Поэтических собраний больше не проходило. Их курс учился, а Кристиана с Роуэном нагрузили в лицее – по крайней мере, так каждый раз отмахивался брат, когда Айден пытался с ним поговорить.
Роуэн отвечал ещё более отстранённо, чем летом, не желая разговаривать. Когда Айден предложил пойти в храм, где он мог бы провести короткий поминальный ритуал по Конраду, Роуэн резко отказался, собрал книги и ушёл из библиотеки, где они встретились.
Айден приходил непосредственно в комнату Роуэна и Кристиана, но с тем же успехом. Роуэн показывал рисунки, обсуждал общие вопросы, но закрывался или отвечал односложно, стоило спросить что-то более личное. Айден терялся и не знал, как пробиться.
Иногда они обедали все вместе за большим столом: Айден, Николас, Лидия, Лорена, Кристиан и Роуэн. Последний и здесь вёл себя замкнуто, так что Айден начинал волноваться.
Теряясь, как ему достучаться до брата, Айден в отчаянии спросил совета у Николаса, но тот ответил:
– Понятия не имею. У меня нет братьев или сестёр. Могу только предположить, что ты ничего не добьёшься, пока Роуэн сам не начнёт говорить. Или хотя бы попытается.
– А до этого что делать?
– Покажи ему, что рядом. Что на тебя можно положиться. Что он может прийти к тебе даже среди ночи. Но учти, если он правда так сделает, сам ему открывай, я буду спать.
Что, конечно, было враньём, потому что спал Николас чутко и плохо из-за своей давней травмы. Но хотя бы больше не случалось таких ужасных головных болей.
В неприятности Николас тоже умудрился не влезать. Ну как. Он схлестнулся по какому-то дурацкому поводу со старшекурсником, они с такой яростью орали друг на друга в коридоре, что Айден начал опасаться, что придётся растаскивать драку.
Ничего подобного. Час спустя эти двое уже обсуждали за обедом какого-то никому, кроме них, не известного поэта.
Николас вообще легко и непринуждённо заводил разговоры, приятелей, флиртовал с девушками и обсуждал последние новости Академии, вовлекая в беседы с другими студентами и Айдена. Для других Николас мог казаться открытым и легкомысленным, но Айден видел, что Николас никого не пускает дальше порога.
Кроме Айдена, который попросту сам пришёл.
Хотя репутация Николаса и правда была громкой – и своеобразной. Он славился тем, что плевать хотел на правила и не признавал авторитетов. На религии вовсю рассорился с Мэннингом, доказывая несостоятельность какого-то незначительного ритуала. Мэннинг говорил, что это традиция, а Николас возражал, что она ничего не стоит, потому что источник, а следовательно, и значение давно утеряны, так зачем бездумно повторять, не задавая вопросов?
Закончилось всё тем, что Николас послал в Бездну «сраные ритуалы», и Мэннинг выгнал его с урока.
Примерно так Николас вёл себя всегда. Он не только не верил никому на слово, но и вечно задавал неудобные вопросы, ничего не принимая на веру. А если кто-то предлагал нарушить правила, то Николас первым соглашался.
Приближалась дата вечеринки, неимоверно тайной и обещавшей быть крайне разнузданной – что под этим таилось, Айден пока не представлял. После Николас уезжал домой. Он говорил об этом всего раз, коротко упомянул, что постарается вернуться через пару дней, чтобы и отец успокоился, ведь в высшем обществе узнают, какая отличная семья, и сам Николас оказался в Академии на Празднике рябины.
Нынешний день должен был быть последним свободным, и Айден так вымотался занятиями и практикой по ритуалистике, что, встав с утра, плюхнулся на диван, осторожно положив ноги на столик, и вот уже полчаса уговаривал себя подняться и заняться чем-то полезным.
Тогда в комнату и ворвался Николас. Он всегда буквально влетал, хотя для такого раннего по его меркам утра выглядел необычно свежим. И даже успел подняться до Айдена, что само по себе было удивительно.
– Чего сидишь? – заявил Николас. – Собирайся.
– Куда?
– Покатаемся верхом. Погода чудесная, в конюшне есть свободные лошади, я узнал.
– Сдурел, что ли? Сейчас?
Замерев над сидящим Айденом, Николас упёр руки в бока и грозно посмотрел на него сверху вниз:
– А что ты собирался делать в свободный день? Дай угадаю. Сейчас встанешь и пойдёшь готовить эссе по философии.
– С чего ты взял? – оскорбился Айден. Хотя именно это он и собирался делать. Ну, может, вечером почитать что-то развлекательное.
– Потому что ты храмовый мальчик! Молитвы не твердишь, но считаешь, что надо учиться.
– Что плохого в учёбе?
– Ничего. Если она чередуется с отдыхом. Собирайся!
Горестно вздохнув, Айден опустил ноги со столика и поднялся. На самом деле прокатиться и отдохнуть будет действительно неплохо, эссе сдавать только после Праздника рябины. Но Айдену не хотелось признавать, что Николас прав, и это храмовая привычка, где их заставляли учиться и зубрить молитвы.
– Это ты на конюшню с утра пораньше наведался? – спросил Айден.
– К миссис Тилкот.
– Кто это?
– Заведует хозяйственными делами Академии. Конюшня рядом.
– Зачем она понадобилась?
