Туллио, вернувшийся с Брианной, сиял улыбкой во всю ширь своего мохнатого лица. Девушка робко вошла в знакомую комнату. Рассказывали, что она носит на шее монету с портретом Козимо и что чеканное лицо почти стерлось от ее поцелуев. Но горе сделало ее еще красивее. Как такое возможно? Какая может быть справедливость в мире, где даже красота распределена несправедливо?
Брианна сделала глубокий реверанс — с непревзойденной грацией, как всегда, — и протянула Виоланте корзинку с травами.
— Моя мать узнала от Хитромысла, что среди детей есть раненые и что некоторые из них отказываются есть. Эти травы могут им помочь. Она написала, как их применять и для чего.
Брианна извлекла из-под стеблей запечатанное письмо и с новым реверансом протянула Виоланте.
Печать на записке знахарки?
Виоланта отослала служанку, стелившую постель — она ей не доверяла, — и потянулась за новыми стеклами для глаз. Тот же мастер, что сделал Орфею новую оправу — золотую, разумеется, — изготовил очки и для нее. Она отдала за них последнее свое кольцо. Ее стекла не разоблачали ложь, как это рассказывали о тех, что носил Орфей. И даже буквы Бальбулуса были видны через них ненамного четче, чем через берилл, которым она пользовалась раньше. Но зато мир не окрашивался в красный цвет, и, кроме того, она могла лучше видеть сразу двумя глазами, хотя не слишком долго, глаза в стеклах быстро уставали. «Вы слишком много читаете», — твердил ей Бальбулус. Но что ей оставалось делать? Она умерла бы без чтения, просто умерла от тоски, куда быстрее, чем это когда-то случилось с ее матерью.
На печати была оттиснута голова единорога. Чей это знак?
Виоланта взломала печать и невольно покосилась на дверь, когда поняла, чье письмо читает. Брианна проследила за ее взглядом. Она достаточно долго жила в замке, чтобы знать, что стены и двери имеют уши; но написанные слова, к счастью, невозможно подслушать. И все же Виоланте казалось, что, читая письмо, она слышит голос Перепела, и смысл его слов доходил до нее со всей отчетливостью, хотя был искусно скрыт за написанными словами.
Написанные слова говорили о детях и о том, что Перепел в обмен на их освобождение готов сдаться в плен. Они обещали ее отцу спасти Пустую Книгу, если Свистун отпустит детей. Но тайные между строк слова сообщали другое: Перепел согласился на сделку, которую она ему предложила у гроба Козимо.
Он поможет Виоланте убить ее отца.
«Вместе мы легко с этим справимся».
Правда ли это? Она опустила письмо. О чем она думала, давая Перепелу такое обещание?
Почувствовав на себе взгляд Брианны, она резко повернулась к ней спиной. Подумай, Виоланта! Она представила себе, что произойдет дальше, шаг за шагом, картина за картиной, как будто листала иллюминованную Бальбулусом рукопись.
Ее отец явится в Омбру, как только Перепел сдастся в плен. Это ясно. Ведь он по-прежнему надеется, что человек, который переплел для него Пустую Книгу, способен и спасти ее от разрушения. А поскольку он не отдаст книгу ни в чьи руки, придется ему везти ее к Перепелу самому. Несомненно, отец приедет с намерением убить Перепела. Он ведь в отчаянии, почти в безумии от страданий, которые причиняет ему гниющая наперегонки со страницами плоть, и уж конечно он будет всю дорогу в красках воображать себе медленную и мучительную казнь, которой наконец подвергнет врага. Но прежде он должен доверить этому врагу Пустую Книгу. И как только книга окажется у Перепела, для Виоланты настанет черед действовать. Сколько времени нужно, чтобы написать три слова? Она должна дать ему это время. Всего лишь три слова, несколько секунд без наблюдения, перо и чернила — и злой смертью погибнет уже не Перепел, а ее отец. А она станет правительницей Омбры.
У Виоланты участилось дыхание, кровь зашумела в ушах. Да, этот план может удасться. Но опасность велика, для Перепела намного больше, чем для нее.
«Ерунда, все получится!» — сказал ее рассудок, холодный рассудок, но сердце колотилось так бешено, что у нее закружилась голова, и кричало об одном: как ты защитишь его здесь, в замке? От Свистуна? От Зяблика?
— Ваше высочество!
Голос у Брианны стал иной, чем прежде. Как будто в ней что-то сломалось. Прекрасно. «Надеюсь, она плохо спит по ночам! — подумала Виоланта. — Надеюсь, ее красота скоро увянет за мытьем полов и стиркой белья». Но, обернувшись и посмотрев на Брианну, она хотела уже только одного — притянуть ее к себе и посмеяться с ней вместе, как прежде.
— Я еще должна передать вам на словах. — Брианна не опустила глаз под взглядом Виоланты. Она осталась гордячкой несмотря ни на что. — Эти травы очень горькие. Они помогут только в том случае, если вы будете применять их точно по указаниям. В худшем случае они могут даже убить. Все зависит от вас.
Как будто ей нужно это объяснять! Но Брианна умоляюще смотрела на нее. «Не дай ему погибнуть! — говорили ее глаза. — Иначе все пропало!»
Виоланта гордо выпрямилась.
