Вспомнили и о магии. Айден спокойно отвечал, что сейчас у него и правда нет с этим проблем. Почти.
– Мы хорошо работаем в связке с Николасом.
– Я рад, что вы подружились, – сказал Роуэн. – И что он привёл тебя на наше поэтическое собрание. У него самого всё в порядке с магией?
– Да, отлично. А почему ты спрашиваешь?
Замявшись, Роуэн опустил голову и всецело занялся прилаживанием жёлтых листочков к венку из лозы. Айден не спускал с него пристальный взгляд. Они так всегда с Конрадом делали, потому что младший терпеть этого не мог и никогда не выдерживал.
Вот и сейчас Роуэн вздохнул:
– Говорили… говорили, на первом курсе лицея Николас Харгроув сам едва не вспыхнул дикой магией.
Этого Айден не слышал. Да и Николас действительно отлично управлялся с магией, чары не составляли для него труда.
– Я не знаю подробностей, – сказал Роуэн. – Зато знаю Николаса. Немного. И когда познакомился, у него уже не было проблем с магией. Да и мало ли что болтают?
В голове Айден пытался сложить факты, но пока они никак не соприкасались друг с другом. Николасу было четырнадцать, когда он приехал из поместья отца, жил вместе с Байроном и, выходит, чуть не вспыхнул дикой магией. А в конце года завалил зачарование. Как он утверждает, намеренно, и нет оснований ему не верить. Тогда же и конфликт с Байроном произошёл. Хотя соседа с дикой магией никто бы не любил! Вспышкой может хорошенько задеть.
Айден работал в паре с Николасом. Много раз. Он ощущал его через связь. Николас не сомневался в своей магии. Уж Айден это бы распознал! В Николасе не было даже тени неуверенности.
Что-то произошло в тот первый год. Что-то важное. В чём Николас считает себя достаточно виноватым, чтобы принимать недовольство Байрона.
– Николас тот ещё засранец, – улыбнулся Роуэн. – Ты же знаешь о его репутации? Если есть неприятности, в них точно замешан Харгроув.
Что ж, Николас может быть резким, а какие-то стопоры или признание авторитетов у него и правда отсутствует напрочь. Может, тогда, на первом курсе он был ещё несноснее? Доводил Байрона, а теперь сам же об этом жалеет и не хочет вспоминать.
А может, он чуть не вспыхнул дикой магией после очередного визита домой.
– Я тоже живу с человеком, о котором говорят всякое, – заметил Роуэн, цепляя листок. – Но Крис хороший друг.
В этом Айден не сомневался. А если что будет не так, оторвёт ему голову.
Оставив венок в покое, Роуэн поднял глаза и посмотрел на Айдена. В сером дневном свете из окна он сидел маленьким и хрупким. Но его взгляд не был взглядом ребёнка. Он казался намного старше, чем был Роуэн.
– Может быть, Николас именно такой, как о нём говорят. А может, и нет. Может, не нашлось того, кто бы его выслушал. Я знаю, ты слушать умеешь.
К ночи Айден остался в комнате один.
Хотел заняться оставшимися брошенными вещами Николаса, но тот сам почти всё прибрал, когда думал, что не вернётся. Только на столе лежало несколько оставленных листов бумаги. Вообще-то Айден обычно так не делал, но тут поднял их, бегло пробежался глазами. Это были стихи, написанные, перечёркнутые, снова написанные. Николас всегда писал небрежно и торопливо, боясь, что образ сейчас ускользнёт, и потом поразительно наплевательски относился к бумагам. Хотя, на взгляд Айдена, стихи были хорошими. Не хуже, чем у Раттер-Кристи. Его влияние ощущалось, но Николас очень вольно обращался с размером, менял ритм, ему было скучно в формальных поэтических рамках.
Вспоминай обо мне – в самые тёмные часы перед рассветом. Вспоминай, и я буду рядом, преклонив колено.
Когда Айден только ехал, он немного опасался мысли о каком-то соседе по комнате. О том, что впервые в жизни будет жить в комнате не один.
Прошло не так много времени, но теперь ложиться спать одному было… странно.
Айден решил ещё посидеть. Подкрутил зачарованную лампу поярче, устроился на кровати и открыл взятую в библиотеке книгу об Обществе привратников. Ту самую, которую часто брал Конрад перед тем, как погиб.
Обложка была потёртой, а страницы выглядели потрёпанными. Томик представлял собой на редкость запутанное и плохо структурированное повествование. Автор бросался от одной темы к другой, смешивая и вымысел, и реальность, даже не пытаясь разобраться, где одно, а где другое.
На полях одной страницы нашлась короткая карандашная пометка: «он учился здесь?» Вопросительный знак почти стёрся там, куда обычно попадала подушечка пальца.
Обратив внимание на слова, Айден понял, с чего возникла подобная мысль. Автор упоминал слухи, которые мог узнать, только если сам был учителем или преподавателем в Академии. Или работал на другой должности, например, библиотекаря.
Ещё раз глянув на имя автора, Айден подумал, что надо спросить у миссис Фаррел. Но на первый взгляд оно было незнакомым, а год выпуска указывал на то, что автор вряд ли ещё жив. Да и какая разница, кем он был или когда?
