[74].
Пальцы сами потянулись к сумке, на дне которой валялась косметичка. Выудив из нее подводку, она покрутила в руках пузырек, вдруг испугавшись, что забыла, как это. Она достаточно долго не красилась.
Глаза боятся, а руки помнят – эта фраза оказалась весьма справедливой. Она делала это каждый день последние полтора года. Плавными, отточенными движениями Лу прорисовывала широкие стрелки, подчеркивая цвет глаз, который на контрасте с черной подводкой становился совсем нереальным.
Она переживала, что тушь уже подсохла, но нет. Сегодня все было за нее.
Лу сжала в руках помаду, которую забросила после того, как Рома обронил фразу о том, что помада – сигнал к тому, что поцелуев не будет. Доля правды в этом была: целоваться с помадой – удовольствие ниже среднего. Все размазывается, а еще и в рот попадает. Но сегодня-то ей целоваться было не с кем. Уверенными движениями Лу накрасила губы темно-красной матовой помадой, которую раньше так любила.
Лу смотрела на свое отражение, чувствуя, что снова стала собой. И плевать, кто что подумает. С макияжем она выглядела старше, и ей это нравилось. Улыбнувшись своему отражению, она машинально сжала пальцами черную жемчужинку, висевшую в ямочке между ключиц. Первым порывом было снять такое нетипичное для нее украшение, но потом она передумала. За короткий срок она срослась с ним.
Собрав вещи, она пошла на кухню. Застыв на пороге, Лу, скривившись, рассматривала гадюшник, который развели тут парни. Покачав головой, она вооружилась моющими средствами и тряпкой и принялась за уборку. Все равно все еще дрыхли, а у нее сна не было ни в одном глазу, так что она решила провести время с пользой. А еще уборка здорово отвлекала от посторонних мыслей.
Она терла, скребла, мыла, чистила не меньше часа. После того как кухня засверкала, Лу решила приготовить что-нибудь. В холодильнике нашлась курица и картошка, так что еще часа полтора она колдовала над обедом. Когда наконец делать стало нечего, она закурила, выудив из кармана телефон. Все еще ни одного сообщения, ни одного звонка.
Полистав социальные сети, она все-таки решилась посмотреть, как там Ник. Стучать не стала, просто тихо вошла в комнату. Парень спал, развалившись в позе морской звезды, занимая всю кровать. В комнате было ужасно холодно из-за открытого окна.
Лу закрыла его чересчур резко, громко хлопнув. Обернувшись, она увидела, что Ник заерзал. Приподнявшись на локте, он с удивлением разглядывал замершую посреди комнаты девушку.
Он был помятым и жутко бледным. Темные круги под глазами, нелепая щетина, которая ему никогда не шла, и синяк на скуле.
– Это кто тебя так? – попыталась пошутить Лу.
– Да так, ебнулся позавчера. – Парень уселся в кровати, щурясь от головной боли. – Я не думал, что ты действительно приедешь, – признался он, не глядя на нее.
– Можно подумать, у меня был выбор. Ты обещал мне не запивать, говнюк. – Лу подошла к нему и ткнула в плечо.
– Прости, – тихо попросил Ник, сжимая пальцами ее маленькую ладонь.
Она ничего не ответила. Как будто он не знал, что она не умеет на него злиться. Слишком уж он был чудным и странным. Но в этом был весь Ник.
– Питер не идет тебе на пользу, – заключила девушка.
– Это точно, – фыркнул он, заворачиваясь в тонкое шерстяное одеяло, как в тогу. – Как насчет кофе?
– Я хоть раз отказывалась? – вскинула брови Лу.
– Не припомню такого, – покачал головой Ник. – Я схожу умоюсь. Кстати, там, – он махнул рукой в сторону дивана, – твой подарок. Синенькая, твоя любимая.
Оставшись в одиночестве, Лу подошла к дивану и с улыбкой провела рукой по старенькому чехлу. Даже не открывая, она знала, что там та самая гитара, которая нравилась ей больше остальных из мини-коллекции солиста. Старенькая, видавшая виды акустика, когда-то насыщенно синего цвета. Его первая гитара. Рядом с ней лежала тетрадка, с которой Ник начинал свое обучение игре. Там были разборы песен, теория, всякие упражнения. Когда-то она попросила научить ее играть, но хватило ее ненадолго. То ли из Ника был так себе учитель, то ли Лу оказалась не самой способной ученицей, но дело это она забросила.
Листая потрепанные страницы, она наткнулась на новые записи. Песни, которые она любила, которые часто просила сыграть.
– И везде чертово баррэ, – скривилась Лу.
– А как ты хотела, кроха? Все через боль, музыка тоже, – заявил Ник, заглядывая в комнату.
– Вся моя жизнь – боль, – театрально заявила Лу, убирая тетрадь в карман чехла. – Спасибо, Ник. Не жалко расставаться со своей старушкой? – спросила она, кивнув в сторону гитары.
– Я хочу, чтобы ты вспоминала меня, когда будешь играть.
– Все с тобой ясно, эгоист несчастный, – закатила глаза девушка. – И где мой кофе?
