— В нашем мире они звучат гораздо лучше, — сказал он и рассказал ей об огненном меде, который приходится добывать у эльфов.
Но звук этих слов она хорошо помнила — как будто пламя разгрызает черный уголь и жадно поглощает белую бумагу. Никто, кроме нее, не расслышал шепота в шелесте листьев, шуме дождя, птичьем щебете и стрекоте цикад.
Древесную кору обвили языки пламени, словно клубок змей. Солдаты этого не заметили. Лишь когда пламя вырвалось высоко вверх, едва не поджигая кроны стоявших вокруг деревьев, они отшатнулись в испуге и недоумении. Оставшиеся без всадников кони встали на дыбы, пытаясь вырваться, а огонь шипел и плясал все веселее.
— Беги! — шепнула Реза, и девочка побежала, легконогая, как олененок.
Дети, женщины и мужчины бросились к обочине, мимо испуганных лошадей, в спасительную темноту леса. Двое солдат стали стрелять им вслед, но их лошади тоже вставали на дыбы при виде огня, и стрелы вонзались в стволы деревьев вместо человеческих тел. Реза видела, как пленные один за другим исчезают в Чаще, пока солдаты бестолково орут друг на друга. И как же больно было не трогаться с места, как больно!
Дерево все горело, его кора обуглилась и почернела. «Бегите! — твердила про себя Реза. — Бегите!» А сама застыла на месте, хотя ноги так и рвались бежать — к дочери, которая ждала где-то за деревьями. Но она осталась. Она стояла и старалась не думать только об одном: что теперь ее снова запрут. Потому что от этой мысли ее тянуло бежать без оглядки, несмотря даже на Мо. Слишком долго она пробыла в плену, слишком долго жила лишь воспоминаниями — о Мо, о Мегги… Они поддерживали ее все годы, что она была служанкой сперва у Мортолы, потом у Каприкорна.
— Не вздумай делать глупостей, Перепел! — донесся до нее голос одного из солдат. — Не то я проткну тебя копьем!
— Какие еще глупости? — ответил Мо. — Я что, похож на дурака, способного кинуться в бегство прямо перед твоим арбалетом?
Реза чуть не рассмеялась. Мо всегда удавалось ее рассмешить.
— Чего вы ждете? Ловите их! — кричал Свистун.
Его серебряный нос съехал в сторону, а конь все еще артачился, как он ни натягивал поводья. Некоторые солдаты повиновались и неохотно побрели было в лес, но выскочили как ошпаренные, когда среди подлеска зашевелилась рычащая тень.
— Ночной страх! — закричал кто-то, и вот уже все они снова стоят на дороге с бледными лицами и трясущимися руками, как будто их мечи бессильны перед ужасами, затаившимися среди деревьев.
— Ночной страх? Да ведь сейчас белый день, идиоты! — закричал на них Огненный Лис. — Это медведь, самый обыкновенный медведь!
Солдаты нерешительно двинулись обратно в лес, держась близко друг к другу, как вереница птенчиков, прячущихся за мать. Реза слышала, как они, чертыхаясь, мечами прорубали себе путь через заросли дрока и ежевики. Их кони тем временем стояли на дороге, фыркая и дрожа. Огненный Лис и Свистун тихо переговаривались между собой, а солдаты, оставшиеся на дороге, чтобы охранять не сумевшую убежать горстку пленных, широко раскрытыми глазами смотрели в лес, как будто оттуда того гляди выскочит ночной страх в обличье медведя и проглотит их всех целиком, с кожей, волосами и амуницией, как положено злому духу.
Реза видела, как Мо нашел ее глазами, видела облегчение на его лице, когда он ее увидел, — и разочарование, что она по-прежнему тут. Он был все еще бледен, но уже не той смертельной бледностью, что раньше. Она шагнула к телеге, хотела дотронуться до его руки, узнать, так же ли она горяча от лихорадки, но стоявший рядом солдат грубо оттолкнул ее.
Дерево продолжало гореть. Пламя потрескивало, словно напевая насмешливую песенку о Змееглаве. Солдаты вернулись, так и не поймав в лесу ни одного из пленных.
45БЕДНАЯ МЕГГИ
— Привет! — раздался над его головой тихий мелодичный голос, и Теренс увидел перед собой самую прекрасную девушку на свете. Он испугался бы, если бы не ее глаза, такие синие и полные тоски, а тоска была хорошо ему знакома.
Мегги молчала. Как ни старался Фарид ее развеселить, она сидела под деревом, обхватив руками колени, и молчала. Да, они освободили немало людей, но только не ее родителей.
Ни один из бежавших не был даже ранен. Только кто-то из детей подвернул ногу, но ребенок был такой маленький, что взрослые могли его нести. Чаща поглотила беглецов так быстро, что люди Змееглава уже через несколько шагов не видели, за кем гонятся. Детей Сажерук спрятал в дупле огромного дерева, женщины заползли в заросли дрока и крапивы, а медведь Черного Принца отпугивал солдат от их убежищ. Мужчины забрались на деревья и скрылись в густых кронах. Последними спрятались Сажерук и Черный Принц, сперва поводив солдат за собой по лесу, чтобы окончательно сбить со следа.
