– А почему я тоже не могу пойти?
– Им нужно некоторое время побыть вдвоем, – объяснила Руфь.
– Почему?
– Им надо поговорить наедине, – отрывисто сказала Руфь. Она научилась не пускать Кита в свое сердце, но все это время ей приходилось защищаться от его ребенка, который мог бы быть ее сыном. – Они хотят попрощаться.
– А, – протянул маленький Кит, и Руфь ощутила, как его плечо расслабилось под ее рукой: он смирился с тем, что ему нельзя побыть с родителями, хотя и не понял сути запрета. – Завтра он будет сражаться в новой битве, – сказал мальчик, и лицо его засияло. – А он на самом деле мой отец?
Нет, это не было вопросом, малыш произнес это просто из любопытства, но Руфь, вспомнив Кита, в которого когда-то влюбилась, с мрачной улыбкой ответила:
– О да, это на самом деле твой отец.
В темноте спальни, в объятиях друг друга они смогли, наконец, немного расслабиться. Закрыв глаза, Хиро делала вид, что в ее объятиях лежал именно ее муж, которого она помнила. Для Кита она была просто женщиной, теплой и страстной, на удивление мягкой и нежно пахнущей для мужчины, который так долго прожил среди солдат. По крайней мере тела их понимали друг друга. Спустя некоторое время они почувствовали успокоение, и сознание доведенного до конца дела приободрило их.
В темноте они даже немного поговорили. Кит рассказал ей кое-что о своей жизни, о битвах, в которых они сражались, о доблестных атаках, о принце Руперте и его мужестве, о своей дружбе с другими воинами, о приятных ночах, проведенных у походного костра… Он был похож сейчас на солдата, болтавшего с возлюбленной. Устроившись у него на руке, маленькая и теплая, Хиро тоже напоминала девушку, прислушивающуюся к голосу своего любовника, первого любовника, которого она еще толком не знала, но уже обожала. И на какой-то краткий миг они почувствовали себя почти счастливыми. Но немного погодя Кит забеспокоился.
– Пора ехать. Я не могу вернуться поздно. Генерал оказал мне доверие. Зажги свечу, чтобы я мог одеться.
Хиро села, протянула руку к кремню, и спустя минуту свеча разгорелась желтым пламенем, и явь вновь заторопилась наружу из темных уголков. Она посмотрела на мужа и в смущении отвернулась. Кит выбрался из постели и принялся натягивать на себя брюки быстрыми, нетерпеливыми движениями. Хиро молча соскользнула с другой стороны кровати и тоже стала одеваться, двигаясь неспешно и экономно, словно не желая привлекать к себе внимания. Когда Кит собрался, она уже ждала его у двери. Он поднял свечу, и Хиро, останавливая его, протянула руку, сложенную в кулак.
– Кит, – начала она и, называя мужа по имени, снова почувствовала робость, словно молоденькая девушка. – Не возьмешь ли ты это?
– Что это? – спросил он резко и нетерпеливо. Хиро снова ткнула в него своим сложенным кулачком.
– Пожалуйста, возьми это.
Он протянул ладонь, и она положила на нее талисман из чернильного орешка. Кит внимательно смотрел на него в свете свечи, наблюдая, как кожаный ремешок, на который она повесила свое сокровище, раскручивался медленно-медленно, словно живое существо.
– Мне хотелось бы, чтобы ты носил его… Он будет хранить тебя.
Кит вдруг подумал о мерцании золотого креста на шее Даниела, и ему показался нелепым этот контраст: золотой крест и грубые очертания кусочка никчемного дерева. Но чернильный орешек был неким мостом, мостом из ее мира в его. Талисман… да, это понятно солдату. Он насмешливо посмотрел на жену, и она увидела в нем перемену, увидела, что ее поступок озадачил его, но он, наконец-то, был здесь, в самый последний момент и всего на мгновение, однако Хиро и за это была ему благодарна.
– Да, спасибо.
Хиро посмотрела в глаза Кита и улыбнулась. Ей хотелось коснуться его, проститься, сказать ему, что она любит его и так рада, что сумела пробиться к нему… Но она понимала, что не может этого сделать. Время уже ушло, и Кит снова собирался уходить от нее, он ведь был солдатом, а она… она уже отдалилась от него, став помехой, задерживавшей его отбытие. Без единого слова Хиро отвернулась от мужа, и когда Кит приподнял свечу, чтобы осветить путь, Хиро захромала вниз по лестнице впереди него.
Когда он вышел на двор – один: он не позволил Хиро и сыну провожать его, – там стояла Руфь, державшая Оберона. Она была проворной и деловой, и Кит был признателен ей за это.
– Я тут тебе уложила в мешок немного хлеба и мяса. У тебя, возможно, не будет времени раздобыть до рассвета еще что-то.
– Спасибо, – сказал он, взяв мешочек и привязав его ремешок к седлу.
Руфь все еще держала поводья, и Кит воспользовался моментом, чтобы надеть через голову амулет и спрятать его под рубашкой. Подняв глаза, он перехватил веселый, ироничный взгляд Руфи. «Что ж, пускай это хранит тебя, если что-то способно тебя сохранить», – как бы говорил ее взгляд.
– Хиро это будет приятно, – пояснил он.
– О да, разумеется, – ответила она, и губы ее изогнулись в язвительной улыбке.