Невольно вспомнился призрачный силуэт мужчины. Айден не видел его уже некоторое время и не мог не порадоваться этому факту. Оставалось надеяться, что это не какой-нибудь автор подобной книжонки, который работал здесь, а потом стал жертвой ритуала Общества привратников. И до сих пор оставался замурованным в местных стенах.
Покачав головой на собственное богатое воображение, Айден подумал, то ли стоит благодарить окружавших его поэтов да художников, то ли кровавые жертвоприношения Безликому.
Раздел истории сообщал, что Общество привратников – легендарная тайная группа, которая издревле существует в стенах Обсидиановой академии. Общество привратников интересовала прежде всего магия и её непроглядные, тайные глубины.
Текст балансировал на тонкой грани между общепринятыми вещами и запретной магией. Айден мало о ней знал. Краткий курс преподавали в лицее, в храме уделяли ещё меньше внимания.
Всех обучали магии, зачарованиям, работе в связках и в кругах. Рассказывали зловещие истории о том, что легче лёгкого не рассчитать силу, когда колдуешь один, а чары слишком сложные – так большинство и превращалось в иссохших. Из курса общей истории Айден помнил, что в какой-то момент это стало большой проблемой. Магия была хаотичной и вместо сильных чар получалось больше иссохших.
Тогда и ввели практику страховки. Один направляет, другой вливает силу. А при сильных заклинаниях – целый круг.
Всегда существовали и более мрачные чары. Те, что воздействовали на разум или силы природы. И те, что помогали заглядывать за пелену смерти и вмешиваться в работу Безликого. Храм считал это страшным богохульством и запрещал. Императоры всегда их поддерживали – в основном потому, что подобная магия требовала кровавых жертв среди невинных, а это не очень хорошо сказывалось на власти.
В нынешнем поколении пугали именем отца Кристиана, который как раз занимался изучением запретной магии. Но он, безусловно, не мог сравниться с Люциусом Коули. Тот жил сколько-то сотен (Айден с досадой подумал, что по истории ему отличную оценку не поставят) лет назад, но с тех пор его слава не померкла, только обросла легендами.
Люциус Коули происходил из хорошего рода, он был неплохим магом и отличным медиком, так что однажды стал придворным лекарем. Учитывая болезненность тогдашнего принца, услуги оказались очень востребованы.
Но главной страстью Люциуса была запретная магия. Он изучал её, практиковал и буквально изобретал новые чары. Таких магов обычно очень мало, кто может именно создавать заклинания, и они всегда работают в связке, в одиночку это попросту опасно. Люциус мог.
Но его расцвет случился после знакомства с Морвеной Бент. Это её внук (кажется, Айден мог и путать) Дункан потом тоже откроет многие формулы зачарования, но вполне законные, и обустроит собственную школу.
Семья Бентов на тот момент была знатной, но обедневшей, и партия в лице придворного лекаря была для Морвены отличным решением. Но говорят, они действительно полюбили друг друга. Сдержанный строгий Люциус и прекрасная, как ночной цветок, Морвена. Их считали самой красивой парой при дворе.
Ночной цветок пропитывал яд. Друг для друга они оказались благодатной почвой, на которой выросли плоды запретной магии.
Говорят, Морвена убивала десятки людей. Сцеживала их кровь и купалась в ней, чтобы оставаться юной и прекрасной.
Говорят, Люциус собирал мальчиков до пяти лет, буквально выкупал у обнищавших крестьян, чтобы использовать их плоть и кровь в ритуалах.
Говорят, их спальню украшали черепа, и они любили друг друга в окружении кусков снятой человеческой кожи, исписанной магическими письменами на кальтонском.
В одиночку Люциус достиг небывалых высот. Но в связке с Морвеной они стали самым ярким цветком запретной магии. Они умели обманывать смерть, призывать духов и существ с других планов бытия. Налаживать связь с древними исчезнувшими богами и менять внешность. Они внушали свои мысли окружающим и меняли их воспоминания по собственному усмотрению.
Последнее хотя бы чётко задокументировано, в отличие от всего остального. С тех пор чары воздействия и оказались под строгим запретом, хотя раньше их использовали при допросах и даже при лечении. О последнем врачи возмущались до сих пор, но императоры не пересматривали указ.
Люциус и Морвена посыпались на жажде власти. Они умело скрывали многочисленные жертвы и реки крови, но когда попытались воздействовать на правящую семью, чтобы получить больше власти, их раскрыл Круг императорских магов. Первые же обыски дали ошеломляющие результаты.
Обоих приговорили к смерти, но так и не успели привести приговор в исполнение: на рассвете Люциуса и Морвену обнаружили мёртвыми в их тюремной камере. Они спокойно лежали в объятиях друг друга без видимых ран. Маги показали, что использовались чары, тоже что-то из запретной магии.
Конечно, тут же поползли слухи, что они вовсе не умерли. Маги такого уровня, державшие в руках подобные силы, не могли умереть. Стали рассказывать, что они попросту освободили тела, призраками ушли из камеры и заняли новые. Они умели продлевать жизнь, поэтому до сих пор живут где-то в империи и жаждут вернуть былое величие.