— Я все отлично поняла, — сказала она резко. — Я уверена, что детям через три дня станет гораздо лучше. Все плохое останется позади. Травы я буду применять со всей возможной осторожностью. Передай это, пожалуйста. А теперь иди. Туллио проводит тебя до ворот.
Брианна снова присела в глубоком реверансе:
— Спасибо вам! Я знаю, у вас они в надежных руках. — И робко добавила, выпрямляясь: — Я знаю, у вас много служанок. Но если вдруг вам снова захочется меня увидеть, пожалуйста, пошлите за мной! Я без вас скучаю!
Последние слова она произнесла так тихо, что Виоланта скорее угадала их по губам, чем услышала.
«Я тоже без тебя скучаю!» — хотелось ей ответить. Но она не дала этим словам сорваться с языка. Молчи, глупое, забывчивое сердце.
— Спасибо! — произнесла она вслух. — Но мне сейча не до пения.
— Конечно нет. Я понимаю.
Брианна побледнела почти так же, как в тот день когда госпожа ударила ее… после того, как она была у Козимо и пыталась солгать Виоланте.
— Но кто же вам теперь читает вслух? И кто играет с Якопо?
— Я читаю сама. — Виоланта была горда тем, как холодно и отчужденно звучит ее голос, хотя сердце чувствовало совсем другое. — А Якопо я редко вижу. Он бегает, нацепив жестяной нос, который сделал ему придворный кузнец, сидит на коленях у Свистуна и рассказывает всем, что его бы Коптемаз никогда не заманил на площадь, потому что он не такой дурак.
— Да, это на него похоже. — Брианна провела рукой по волосам, словно вспомнив, как Якопо за них дергал.
Несколько долгих минут обе женщины молчали, чувствуя, что тот, кто когда-то разрушил их дружбу, стоит между ними и после своей смерти.
Брианна потрогала тесемку на шее. Она и в самом деле носила монету.
— Вы его тоже иногда видите?
— Кого?
— Козимо. Я каждую ночь вижу его во сне. А днем мне иногда кажется, что он стоит у меня за спиной.
Глупышка. Влюблена в покойника. Что она любит в нем сейчас? Красоту его уже сожрали черви, а что еще можно было в нем любить? Нет, Виоланта похоронила свою любовь вместе с телом Козимо. Она улетучилась, как хмель от вина, выпитого накануне.
— Хочешь спуститься в склеп? — Виоланте самой не верилось, что она произнесла эту фразу.
Брианна смотрела на нее во все глаза.
— Туллио проводит тебя вниз. Но не ожидай слишком многого — ты найдешь там только мертвых. Скажи, Брианна, — добавила она (Виоланта-Уродина, Виоланта Жестокосердая!), — ты была разочарована, когда Перепел вывел из царства мертвых твоего отца, а не Козимо?
Брианна опустила голову. Виоланта никак не могла понять, любит она своего отца или нет.
— Мне бы очень хотелось спуститься в склеп, — сказала девушка тихо. — Если вы позволите.
— Еще три дня — и все будет хорошо, — сказала Виоланта, когда Брианна уже стояла в дверях. — Несправедливость не может быть бессмертной. Это противно природе.
Брианна рассеянно кивнула — похоже, она не очень слушала.
— Позовите меня! — сказала она на прощание.
И скрылась за дверью. Виоланта начала скучать по ней раньше, чем отзвучали ее шаги по коридору. «Ну и что? — сказала она себе. — Разве это не самое привычное для тебя дело? Терять и томиться об утрате — в этом прошла вся твоя жизнь».
Она сложила письмо Перепела и подошла к шпалере, висевшей в этой комнате уже тогда, когда она семилетней девочкой попала сюда впервые. Шпалера изображала охоту на единорога. Ткали ее в те времена, когда единороги были сказочными существами, и никому в голову не могло прийти, что их понесут по улицам Омбры как охотничью добычу. Но даже в сказках единороги непременно погибали. Безгрешность ни в каком мире не жила долго. С тех пор как Виоланта познакомилась с Перепелом, единорог напоминал ей благородного разбойника. Она увидела в его лице ту безгрешную чистоту.
Как же ты спасешь его, Виоланта? Как?
Разве не твердили все истории одно и то же? Жещины не спасают единорогов. Они приносят им смерть.
Часовые у ее дверей явно устали, но поспешно выпрямились, когда она вышла. Дети-солдаты. У обоих были в застенке братья и сестры.
— Разбудите Свистуна! — приказала Виоланта. — Скажите ему, что у меня важное известие для моего отца.
«Для моего отца». Эти слова всегда производили желаемое действие, но вкус их был омерзителен. Всего семь букв — и она чувствовала себя маленькой, жалкой и до того уродливой, что люди отводили глаза, чтобы не смотреть на нее. Она отлично помнила свой седьмой день рождения — единственный день, когда ее отец явно радовался, что у него такое невзрачное дитя. «Вот как можно отомстить недругу! — сказал он ее матери. — Дать в жены его красавцу-сыну самую уродливую из своих дочерей».
Мой отец.
Когда же наконец не станет человека, которого она должна так называть?
Она прижала к сердцу письмо Перепела.
Скоро.
Сожгла
Мне хотелось, чтобы у меня было больше
времени подумать, пока солнце не пройдет весь