— Четверо стражников перед конюшней, еще четверо, которых Огненный Лис приставил отдельно к Волшебному Языку, и не меньше десятка охраны на всех остальных пленных. Нам вряд ли удастся отвлечь их всех, тем более на такое время, чтобы доставить в безопасное место раненых и калек.
— Волшебный Язык?
— Да. Человек, за которым они к вам пришли. А ты как его называешь?
Замок открылся. Медведь заворчал. Возможно, ему не нравился Пролаза. Пусть вторая цепь остается пока у него на морде, а то он, пожалуй, сожрет куницу. Сажерук начал перерезать веревки, которыми был связан Черный Принц. Нужно торопиться, они должны исчезнуть раньше, чем у Фарида устанут руки. Вот и второй замок щелкнул. Еще раз быстро взглянуть на мальчика… «Клянусь эльфийским огнем! — подумал Сажерук. — Он уже подкидывает факелы почти так же высоко, как я!»
Но как раз в ту минуту, когда Принц стряхнул с себя путы, к Фариду подскочил толстый человек. За ним шагали служанка и один из солдат. Толстяк заорал на мальчика, возмущенно указывая на пламя. Фарид молча улыбался и, танцуя, отступал назад, не переставая жонглировать горящими факелами. Гвин вился вокруг его ног. О да, мальчик был так же хитер, как Мегги. Сажерук кивком позвал Принца за собой. Медведь на четвереньках потопал за ними, повинуясь тихому зову хозяина. К сожалению, это был настоящий медведь, а не ночной страх. Тому не пришлось бы объяснять, что ступать надо бесшумно. Зато он был, к счастью, черным, как его хозяин, и ночь поглотила обоих, словно они были ее частью.
— Встречаемся ниже по дороге, у поваленного дерева! — предупредил Сажерук.
Принц кивнул и растворился в ночи. А Сажерук отправился искать мальчика и дочь Резы. На дворе солдаты подняли крик, заметив побег Принца и медведя. Сам Свистун вышел из трактира. Но ни Фарида, ни Мегги нигде видно не было.
Солдаты начали обыскивать с факелами опушку леса и склон за постоялым двором. Сажерук шептал в темноту, убаюкивая огонь, пока факелы не стали гаснуть один за другим, словно их задувал слабый ветерок. Солдаты беспокойно останавливались на дороге, озираясь глазами, полными страха — страха перед темнотой, перед медведем и всей нечистью, что бродит ночью по лесу.
До того места, где дорогу перегораживало поваленное дерево, никто из них дойти не решился. В лесу и на холмах стояла такая тишина, словно сюда не ступала нога человека. Гвин сидел на стволе, а Фарид и Мегги ждали на другой стороне под деревьями. У юноши была рассечена губа, а девочка устало склонила голову ему на плечо. Она смущенно выпрямилась, когда подошел Сажерук.
— Ты освободил Принца? — спросил Фарид.
Сажерук взял его рукой за подбородок и осмотрел окровавленную губу.
— Да. И что бы ни случилось завтра, Принц и его медведь нам помогут. А это у тебя что?
Обе куницы шмыгнули мимо него и бок о бок исчезли в лесу.
— Так, ерунда. Один из солдат пытался меня задержать, но я вырвался. Ну, говори: я хорошо жонглировал?
Как будто он сам не знает.
— Так хорошо, что я уже начинаю беспокоиться. Если ты будешь продолжать в том же духе, придется мне скоро уступить тебе место.
Фарид улыбнулся.
Какой понурый вид у Мегги. Она казалась такой же потерянной, как та девочка, которую они нашли в разоренном лагере. Не трудно было понять, что с ней творится, даже тому, кто, как Сажерук, никогда не знал своих родителей. Жонглеры, комедиантки, бродячий цирюльник… у Сажерука было много родителей… все те, кто у Пестрого Народа заботился в данный момент об оставшихся без присмотра детях. «Ну, Сажерук, скажи ей что-нибудь! — думал он. — Тебе все же не раз удавалось развеселить ее мать в трудную минуту. Ненадолго, конечно, на краткий миг… украденный миг…»
— Послушай, — он опустился на колени перед Мегги и посмотрел на нее снизу вверх, — если нам завтра и впрямь удастся отбить кого-нибудь из пленных, Черный Принц отведет их в безопасное место, но мы трое пойдем вслед за остальными.
Мегги смотрела на Сажерука с такой опаской, словно он был истертым канатом, по которому ей предстояло пройти высоко в воздухе.
— Почему? — спросила она чуть слышно.
Когда она говорила тихо, невозможно было и представить силу, которую может обретать ее голос.
— Почему ты хочешь им помочь?
Она не высказала свою мысль до конца: «Ведь в прошлый раз ты не стал этого делать. Тогда, в деревне Каприкорна».
Что он мог на это ответить? Что в чужом мире легче оставаться безучастным, чем в своем собственном?
— Ну, может быть, я хочу кое-что загладить? — ответил Сажерук наконец.
Он знал, что Мегги не нуждается в объяснениях. Они оба помнили ту ночь, когда он предал их Каприкорну. «И потом, — хотелось ему добавить, — мне кажется, твоя мать довольно уже пробыла пленницей». Но он не сказал этого вслух. Он знал, что Мегги было бы неприятно это слышать.
Около часа спустя к ним присоединился Принц со своим медведем — оба целые и невредимые.
44ГОРЯЩЕЕ ДЕРЕВО
Видишь, как играет пламя,
Пробиваясь языками,
Как огонь ползет, дрожит,
По сухим дровам бежит?