Лу сидела на шатающемся стуле, обхватив руками горячую чашку. День пролетел мгновенно. Ребята делились новостями, рассказывали о своих планах, а она смотрела на них и радовалась, что сорвалась. Ей хотелось повидать их всех, пусть даже повод был не самым радужным. Ближе к одиннадцати Ярик умотал на свидание с некой Катей, а остальные на какую-то тусовку. Они звали и Лу с Ником, но у школьницы не было настроения для вечеринок, а солисту лучше было не оказываться в пьющей компании. Так что они остались дома в маленькой, насквозь прокуренной кухне.
Ник сидел на табуретке и перебирал струны акустики, наигрывая что-то смутно знакомое. Лу завороженно наблюдала за его длинными тонкими пальцами, не думая наконец ни о чем. Рома так ей и не писал, она ему тоже. Да и не хотелось. Было как-то пусто и паршиво. Лу не знала, виноват ли в этом непрерывный дождь, серое хмурое небо или она сама. Все было не так.
– Кроха, ты чего? – спросил Ник, поднимая на нее свои зеленые глаза.
– Не знаю. Паршивенько как-то.
– Запуталась, – не вопрос, а утверждение. Он все еще видел ее насквозь. – Как насчет музыкальной терапии?
– Отвали, – скривилась девушка. – Давай без твоих психологических заморочек.
– Ничего такого. Просто спой.
– Зачем это?
– Разве для музыки нужен повод? – весело спросил парень.
– Я не пою а капелла, – напомнила Лу.
– Просто пой. Все, что захочешь. Я подыграю, – пообещал Ник. – Давай. Не думай, просто пой первое, что придет в голову.
Лу закрыла глаза и глубоко втянула сигаретный дым. Настроения петь не было, но Ник настаивал. В голове роились какие-то строчки из песен, но ничто не вызывало никакого отклика. И, наконец, она положила сигарету в пепельницу, оставляя ее тлеть, и запела:
Время сжигать мосты, время искать ответи менять сгоревшие лампочки…
Ник стал негромко наигрывать на гитаре, создавая сопровождение ее голосу. Лу пела непривычно тихо, словно только для себя, глядя на расчерченное каплями окно. Они ползали по стеклу, перетекая одна в другую, стекая все ниже, пока не исчезали из поля ее зрения.
И мое сердце не выдержит, точно не выдержит…
Лу слегка покачивала головой, выпевая слова, которые, к своему удивлению, знала наизусть. Она не была фанаткой Земфиры, но сейчас каждое слово обжигало, добираясь до самого сердца. Она так устала, она просто была на грани.
И я живу, как в бреду! Я просто пытаюсь быть.Я маленький человек, мне нужно куда-то плыть[75].
Маленький человек, сошка в этом огромном мире. Ее швыряло в потоке жизни, словно бумажный кораблик, опущенный в ручеек. Она металась, не зная, куда себя деть. Сражаясь с течением, она пыталась выбраться из водоворота, но ее только глубже затягивало.
Она замолчала так же резко, как и начала петь. Просто сидела, глядя на Ника, который продолжал перебирать струны. Наконец он остановился и отложил гитару в сторону.
– Что не так, кроха? Поругалась с сестрой?
– Меня, кажется, впервые бросили.
– Дай угадаю, этот твой Рома не хотел, чтобы ты ехала ко мне? – проявил чудеса догадливости Ник.
– Не хотел.
– Но ты все равно приехала. Зачем?
– Да потому что ты мой друг! Как я могла не приехать? – возмутилась Лу. – И кто он такой, чтобы мной командовать? Он и так постоянно говорит, что мне делать. Я так больше не могу!
– Так, это как? – уточнил Ник.
– Он все время пытается что-то во мне поменять, понимаешь? – Лу рассказала ему про идеи с институтом, про знакомство с мамой, которой она не очень-то понравилась, про глупые ссоры. – А потом, представляешь, он сказал, что будет работать, а я, типа, учиться! Как будто бы я из этих вот! А я не собираюсь сидеть дома, рожать ему детей и проклинать тот день, когда на это подписалась.
– Кроха, послушай себя. – Ник посмотрел на нее строго, как не смотрел никогда. – Тебя послушать, так твой Рома – просто идеал любой нормальной девушки. Он заботится о тебе, волнуется, да просто любит тебя, в конце концов. Он делает то, что должны делать нормальные мужчины. Посмотри на меня, – Ник совершил какое-то невразумительное движение рукой, – я никогда бы не стал делать и трети того, что делает он. Я могу понять его мать, я могу понять его, да всех можно понять. Я вот только тебя не понимаю. Что с тобой не так?
– Да я, блин, не знаю! – взорвалась мелкая. – Я не знаю, почему не могу перестать вести себя как сука. Я все время жду, что он меня бросит, вернется к Лике, уйдет куда-то еще. На него все время пялятся, с ним знакомятся официантки, кассирши строят глазки! И это все при мне! Я как будто по минному полю хожу и…
– Ты ему не веришь, сомневаешься и ищешь подвох там, где его нет. Зачем? Неужели настолько в себя не веришь?
– Да, настолько, – призналась Лу, не глядя на него. – Я ровным счетом ничего собой не представляю, так, самомнение на тонких ножках. Поэтому я позволяю менять себя, воспитывать. А я не хочу, Ник. Я просто хочу быть собой.
– Для тебя быть собой – это отталкивать тех, кто тебе дорог?
Лу молчала.
– Кроха, кончай дуться. Кто еще скажет тебе правду, как