Проблемы у Петра начались с приходом нового педагога, сразу невзлюбившего необычного ученика, который, впрочем, отвечал учителю полной взаимностью в антипатии. И вот однажды в наказание за какую-то провинность этот педагог не придумал ничего лучше, как наголо обрить шалуна. И как только не умолял Петр этого не делать, учитель остался непреклонен. Сказано — сделано.
После стрижки Петр серьезно заболел. А когда вроде бы выздоровел, то каждое полнолуние на пару-тройку дней впадал в ступор или испытывал иные проблемы. «Луна — мертвое светило, и свет от него идет мертвый. В полнолуние пробуждаются темные силы на земле. У вас есть к ним какой-никакой иммунитет, в моем же мире Луны не было, у нас было живое ночное светило. И теперь, без защиты волос, мне совсем плохо, — так объяснял свое состояние мальчик». Так и жил он по лунному календарю — от полнолуния до полнолуния.
Когда Петр или Берт, как он себя называл, — созвучно этому имени ему и дали новую фамилию — попал в замок, то им занялась доктор Шульц. Петр не противился ее исследованиям. Наоборот, он жаждал вернуть утраченные способности, которые, как он полагал, помогут ему возвратиться в свой мир. Экспериментальным путем доктор создала химический коктейль, активизирующий их, но, к сожалению, имеющий серьезные побочные эффекты. Однажды человек, работающий с мальчиком, превысил дозу, пойдя у него на поводу. Так же, как и Яна сегодня, Берт умолял, просил, требовал, и эта женщина… да, это была молодая женщина… сжалилась. Так что теперь Петр относительно нормальным человеком бывает всего несколько суток в месяц.
— Вот, собственно, и все, — закончил рассказ Граветт.
Да уж, подумал я, Шульциха ни за что не сжалится. Здесь у них проколов не будет. Но сказал я совсем другое:
— А зачем он собирает пазл? И почему таким странным способом?
Граветт неспешно раскурил другую сигару взамен потухшей и произнес:
— Кто-то из психологов присоветовал, посчитав, что таким образом подсознание мальчика подскажет, где он жил раньше и как попал сюда. Берт проникся идеей, нарезал разноцветных кусочков и пытается сложить из них нечто осмысленное. Короче, он хватается за любую соломинку в попытке отыскать дорогу домой. Пусть. Нашим целям это не мешает.
Я уже собирался спросить, что же это за цели, но не успел.
— Знаешь ли, — задумчиво проговорил господин Г, пуская колечки дыма, — стать обычным человеком после того, как был почти всемогущ, очень непросто. Почти все умоляют продлить эти ощущения еще хоть на миг. Плачут, заклинают, требуют, даже угрожают… Если бы профессор не сделал Яне вовремя укол, то она могла бы стать такой, как и Петр. Но мы же не можем допустить этого, не так ли?
Граветт пытливо смотрит на меня. Кажется, его глаза обшаривают самые потаенные уголки моей души.
— И что все это значит?
— Только то, что мир, в котором ты живешь, не совсем тот, каким ты его себе представляешь. Органы чувств обычного человека воспринимают лишь часть целого. Мозг получает неполный сигнал и, обрабатывая информацию, достраивает ее по-своему. Люди смотрят на мир сквозь кривое и мутное стекло. Лишь очень немногие способны видеть… нет, не истинную картину, а лишь менее искаженную. Но даже таких людей сейчас крайне мало и встречаются они исключительно среди молодого поколения.
Шлейф дыма поднимается вверх.
— Новорожденный еще сохраняет неискаженное восприятия, но что он может рассказать нам? Многие из оказавшихся здесь отдали бы все на свете, лишь бы вернуть утраченные способности. С тобой разве не так?
Он внимательно смотрит на меня, ожидая ответа.
— Со мной вы явно промахнулись, — усмехаюсь я. — Я самый обычный человек.
Ряд сизых полупрозрачных колечек вновь устремляются к потолку, затем звучит уверенное:
— Я так не думаю.
В черных глазах хозяина кабинета сверкает неприкрытое любопытство, словно он разглядывал необычную зверушку. Я же при этом пытаюсь собраться с мыслями. С какого перепугу он решил, что во мне есть какие-то способности? Не каждый пациент психбольницы является сверхчеловеком.
— Совершенно верно. Не каждый пациент психбольницы является сверхчеловеком.
Мысли читает?
— Не совсем. Но о чем думает человек, с которым я веду беседу, я обычно знаю. Итак, я вижу в тебе большой потенциал и полагаю, что наше сотрудничество окажется обоюдовыгодным.
— Сотрудничество? Зачем вам это? Вы же сами сказали, что можете сделать со мной все, что захотите.
— Всегда лучше иметь дело с человеком, настроенным на совместную работу, чем с саботирующем твои идеи. Эффективнее.
— Ну а мне это зачем?
— Лучший университет. МГУ, Гарвард, Кембридж. Стипендия фонда. Стажировка в лучших компаниях мира.
— А если у меня нет тяги к биологии и медицине?
— Нам нужны специалисты в любых сферах науки. Физики. Инженеры. Аналитики.
— Вы меня покупаете?
— Можно и так сказать. Но разве любая работа не должна быть оплачена? Разве то, что ты делаешь сейчас, не является работой?
— И все же, зачем это вам?