Ноги у Резы кровоточили. Каменистая дорога была влажна от утренней росы. Солдаты снова связали руки всем, кроме детей. Как малыши боялись, что их не пустят идти среди взрослых, а посадят на телегу!
— Если вас будут загонять на телегу, плачьте! — шепнула она детям. — Плачьте и кричите, пока вам не разрешат идти рядом с нами.
Но этого, к счастью, не понадобилось. Какие испуганные у них мордашки — у двух девочек и мальчика, не считая ребенка в животе у Мины.
Самой старшей девочке было шесть лет, она шла между Резой и Миной. Каждый раз, как она взглядывала на Резу, та спрашивала себя, как, интересно, выглядела в этом возрасте Мегги. Мо показывал ей фотографии, множество фотографий из пропущенных ею лет, но это были не ее воспоминания, а его. И Мегги.
Храбрая Мегги. У Резы до сих пор сжималось сердце, когда она вспоминала ту минуту, когда дочь сунула ей в конюшне листок бумаги. Где она сейчас? Может быть, наблюдает за ними из леса?
Она смогла разобрать эти буквы в неверном свете горевших в конюшне факелов, когда снаружи началась кутерьма из-за Черного Принца. Читать, кроме нее, никто не умел, поэтому Реза шепотом передала весть Сажерука сидевшим рядом с ней женщинам. Возможности посвятить в его план и мужчин так и не представилось, однако те, что способны бежать, и так побегут. Реза беспокоилась за детей, но они теперь знали, что надо делать.
Вторая девочка и мальчик шли между своей матерью и той женщиной со скрюченными пальцами, что советовала отнести Мо обратно в крепость Каприкорна. Ей Реза тоже ничего не сказала о письме Сажерука. Та все бросала на Резу укоризненные взгляды, говорившие: «Я была права!» Зато Мина улыбалась ей, Мина с выступающим животом, у которой были все причины ненавидеть ее за то, что случилось. Может быть, цветы, что она дала ей в пещере, и впрямь принесли счастье. Мо чувствовал себя лучше, намного лучше — после тех бесконечных часов, когда ей казалось, что следующий его вздох будет последним. С тех пор как Принц сбежал, телегу, на которой лежал Мо, тащила лошадь. Принца освободил медведь, шептали друг другу люди, значит, он и вправду никакой не медведь, а ночной страх. Он уничтожил цепи своим взглядом василиска, а потом превратился в человека и освободил от пут своего хозяина. Реза спрашивала себя, не было ли на лице у этого человека шрамов. Когда этой ночью поднялся страшный шум, она очень боялась за Сажерука, Мегги и юношу, однако утром по злобному выражению на лицах солдат поняла, что они никого не поймали.
Где же то поваленное дерево, о котором писала Мегги?
Девочка, шедшая рядом, вцепилась ручонкой в ее юбку. Реза улыбнулась ей и почувствовала на себе взгляд Свистуна, ехавшего верхом. Она поскорее отвернулась. К счастью, ни он, ни Огненный Лис не узнали ее. В крепости Каприкорна ей не раз приходилось слушать кровожадные песни Свистуна — тогда еще нос у него был, как у всех людей, — а Огненному Лису она чистила сапоги, но, на ее счастье, он был не из тех, кто пристает к служанкам.
Солдаты громко переговаривались через головы пленных о том, что сделает их хозяин с Черным Принцем, когда поймает его и этого медведя-оборотня. Усевшись на коней, они явно повеселели. Свистун время от времени поворачивался в седле и подкидывал какую-нибудь особенно изощренную идею. Реза с удовольствием заткнула бы уши шагавшему рядом с ней ребенку. Мать девочки бродила где-то по стране с несколькими другими комедиантами в спокойной уверенности, что дочка ее в безопасности в тайном лагере.
Эта девочка побежит. Как и двое других детей, и их мать. Та, со скрюченными пальцами, тоже наверняка попробует, и Коптемаз, и большинство мужчин… Шпильман с искалеченной ногой, сидевший на телеге вместе с Мо, останется, как и двупалый, до смерти боявшийся арбалетов, и старый ходульщик, уже нетвердо державшийся на ногах. Почти слепая Бенедикта тоже никуда не побежит, и Мина, которая на сносях… и Мо.
Дорога все круче спускалась вниз. Деревья сплетали ветви у них над головами. Утро было безветренное, пасмурное и дождливое, но тому огню, что зажигал Сажерук, дождь не помеха. Реза смотрела вперед между лошадиными головами. Деревья стоят так тесно, что между ними всегда темно, даже средь бела дня. Им надо бежать налево. Интересно, Мегги думает, что и она побежит? Реза без конца задавала себе этот вопрос… и всегда приходила к одному ответу: нет, Мегги знает, что она ни за что не оставит ее отца, ведь и Мегги любит Мо не меньше.
Реза замедлила шаг. Да, вот оно, поваленное дерево прямо поперек дороги, с замшелым стволом. Девочка подняла на нее расширенные глаза. Реза боялась, как бы кто-нибудь из детей не проговорился, но они все утро были немы как рыбы.
Увидав дерево, Огненный Лис чертыхнулся. Он придержал коня и велел четырем передним всадникам спешиться и убрать с дороги препятствие. Они угрюмо повиновались, сунули поводья своих лошадей в руки товарищам и зашагали к стволу. Реза не решалась взглянуть на обочину, опасаясь выдать взглядом Сажерука или Мегги. Ей показалось, что она слышит щелчок, а потом чуть слышный шепот. Не на человеческом языке. На огненном. Сажерук однажды произносил для нее огненные слова в том, другом мире, где они не действовали, где огонь был глухонемым.