– Чтобы взять для тебя вот это.
Вытащив из кармана вещицу, Николас положил её на столешницу. Это был браслет. Тонкий серебряный браслет в виде кинжала.
– Знак того, что ты студент Академии, – заявил Николас.
Осторожно взяв браслет, Айден повертел его в руках, рассматривая искусно сделанную гарду и льющееся лезвие. Украшение выглядело нарочито грубоватым. Но главное, это действительно знак принадлежности. Он – часть Академии, часть местных студентов. Он больше не храмовый служка.
– Можем его зачаровать, – предложил Николас.
– Спасибо. Для меня много значит его наличие. Но зачаруем потом. И надену потом. Когда разберусь с убийцами Конрада.
Бережно огладив браслет, Айден убрал его в карман. Надеть сейчас казалось… он ещё не готов.
– Лучше зачаруем твой, – сказал Айден.
– В смысле? – Николас растерялся. – Зачем мой?
– Твой давно пора зачаровать.
Николас по-прежнему был растерян. Задрал рукав, рассматривая свой браслет.
– И как ты хочешь его зачаровать? Какими чарами?
– А какие ты хочешь? Я думал о лёгком обезболивающем. Для твоей головы пригодится.
– Ох…
– Плохая идея?
– Нет, что ты, наоборот! Отличная.
Сняв браслет, Николас нерешительно положил его на столик, будто ожидал, что Айден может передумать. Тот первым сел, осторожно поднимая свою силу, Николас последовал за ним, выплетая связь.
Сырая земля и густая застарелая кровь свились чарами.
13. Слёзы поднимались дождём
Когда они выводили лошадей из конюшни, Николас то и дело почти случайно задирал рукав и исподволь любовался браслетом. Он немного фонил чарами, а сам Николас – как долетало через ещё не опавшую до конца связь до Айдена – радостью. Искренней, незамутнённой. Айден испытывал подобное, когда в детстве получал подарки на День наречения имени.
Это заставляло улыбаться и самого Айдена. Как, оказывается, легко доставить кому-то немного радости. И как это приятно.
Погода стояла чудесный. Ветра почти не было, небо набухло облаками, превращая день не столько в пасмурный, сколько в уютный, как старое привычное одеяло. Окутывающий.
Конюх, которого предупредил Николас, уже знал об их приходе, но лошадей студенты традиционно седлали сами. Обычно этим занимались слуги, но считалось, что подобные вещи надо уметь делать даже отпрыскам благородных семейств.
За каждой лошадью закреплялось некоторое количество учеников, хотя не воспрещалось брать и других, если они свободны. Несколько занятий по верховой езде в этом году уже прошли, и Николас взял молодого жеребца Тумана, на котором обычно и ездил.
Соловой масти – песочный, а в осеннем дне казавшийся и вовсе золотистым. Со светлыми гривой и хвостом, напоминавшими волосы самого Николаса. Наверняка ему потому и понравился Туман. А ещё потому, что это был норовистый жеребец, на плацу он показывал себя хорошо, но стоило почуять волю на прогулке, готов был нестись вперёд. На прогулки его давали только старшим студентам, которые показали себя опытными наездниками.
У самого Айдена выбора особо не было: принцам полагался Уголёк. Спокойный меланхоличный конь вороного окраса, отливающий синим. Считалось, что он подходил только Равенскортам и детям некоторых высокопоставленных дворян. Николас тоже мог его седлать, но предпочитал Тумана.
На Угольке ездил и Роуэн, и Конрад. Среди других аристократов, как знал Айден, точно допускался Байрон Уэлтон и Аарон Стейфил. Сплошь высокородные ублюдки! Но ещё Уголька предпочитала Лидия, а это было куда приятнее.
Туман хорошо знал Николаса, а тот, прежде чем запрыгнуть в седло выведенного из конюшни жеребца, ещё некоторое время гладил его морду и восторгался, какой он хороший мальчик.
Уголёк и Айден кисло переглянулись, и принц забрался в седло, направив невозмутимого коня к воротам.
– Бездна, Николас! Давай уже двигаться.
Тот верхом на Тумане быстро нагнал и обогнал его, устремляясь к полям, а затем к лесу.
«Кататься» в Академии Айдену ещё не приходилось, и на миг он подумал, что Николас сейчас ускачет вперёд, а ему вместе с благовоспитанным Угольком останется в одиночестве трусить неторопливо иноходью и вдыхать ароматы осеннего леса. Но Николас вернулся почти сразу.
– Что ты плетёшься, Угольку не терпится размять старые кости!
Уголёк фыркнул, выражая тем самым, что он думает об умственных способностях Николаса, но Айден знал, что немного галопа будет полезно им всем. Затянутой в перчатку рукой, он похлопал коня по шее:
– Что, покажем им старичков и храмовых мальчиков?
Уголёк вздохнул, смиряясь с неизбежным, и Айден ткнул его пятками. Наездник из него был посредственный, но и не требовалось каких-то изысков. Всего лишь крепко держаться в седле, подставлять лицо ветру да стараться не улыбаться как придурок, когда от свободы кружится голова.
Вёл Николас. С воплем, которому вторило ржание Тумана, он припустил по жухлой траве в сторону деревьев. Около них свернул и устремился вдоль кромки леса. Хотел добраться до дальней тропы, чтобы кругом выйти к озеру.