— Если тебе недостаточно одной причины, пожалуйста, вторая. Некоторая информация — не будем сейчас уточнять, какая именно, — позволяет мне сделать вывод о твоей несомненной пользе для нас.
Я молчу.
— Я не тороплю тебя. Думай. Но думать тебе придется здесь.
— Значит, вы все равно не отпустите меня? Я пленник?
— Все зависит от тебя. Ты в любом случае примешь участие в нашей работе, однако в каком качестве — объекта исследований или сознательного исследователя — решать тебе. Во втором варианте тебя ожидает не только блестящее будущее и те блага, которые я перечислил, но и возможность воплотить свои самые сокровенные желания. Ведь они есть? Смелее.
Лара. Единственное, чего я хочу, — чтобы Лара была рядом со мной. Но разве это возможно?
— Возможно все.
— Когда? — шепчу я.
— Скоро. Очень скоро. Но сначала ты должен помочь нам.
Я не могу вымолвить ни единого слова. Неужели это правда? На негнущихся ногах словно сомнамбула, я молча направляюсь к двери. Голова идет кругом. Я запутался и уже не знаю, кому и чему верить. Мне очень хочется поверить человеку в черном костюме, но могу ли я ему верить?
6
Всю оставшуюся половину дня я пребывал в эйфории. Никто не беспокоил меня, и я валялся на кровати в своей комнате.
Лара, Лара, Лара. Не сдержав эмоции, я растягиваю рот до ушей. Впервые за последние дни мысли о ней не доставляли мне страданий. Я закрыл глаза и предался мечтам.
Я представлял, как появлюсь в школе. Уверенный, повзрослевший, совсем другой. И небрежно так замечу, что плевать я хотел на аттестат, равно как и результаты экзаменов и что вообще никуда поступать не буду. Под недоумевающими взглядами одноклассников я объявлю, что уже вскоре отправлюсь в Кембридж. Или Сорбонну. Я еще не выбрал. Да, я еще не решил. Хотя, может, стоит подумать и о Гарварде. А затем непринужденно добавлю: да, куда пожелаю. Хорошо бы при этом еще щегольнуть каким-нибудь официальным приглашением. И так небрежно при этом заметить Ларе: если хочешь, можешь поехать со мной.
А может, все будет совсем не так? Может, она сама, завидев меня, бросится мне на шею? Да, так будет даже лучше.
Продолжая строить воздушные замки, я съел свой ужин, даже не заметив, что лежит на тарелке. Затем, нетерпеливо поерзывая на стуле, еле высидел положенный час досуга. Повинуясь строгому взгляду Ирмы, я расставил фигуры на шахматной доске, но дальше первого хода дело не пошло — настолько меня распирали эмоции и желание поделиться радостью с ребятами. Так и не удалось одинокой белой пешке, смело вышедшей перед целой армией черных, ввязаться в сражение.
Перепрыгивая через ступеньки, я скатился с лестницы и юркнул в укромную дверь. Темно и пусто — в своем нетерпении я пришел раньше остальных. Пошарив рукой справа, где по моему мнению должен был находиться выключатель, я наткнулся на гладкую стену. Ну и ладно. Наощупь я двинулся вперед. Как водится, впотьмах налетел на пластиковое ведро, наделавшее своим падением немало шума. Я замер, с минуты на минуту ожидая, что сейчас меня словно нашкодившего котенка схватят за шкирку и вышвырнут на лестницу, но было тихо. Вытянув вперед руки, я нащупал проем в стеллажах. Даже если в каморку нагрянет облава, заметить меня им теперь будет непросто.
Я привалился к стене и вновь предался мечтам о Ларе…
Первое, что я почувствовал, придя в себя, был знакомый запах, к которому вскоре присоединились голоса.
— Шестерка бубей, — говорит мальчишеский голос.
— А я ее козырным валетом, — отвечает ему другой, с едва уловимым акцентом.
— Ну тогда и я подброшу пару шестерок и пикового валета, — вступает в разговор третий.
— Взял, — недовольно бурчит первый и знакомо сопит.
Я разлепил веки. Каморка залита электрическим светом, а в ее центре вокруг большой картонной коробки расселись хорошо известные мне персонажи — Ярик, Леди Нест, Берт и парень, которого здесь я увидел впервые. Это был тот рыжий обладатель зеленого маркера, уродующий старинные книги.
— Все-таки ты, Леди, стерва. Разве можно человеку такую шелупонь подкидывать? Вот как я теперь? — ноет Ярик.
— Как-как? Так! Останешься дураком, — хихикает рыжий незнакомец. — Хотя ты и без этого не слишком умный.
— Чего это не слишком, — вновь обиженно сопит Ярик. — Ты что ли у нас умный? У тебя ай-кью меньше размера обуви.
— Мой ход. Девятка червей, — с едва уловимым акцентом вступает в разговор незнакомый голос.
Берт. Сейчас он выглядит совсем нормальным — обычный парень, играющий в подкидного дурака.
Я пробую пошевелиться. Пока не получается.
— Козырной король. Я вышла.
Леди Нест небрежно швыряет карту на коробку и приваливается спиной к стеллажу.
— А эта ваша спящая красавица так и будет весь вечер нежиться в оковах Морфея? — небрежно хмыкает рыжий.
Про оковы Морфея он прямо в десятку попал. Надо же так угадать, ничего не зная обо мне!