Принц посоветовал освобожденным пленникам возвращаться в Омбру и присоединиться пока к комедиантам, разбившим там лагерь. У него самого были другие планы. Прежде чем уйти, он поговорил с Мегги, и после этого лицо у нее стало не такое безнадежное.
— Принц сказал, что не допустит, чтобы моего отца повесили, — рассказывала она Фариду. — Он знает, что Мо не Перепел, и обещает, что он и его люди сумеют доказать Змееглаву, что он не того поймал.
Мегги рассказывала это с такой надеждой в голосе, что Фарид лишь кивнул и пробормотал: «Ну видишь, как хорошо!» — хотя сам был уверен, что Змееглав все же повесит Волшебного Языка.
— А как насчет того шпиона, о котором говорил Свистун? — спросил он Сажерука, когда они снова тронулись в путь. — Будет Принц его искать?
— Долго ему искать не придется, — сухо ответил Сажерук. — Надо лишь посмотреть, у кого из комедиантов карманы вдруг окажутся полны серебра.
Серебро. Признаться, Фариду хотелось взглянуть на серебряные башни Дворца Ночи. Говорят, даже зубцы стен там покрыты серебром. Но они пойдут туда другим путем, чем Огненный Лис.
— Мы знаем, куда они идут, — заявил Сажерук. — А к Дворцу Ночи есть пути и безопаснее, чем эта дорога.
— А как же Мышиная мельница? — спросила Мегги. — Мельница, о которой ты говорил в лесу? Разве мы не пойдем сначала туда?
— Наверное, нет. А зачем?
Мегги помолчала. Очевидно, она понимала, что ответ очень не понравится Сажеруку.
— Я передала Небесному Плясуну письмо для Фенолио, — сказала она наконец. — Я просила Фенолио написать что-нибудь, что спасет моих родителей, и послать на Мышиную мельницу.
— Письмо? — Сажерук говорил так резко, что Фарид невольно обнял Мегги за плечи. — Ну, молодец! А если оно попадет не в те руки?
Фарид опустил голову. Но не Мегги. Нет. Она посмотрела Сажеруку прямо в глаза.
— Никто, кроме Фенолио, не может им сейчас помочь, — сказала она. — И ты это прекрасно знаешь.
46СТУК В ДВЕРЬ
Ланцелот смотрел в свой кубок.
— Он действительно бесчеловечен, — сказал он наконец. — Но с чего ему быть человечным? Разве ожидаете вы от ангелов человечности?
Всадник, которого Фенолио послал к Мегги, отсутствовал уже несколько дней.
— Мчись как ветер, — сказал ему старик и добавил, что речь идет о жизни и смерти молодой и прекрасной девушки (ведь он хотел, чтобы юноша действительно постарался!). — К сожалению, тебе не удастся уговорить ее вернуться с тобой, она очень упрямая, — добавил Фенолио. — Но договорись с ней о другом, безопасном месте встречи и скажи, что очень скоро привезешь от меня новое письмо. Запомнил?
Солдат, совсем еще молоденький, без труда повторил поручение и галопом помчался прочь, заверив Фенолио, что вернется самое позднее через три дня. Три дня. Если парень сдержит свое обещание, он должен скоро быть здесь, а у Фенолио еще нет письма, с которым он мог бы послать его обратно к Мегги. Потому что слова, которые должны были наконец направить всю эту историю в правильное русло, спасти добрых и наказать злых, не шли к нему, и все тут!
День и ночь сидел Фенолио в комнате, отведенной ему Козимо, уставившись на пергамент, который принесла Минерва; заодно она доставила ему перепуганного Розенкварца. Но ничего не выходило. Мысли расплывались, как чернила на мокрой бумаге. Куда только подевались треклятые слова? Почему выходил лишь мертвый шелест, как от пожухлой листвы? Он ссорился с Розенкварцем, посылал его за вином, за жарким, за сладостями, за другими чернилами, за новым пером, а снаружи на дворах замка стучали топорами и кузнечными молотами, укрепляли ворота, наполняли бочки смолой, острили копья. Подготовка к войне — дело шумное. Особенно если торопиться. А Козимо очень торопился.
Для него слова нашлись сами собой: строки, полные праведного гнева. Глашатаи Козимо уже читали их на рыночных площадях и деревенских сходках. И добровольцы толпами стекались в Омбру, готовясь вступить в бой со Змееглавом. Но где найти слова, которые разом обеспечили бы победу в войне для Козимо и спасение от виселицы для отца Мегги?
Как он терзал свои старые мозги! Однако в голову решительно ничего не приходило. Время шло, и сердце Фенолио наполнялось отчаянием. Что, если Змееглав тем временем уже давно повесил Мортимера? Захочет ли тогда Мегги вообще читать что бы то ни было? Не безразлична ли ей станет судьба Козимо и всего Чернильного мира, если погибнет ее отец?
— Ерунда, Фенолио! — уговаривал он себя, снова вычеркивая после многочасовой работы фразу за фразой. — Знаешь что? Раз слова у тебя не идут, значит, на этот раз дело обойдется без них. Значит, придется Козимо спасти Мортимера!
«Вот как? А если дворец Змееглава будет взят штурмом и все, кто сидит в застенках, погибнут в пожаре крепости? — шепнул ему внутренний голос. — А если войска Козимо не прорвутся за высокие крепостные стены вокруг Дворца Ночи?»