И внезапно, неожиданно для себя Кит страстно захотел ее, и это его разозлило. Ухватив Руфь за подбородок, он начал неистово целовать ее, языком заставляя ее губы раскрыться. Она не сопротивлялась и не отвечала, а просто терпела это, ни на миг не переставая улыбаться своей язвительной улыбкой… рот у кузины, однако, оказался весьма сладким. Наконец Кит отпустил ее, и Руфь пошатнулась, удерживая равновесие. Выражение ее глаз оставалось непостижимым.
– Присмотри за Хиро и мальчиком. – Вынести эту понимающую улыбку он был не в силах. – Пока я не приеду снова.
– Пока ты не вернешься.
Кит вдел ногу в стремя и взлетел в седло. Руфь выпустила поводья, и он подхватил их. Киту вдруг пришло в голову, что она даже не спросила его о Малахии… что ж, это делало ей честь. Чем-то она была похожа на солдата. Мертвые были мертвы, пускай себе почивают с миром. Он поднял руку, салютуя ей на прощание, слегка поднял Оберона на дыбы и, развернув его, поскакал через ворота.
Руфь пошла закрыть за ним ворота, считая ниже своего достоинства смотреть ему вслед. Рот ее горел от отпечатка его яростных губ, в сознании сводящим с ума эхом отдавались последние слова Кита. Он возложил на нее ношу, которая, как и сам он понимал, была непосильной. Но Кит знал, и Руфь тоже знала, и он понимал, что она это знает, – он никогда не вернется. Печать смерти уже лежала на нем, печать безысходного отчаяния, которому не уйти никуда, не получив добычи. В следующем сражении или в том, что будет после него, или еще в одном – какая разница, когда? Только он уже не вернется…
Глава 16
Солдаты Руперта собрались на дороге, ведущей к Марстонской пустоши, серым утром второго июля, однако Ньюкасл со своими людьми еще не подошел. Как обычно, последовал приказ выслать дозорных. Гамиль подъехал к Киту и отозвал его в сторону.
– Я хочу взять твоих парней, а тебя оставить здесь, вместо себя.
Выглядел он обеспокоенным, что было необычно для Гамиля, и Кит поднял брови в безмолвном вопросе. Он, конечно, не имел права обсуждать приказ командира, но это был несколько странный поступок. Светлячок рыл копытом землю, и Гамиль резко одернул его, а потом осмотрелся вокруг, словно предчувствуя опасность.
– Я не в состоянии просто так ждать здесь, – отрывисто произнес он. – Мы на земле Морлэндов и… – он посмотрел в сторону Шоуза, а потом снова повернулся к Киту, впервые взглянув ему в глаза. – Ты ее видел? Как она там? Принц мне рассказывал, что сообщил курьер. Они там не пострадали? Шоуз был атакован? Бога ради, ну скажи мне, что с ней все в порядке.
– И она, и ребенок в безопасности. Хиро уехала в Шоуз, когда пришли шотландцы, и они там с Руфью подготовились к осаде. Но Шоуз оказался в районе, оккупированном Ферфаксом, и он не стал беспокоить их, когда узнал, что там всего-навсего две женщины. Так что с ними все в порядке.
– Слава Богу, – промолвил Гамиль, а потом с трудом добавил: – Она… она не спрашивала обо мне?
– Я не стал причинять ей лишнего беспокойства, – холодно ответил Кит. – Я сказал ей, что ты цел и невредим.
Гамиль криво усмехнулся.
– Не сомневаюсь, даже если бы меня всего изрубили на куски.
Кит вспыхнул.
– Я не желаю, чтобы она волновалась о тебе еще больше, поскольку сам ты о ней так мало печешься, что не послал ей ни весточки почти за десять лет.
Гамиль побелел от ярости, и на какое-то мгновение Киту показалось, что он ударит его. Однако Гамиль был солдатом и, подавив свой гнев, он кусал губы, пока не смог овладеть голосом, а потом спокойным тоном негромко сказал:.
– Я тебе обещаю: ты еще пожалеешь, что навсегда отобрал ее у меня. Ты остаешься здесь за старшего до моего возвращения. Я забираю твоих дозорных.
В восемь часов утра они по-прежнему дожидались прибытия гарнизона из Йорка, когда дозор во главе с Гамилем поспешно примчался обратно, и тут же разнеслась весть, что они догнали арьергард парламентской пехоты, двигавшейся маршем в направлении Тэдкастера. Некоторое время все пребывали в крайнем возбуждении, ожидая приказа седлать коней и ринуться вдогонку за ними, но ничего так и не произошло. Гамиль вернулся к своему отряду, и его рассказ произвел тягостное впечатление.
– Я сообщил принцу, что они пришли в полное смятение, пытались развернуться и ринуться обратно, к пустоши, со всем остальным войском. Я понял, что ему хотелось бы отдать приказ напасть на них. Но он вынужден дожидаться милорда Ньюкасла, который, несомненно, до сих пор красуется перед зеркалом, пока ему укладывают волосы. А противник к этому времени уже, должно быть, восстановил порядок, и шанс упущен.
И только к девяти утра, по прошествии пяти часов, Ньюкасл явился к месту встречи, и тут же обнаружилось, что он привел с собой не весь гарнизон Йорка, а всего лишь пару тысяч всадников. Объяснялось это тем, что ночью вспыхнули волнения, и основная часть гарнизона отказалась выстроиться и выступить в поход, пока им не выплатят жалованье. Прошел слух, что Руперт настойчиво призывал немедленно атаковать неприятеля имеющимися в наличии силами, а Ньюкасл будто бы отказался выступить без остальной части своей армии, которая, мол, уже подходила во главе с замещав