежать при первом же шансе.
Он не хотел устраивать шум. Никому не нужно было знать, что они идут в город. Он не был мальчиком на побегушках, он уже играл эту роль недавно, но ему нужно было проследить, чтобы она получила все, что ей было нужно. А не все в доме.
Он обошел других артистов, добрался до нее и прислонился к стене рядом. Он дал ей еще миг смотреть на остальных. Они ничего не готовили: было поздно для обеда и рано для ужина. Но они делали закуски и чай, дразня друг друга.
Он едва слышал свои мысли из-за их криков.
Порой Букеру хотелось быть открытым. Он хотел общаться с ними, смеяться и шутить как они, не переживать, что скажет что-то не то и испортит им веселье.
Он никогда не был как они, и он перестал пытаться. Он взглянул на Ирен и тихо спросил:
— Готова пойти в город?
— Мы идем в город? — она не смотрела на него, все еще глядела, как Кроха пытается обхватить чашку ладонями, что были слишком большими для этого.
— Фрэнк не сказал тебе?
Ирен покачала головой.
— Он хочет, чтобы мы нашли тебе наряд для выступления. И чтобы ты привыкла к пребыванию на сцене, чтобы мы начали учить тебя выступать.
— Я не хочу в город, — тихо ответила она и взглянула на него. — Я боюсь, что увижу родителей.
— Они увидят тебя со мной, Ангел, и не захотят забирать, — может, слова звучали слишком жестоко, но они были правдой.
Ее родители посмотрят на его татуировки и поймут, что произошло. Она была загрязнена, их чистая дочурка уже была не той, кем они могли гордиться.
Она должна сама захотеть пойти с ним. Если она хотела быть испорченной им, то они пойдут в город вместе.
Он кашлянул, сунул руки в карманы брюк.
— Тебя может отвести Даниэль. Он знает об одежде почти столько, сколько и я. То есть, не так и много.
Ирен смотрела на него, и ему стало не по себе от веса ее взгляда. Он был тяжелым, давил на его плечи и макушку, и ему хотелось вжаться в пол.
— Нет, — ответила она. — Если я пойду в город, то только с тобой.
Проклятье, он лишился воздуха. Она доверяла ему, а не кому-то еще в цирке. Он кивнул на Кроху, чтобы проверить.
— Он тоже хорошо защищает людей.
— Это хорошо. Но я лучше пошла бы в город с тобой.
Он не знал, что с этим делать. Никто не доверял ему, кроме его семьи в цирке. Они знали, что он помогал им подняться, если было нужно. Или сбивал других на землю, если они осмеливались задеть членов его семьи.
Даже если он был с ними не очень близок.
И он не стал зацикливаться на смущающих мыслях, а хрипло ответил:
— Тогда идем, — и пошел прочь.
Он знал, что она следовала за ним, не нужно было даже оглядываться. От ее присутствия волоски на его руках вставали дыбом, кожу покалывало.
Татуировка на груди кололась. Он потер ее поверх рубашки, хоть ему хотело бежать от одного факта, что она двигалась. Она не должна была заставлять тату двигаться. Цвести.
Нет. Он гордился тем, что мог отделить эмоции от тела. Он не развалится из-за того, что женщина доверяла ему.
Букер дошел до машины и хотел сесть за руль. Но мама вбила вежливость в его кости. Ирен была леди. Несмотря на его чувства, она заслуживала уважения.
И он остановился у пассажирской дверцы, открыл ее и ждал, пока она устроится.
Она улыбнулась, ему, садясь в машину.
— Спасибо, Букер.
Даже от благодарности его сердце трепетало, и хотелось поступить глупо. Поцеловать ее. Он скрипнул зубами и осторожно закрыл дверцу.
«Не хлопай», — сказал он себе.
Он сел в машину и направил ее на дорогу, ведущую в город. Поездка была неловкой и тихой. Он старался придумать, что сказать, завести не обычный разговор, обнажить их души. Он не мог вытерпеть тишину сейчас, когда уже ощущал так много из-за того, что она была близко.
Ирен справлялась неплохо. Она смотрела, как проносятся деревья, и люди идут по дороге. Она не боялась, насколько он видел. Ее лицо было расслабленным.
Ей было удобно рядом с ним? Он не был ни с кем еще так в жизни. Он всегда задавался вопросом, что они думали о нем. А потом, когда получил татуировки, думал, почему они не могли думать о чем-то другом, а не о нем.
Он остановил машину за одним из магазинов женской одежды. Он хотя бы знал, что тут ей помогут.
— Оставлю тебя с этим, — он протянул ей кошелек Фрэнка. — Я подожду тут.
— Ты не пойдешь со мной? — спросила она.
— Нет.
Она нахмурилась, морщинки на лбу и между глаз были такими милыми, что он хотел их коснуться.
— Почему?
— Они не окажут тебе услуги, если я буду нависать за тобой, — он указал на татуировки на своем лице и шее. — Это я скрыть не могу, Ангел. Ты будешь в порядке. И если я буду нужен, оставь кошелек и приходи за мной.
— А если…? — она посмотрела на город, кусая губу. — А если там мои родители?
Он думал об этом, так что оставил машину там, где мог следить за людьми, идущими к магазину. Ее родители не приблизятся.
Конечно, был шанс, что она не была на них похожа. Они могли пройти мимо, и проблем станет больше.