– Нет, не совсем, – пришлось все рассказать с самого начала.
Андрей хмурился все сильнее.
– Так ты испугался, что Андрей обидит твою учительницу? – подытожил мужчина.
– Я не испугался, а ясно дал понять, чтобы держался от нее подальше. Иначе будет не только сломанный нос, еще и жене его скажу. И нашей мамочке.
– Так! Теперь послушай меня. – Старший из Андреевых встал и прошелся по комнате. – Как отец и как мужик я могу тебя понять. Меня бы тоже выбесило, если бы к девушке, которая мне нравится, так нагло подкатывал другой, особенно мой женатый брат.
– Стоп, стоп. Она мне не нравится, просто…
– Замолчи, – жестко сказал отец. – Но как юрист я просто в ярости. Ты своей выходкой отстранил брата от работы минимум на месяц. Он публичное лицо! Он ведет дела, выступает в суде, встречается с клиентами. Теперь его работу придется брать мне и Роме, а Андрея отправить в вынужденный отпуск, не говоря уже о лечении, физическом и моральном ущербе, не говоря уже о матери, которая отправит тебя к какому-нибудь мозгоправу.
– Пап, я…
– Идиот, я знаю. Понимаю первый и последний раз, и то в силу обстоятельств. Ты молод, и до этого все восемнадцать лет проблем от тебя не было.
– А…
– Кирилл, не издавай нечленораздельные звуки, – строго продолжил отец, – мы не скажем ничего матери и Роме, и не понесем в массы. Я сам поговорю с Андреем и все улажу. Ты молодец, что не стал рушить семью брата три года назад. И сломанного носа он заслуживает.
– Менее мерзкой ситуация не становится.
– Это его дело. Я поговорю с ним. Дальше пусть сам решает, как жить.
– Мне жаль, что я доставил проблем тебе, матери и Ромке, – буркнул Кир, глядя на пушистый ковер под ногами.
– Врешь, но я сделаю вид, что верю, – улыбнулся отец, так что стали видны ямочки на щеках. – И я все равно должен тебя наказать.
– Не покупай мне машину на выпускной, – вдруг сказал Кирилл. – Ее покупка равносильна месяцу отпуска Андрея и всем неудобствам для тебя и Ромы. Выплатишь себе с Ромашкой премию на эти деньги.
– Эх, наглец, – хохотнул отец. – Ладно. Но не забудь, что ты должен еще сдать экзамен по французскому. Эта учительница, как ее…
Глава семейства сделал вид, что забыл, о ком речь, хотя прекрасно помнил имя дочки своей первой любви. Возможно, отчасти он был благодарен сыну, что тот так ревностно за нее вступился.
– Рокса.
–Да, точно. Она хорошо тебя готовит?– спросил Андрей Андреевич на родном языке своей матери.
–Я сдам на высший балл,– самоуверенно ответил Кир.
–Она почти твоя ровесница. Она тебе нравится?
–Глупости. Это не всерьез.
–Как забавно. Моя мать сказала так же своим родителям, когда те спросили про ее чувства к моему отцу.
Андрей впервые видел сына таким смущенным. Так и хотелось посмеяться. Впалые щеки Кирилла пошли красными пятнами стыда, который он тщательно пытался скрыть.
–Давай без этих душещипательных историй Жози!
–Как скажешь,– Андрей встал и кашлянул в кулак, сдерживая смех. – Ты наказан. Машину на выпуск не получишь. Перед всеми попросишь прощения. В том числе и перед Андреем за сломанный нос. И для всех версия такая: Андрей назвал тебя заносчивым пиздюком, не знающим французского.
–Супер,– саркастично сказал Кир. – Не буду я просить у него прощения, – на русском добавил он.
– Хорошо, – хлопнул в ладоши отец и поднялся с кровати, собираясь уходить. – Тогда позови свою учительницу на свидание.
–Что?!
Теперь уже Кир удивился до глубины души.
–Ты сломал нос своему брату за то, что тот сидел в кафе и приобнял твою учительницу. Ты лишился машины. Что, даже на свидание не позовешь ее? Где логика? Столько проблем просто так.
–Ты меня неправильно понял,– разозлился Кирилл, снова покрываясь красными пятнами.
Глава семейства хотел ответить что-нибудь колкое, чтобы посмеяться над сыном, но ему позвонили.
–Твоя мать,– сказал он Киру и вышел из комнаты, оставив сына переваривать странный разговор.
70. Выживут только влюбленные [109]
– Я дома! – крикнул Рома, захлопнув за собой дверь, но никто не откликнулся. Он тяжело вздохнул и повесил припорошенное снегом пальто на вешалку.
Настроение из среднеговнистого скатилось в откровенно дерьмовое. Уже вторую неделю дома была настоящая холодная война. Кирилл напрочь отказался объяснять ему, что произошло, отец отмалчивался, а Андрей перестал приезжать в гости. Совсем.
Не то чтобы Роме его не хватало на работе, но мать была в расстроенных чувствах. Она каждый день требовала, чтобы Кир извинился перед братом за свой взрыв, но тот только поджимал губы и молчал. Психолог работать с ним отказался, сказав, что у него нет никаких проблем с агрессией, и посоветовала позволить братьям самим разобраться в конфликте.
