— В самом деле. Как вы мудры! — Орфей невольно пошевелил пальцами, словно желая убедиться, что они еще на месте. Слова у него иссякли, мозг был пуст, как чистый лист бумаги, а язык — как засохший кончик пера.
— Сказать тебе одну вещь? — Змееглав облизал трескавшиеся губы. — Мне нравится поступок моей дочери! Я, конечно, не могу спустить ей такое, но сам поступок мне нравится. Она не позволяет собой командовать. Ни Свистун, ни мой досточтимый шурин, гроза окрестных рябчиков, — он с отвращением взглянул на Зяблика, — этого не понимают. Что касается Перепела — может быть, Виоланта и правда притворяется его защитницей. Она хитра. Она знает не хуже меня, как легко провести героев. Достаточно дать им понять, что ты тоже на стороне добра и справедливости — и они слепо побредут за тобой, как ягнята на бойню. Но в конце концов Виоланта продаст мне своего благородного разбойника. За трон Омбры. И кто знает — может статься, я и правда позволю ей его занять?
Зяблик смотрел прямо перед собой, делая вид, что не слышал последних слов своего зятя и повелителя. Змееглав откинулся на спинку трона и провел рукой по отекшим бедрам.
— Мне кажется, ты проиграл свой язык, Четвероглазый, — сказал он. — Хочешь произнести последние слова, прежде чем стать немым, как рыба?
Зяблик злобно ухмыльнулся, а губы Орфея задрожали, словно уже чувствуя прикосновение щипцов палача. Нет. Этого не может быть. Не для того он отыскал путь в эту историю, чтобы закончить его безъязыким попрошайкой на улицах Омбры.
Орфей улыбнулся Змееглаву загадочной, как он надеялся, улыбкой и сложил руки за спиной. Он знал, что выглядит импозантно в этой позе, и много раз репетировал ее перед зеркалом. Но сейчас ему нужны слова — слова, от которых по этой истории побегут круги, как от камушков, брошенных в стоячую воду.
Он понизил голос, когда заговорил. Слово, произнесенное тихо, имеет больше веса.
— Ну ЧТО ж, значит, это мои последние слова, ваше величество, но, уверяю вас, это будут также последние слова, о которых вы вспомните, когда за вами придут Белые Женщины. Клянусь своим языком, ваша дочь затеяла вас убить. Она ненавидит вас, а ее романтическую слабость к Перепелу вы недооцениваете. Она мечтает о троне для себя и для него. За этим она и увела его отсюда. Разбойники и княжеские дочери — это всегда было опасным сочетанием.
Слова росли в темном зале, словно отбрасывая тень. Змееглав не сводил с Орфея помрачневшего взгляда, убийственного, как отравленная стрела.
— Но это же смешно! — Зяблик говорил тоном обиженного ребенка. — Виоланта — почти девочка, к тому же некрасивая. Она никогда не осмелится подняться против вас.
— Еще как она осмелится! — Змееглав впервые повысил голос, и Зяблик испуганно прикусил тонкие губы. — Виоланта отважна, в отличие от остальных моих дочерей. Она некрасива, но отваги ей не занимать. И ума тоже… как, впрочем, и этому типу. — Он снова устремил затуманенный болью взгляд на Орфея. — Ты ведь тоже змей, вроде меня. У нас яд бежит в жилах вместо крови. Он разъедает нас самих, но смертелен только для других. Он струится и в жилах Виоланты, и потому она продаст мне Перепела, каковы бы ни были сейчас ее планы… — Змееглав рассмеялся, но смех перешел в кашель. Он задыхался, хрипел и булькал, как будто в легких у него вода, но когда Зяблик встревоженно наклонился над ним, грубо оттолкнул его. — Чего тебе? — прикрикнул он. — Я бессмертен, ты что, забыл? — и снова засмеялся, задыхаясь. А потом ящеричьи глаза снова обратились к Орфею.
— Ты мне нравишься, гадюка бледнолицая! Похоже, ты мне куда более близкий родственник, чем он.
Нетерпеливым движением Змееглав отодвинул от Зяблика. — Но у него красивая сестра — что делать приходится терпеть братца в придачу. Может быть, у тебя тоже есть сестра? Или ты можешь мне еще на что-нибудь пригодиться?
Наконец-то! Все идет прекрасно, Орфей! Скоро ты сможешь вплести свою нить в ткань этой истории. Какой цвет ты предпочтешь? Золотой? Черный? Кроваво-красный?
— О, я… — Он задумчиво посмотрел на свои ногти. Этот взгляд тоже хорошо смотрелся, он проверял перед зеркалом. — У меня много возможностей быть вам полезным. Спросите своего шурина. Я осуществляю мечты, перекраиваю действительность согласно вашим желаниям!
Осторожно, Орфей! Книгу ты пока обратно не получил. Что же ты обещаешь?
— А, так ты колдун? — В голосе Змееглава звучало презрение.
Осторожно!
— Нет, я бы не сказал, — поспешно ответил Орфей. — Скажем так: мое искусство черно. Черно, как чернила.
Чернила! Вот оно, Орфей!
Как же он раньше не додумался! Сажерук похитил у него книгу, но ведь это не единственное, что написал Фенолио! Почему бы словам старика не действовать и тогда, когда они взяты не из «Чернильного сердца»? Где, интересно, те песни о Перепеле, которые так усердно собирала Виоланта? Ведь рассказывали, что Бальбулус по ее приказу заполнил ими несколько книг.