На все попытки Марго допросить его Кирилл уходил либо в комнату, либо из дома. В зависимости от настроения. Рома, который последний месяц пребывал в своем собственном аду и неистово нуждался в поддержке семьи, снова остался один. Он опять чувствовал себя никому не нужным ребенком, который пялится в книжки или телек. Было до одури паршиво. Ему ничего не хотелось: ни девчонок, ни алкашки, ни друзей. Он смотрел мелодрамы, читал Достоевского и страдал.
В гостиной было тошнотворно тихо. Обычно в это время мама читала, вязала или просто выходила его встретить, но сейчас тут было пусто. Не трещал весело поленьями камин, не играла приглушенно такая раздражающая, но любимая мамой классическая музыка. Даже ее любимый вязаный плед лежал аккуратно свернутым валиком в ее кресле.
В последние дни Марго все время плохо себя чувствовала и даже вызывала врача. Что-то с давлением, Рома не особо вникал, но видел, что мама страдает. И каким бы он взрослым ни был, сердце его разрывалось. Все смешалось, все шло не так. И он не понимал, кого в этом винить: Кира или Андрея. Он любил Кирюху, он видел его горящие от бешенства глаза и в упор не понимал, что мог сделать Андрей, который хоть и не был самым приятным человеком в их семье, но все же был их братом. Как ни крутил Рома эту ситуацию, получалась какая-то чушь.
На кухне он обнаружил Миру, хлопотавшую над плитой. Увидев его, женщина обтерла руки о передник и тут же предложила ему порцию жаркого на ужин.
– Не против, если я поем на кухне? Кажется, мама с Киром опять не выйдут к ужину, – тоскливо протянул Рома, усевшись за кухонный стол.
– Да не переживайте вы так, Роман Андреевич, – посоветовала женщина, наливая ему чай. – В семье всякое случается, но на то и есть семья, чтобы прощать. Нужно немного времени, и все будет как раньше.
Рома понимал, что как раньше уже не будет. Во-первых, как раньше – понятие растяжимое. Какое именно раньше? До Лу? Тусовки, вереница девчонок, выпивка и сомнительные московские друзья? Он не хотел возвращаться к этому, решив, что это давно и прочно пройденный этап. С Лу? Даже если по какой-то невероятной причине у них все наладится, то как раньше уже не будет. Они встречались четыре месяца, все эти четыре месяца они ссорились, а полтора месяца назад расстались. Статистика была неутешительной. Наверное, Рома действительно не создан для любви. Или Лу ему не подходит. Но почему же ему тогда так паршиво?
– Вы ничего не поели, – грустно заметила домработница, когда парень вышел из-за стола, оставив тарелку почти нетронутой. Аппетит куда-то пропал. – Возьмите кусочек пирога, – попросила она, протягивая ему тарелку. – Или, если хотите, я подам вам в комнату?
– Нет, Мира, спасибо, – качнул головой Рома, принимая у нее тарелку. – Не беспокойся, я просто не голоден, – улыбнувшись, он вышел из кухни.
Поднявшись по лестнице, он замер у двери в родительскую спальню. Скользнув пальцами по ручке, он пошел дальше, не решившись зайти. Почему-то он немного винил мать за ту ситуацию с Лу. Конечно, мелкая повела себя отвратительно, но где-то глубоко внутри Рома считал, что мама не должна была делать из этого такой громкий скандал. В конце концов, она могла сказать ему, чтобы он принял меры. А когда это разлетелось по всей семье со скоростью звука, результат не заставил себя ждать. Андрей брызжал слюной, Кирилл закатывал глаза, отец молчал. И только мама смотрела на него с таким укором в глазах, что он не смог ничего сказать ей.
Остановившись у двери в комнату младшего, Рома постучал, но Кир крикнул, что разговаривает с бабушкой. Чертыхнувшись, он ушел к себе. Развалившись на кровати, он открыл книгу и стал лениво читать, время от времени откусывая от пирога. Книга шла плохо: строчки прыгали, буквы не складывались в слова. Ему было до одури одиноко. Это чувство давило на него, лишая трезвости рассудка.
Вытащив из кармана телефон, он зашел в сообщения. Лу так и не ответила ни на одно из тех, что он ей отсылал. По одному каждый день с тех самых пор, как она сбежала от него тогда в отеле. Он до сих пор не мог себя простить за то, что отрубился, так и не поняв, как это произошло. Если бы он не уснул, то мог бы поговорить с ней, ведь он знал, что после секса она всегда ласковая, расслабленная и сговорчивая. Он бы обнял ее и сказал, что ничего не имеет значения, что это все фигня. Тогда он готов был это сказать.
А сейчас, листая оставленные без ответа сообщения примерно одного и того же содержания, он чувствовал, что уже не знает, что хочет ей сказать. И какого хрена она ему не отвечает, он тоже не знал. Разве все, что было, совсем ничего для нее не значит? Почему в такой ситуации он чувствует себя брошенной школьницей, а она его игнорирует? Может, это карма за все разбитые сердца?
«Лу, поговорим?»
«Мелкая, давай встретимся?»
«Лу?»
«Я хочу тебя увидеть»
«Мелкая?»
«Я так не могу. Давай поговорим?»
Тридцать два сообщения. Тридцать два дня, не видя Лу. Не слыша ее голоса. Не чувствуя ее тонкий, но такой родной запах, не ощущая ее легких, нежных прикосновений.