— Черно? Что ж, я люблю этот цвет. — Змееглав, кряхтя, поднялся с трона. — Шурин, приготовь коня для маленькой гадюки. Я беру его с собой. До Озерного замка далеко, он будет развлекать меня по дороге.
Орфей поклонился так низко, что чуть не упал.
— Какая честь! — проговорил он, запинаясь. Владыкам надо показывать, что в их присутствии почти теряешь дар речи. — Могу ли я в таком случае покорнейше просить ваше величество об одолжении?
Зяблик с опаской взглянул на него. Что, если этот болван давно променял разбойничьи песни Фенолио на пару бочонков вина? Тогда он вычитает на него чуму, честное слово!
— Я большой ценитель книг, — продолжал Орфей, не спуская глаз с Зяблика, — а о библиотеке этого замка рассказывают чудеса. Мне очень хотелось бы взглянуть на книги и, может быть, прихватить одну-две в дорогу. Кто знает, может быть, мне удалось бы развлечь ваше величество рассказом о том, что в них написано!
Змееглав равнодушно пожал плечами:
— Почему бы и нет? Особенно если ты заодно подсчитаешь, сколько стоят книги в библиотеке, которые мой шурин еще не выменял на вино.
Зяблик опустил голову, но Орфей успел перехватить его ненавидящий взгляд.
— Разумеется! — Орфей снова низко поклонился.
Змееглав спустился по ступенькам трона и, тяжело дыша, остановился рядом с Орфеем.
— Учитывай при подсчете, что книги с миниатюрами Бальбулуса стоят теперь дороже, чем прежде! — сказал он. — Ведь без правой руки он не сможет больше работать, а значит, его уже созданные произведения возрастут в цене.
Ноздрей Орфея коснулось гнилое дыхание Серебряного князя. Он подавил дурноту и сумел изобразить восхищенную улыбку.
— Необыкновенно умно, ваше величество, — ответил он. — Идеальное наказание! А какое возмездие вы задумали для Перепела, позвольте спросить? Может быть, лучше всего для начала избавить его от языка, которым все так восторгаются?
Но Змееглав покачал головой:
— Нет, для Перепела я придумал кое-что получше. Я велю заживо ободрать с него кожу и пустить на пергамент. Было бы глупо перед этим лишить его возможности кричать.
— О да, конечно, — выдохнул Орфей. — Поистине идеальное наказание для переплетчика! Я предложил бы написать на этом пергаменте предостережение вашим врагам и вывесить его на рыночной площади! Если хотите, я сочиню подходящий текст. Мое искусство требует мастерского владения словом.
— Смотри-ка, у тебя, видно, много талантов! — Змееглав, похоже, находил своего собеседника забавным.
Настал момент, Орфей. Даже если ты отыщешь в библиотеке песни Фенолио — ту книгу ничем не заменишь. Расскажи ему о «Чернильном сердце»!
— Все мои таланты принадлежат вам, ваше величество! — проговорил он. — Но чтобы вполне использовать их, мне нужна одна вещь, которая была у меня похищена.
— Вот как? И что же это такое?
— Книга, ваша милость! Ее похитил у меня Огненный Танцор — я полагаю, по поручению Перепела. Перепел, несомненно, знает, где сейчас эта книга. Если бы вы допросили его об этом, как только он окажется в вашей власти…
— Книга? Перепел и для тебя переплел книгу?
— Нет! Нет, конечно! — Орфей презрительно отмахнулся. — К этой книге он не имеет никакого отношения. И силу ей придал не переплетчик. В этой книге важны слова. Слова, ваша милость, которые позволяют перекраивать этот мир на свой лад и подчинять все живущее в нем своим целям.
— В самом деле? Деревья могли бы приносить серебряные плоды? И ночь наступала бы в любой момент по моему желанию?
Как он на него глядит — как змея на мышь! Взвешивай каждое слово, Орфей!
— Да, конечно! — Орфей с готовностью кивнул. — С помощью этой книги я добыл вашему шурину единорога. И гнома.
Змееглав насмешливо взглянул на Зяблика.
— Да, это в духе моего почтеннейшего шурина. Мои желания несколько другого рода.
Он благосклонно разглядывал Орфея. Змееглав, очевидно, понял, что перед ним родственная душа, почерневшая от мстительности и тщеславия, влюбленная в собственное коварство и полная презрения к тем, кто руководствуется другими побуждениями. Да, Орфей знал свою душу и опасался лишь одного: как бы воспаленные глаза не заметили и того, что он скрывал даже от самого себя: зависти к чужой невинности, тоски по незапятнанному сердцу.
— А мое гниющее тело? — Змееглав провел по лицу отекшими пальцами. — Его ты тоже можешь исцелить с помощью книги или для этого потребуется Перепел?
Орфей заколебался.
— Ага, вижу… Ты сам толком не знаешь. — Змееглав скривил губы, темные глаза почти утонули в расплывшейся плоти. — И у тебя хватает ума не обещать того, чего не сможешь исполнить. Хорошо, к другим твоим обещаниям я еще вернусь. И дам тебе возможность спросить Перепела о похищенной книге.
Орфей склонил голову:
— Благодарю, ваша милость!
Да, все идет отлично. Просто отлично!
— Ваше величество! — Зяблик торопливо сбежал по ступеням трона.
Голос у него был действительно похож на утиное кряканье, и Орфей представил себе, как по Омбре вместо кабана или сказочного единорога проносят в качестве охотничьей добычи Зяблика в перепачканном землей и кровью посеребренном парике. Вид у него был бы жалкий, особенно в сравнении с единорогом.