Не знаю, долго ли я проспал, разбудил меня гогот.
— Дайте мне! Ну дайте! — азартно требовал Серега.
— Отстань, уже места свободного нет, — отталкивал его хозяин квартиры.
— Все, ша, просыпается.
Я приоткрыл глаза. Меня встретили три ехидно улыбающиеся физиономии.
— Хоро-о-ош, — ухмыляясь, протянул Вован.
— Просто великолепен! — радостно заметил Серега и громко заржал.
— Прости, приятель, но ты же знаешь наши правила — кто первый заснет на вписке, тому печать на лоб. Так что ничего личного, — извиняющимся голосом произнес Колян, разводя руками.
Да, правила я знал. А также то, что за ними следовало.
— Ой! — испуганно взвизгнула сунувшаяся на кухню Ксюха.
Интуиция меня не обманула: и громкое ржание, и ойкание относились к моей персоне.
— Ребята, а он это отмыть сможет? Вы чем писали? — внимательно разглядывая меня, поинтересовалась Ксюха. И жалостливо добавила, обращаясь ко мне: — Иди-ка ты скорее отмываться, пока в кожу не въелось.
Я потащился в ванную. Зеркало отразило заспанную физиономию с несчастными глазами. Такие глаза бывают у брошенных собак. Только у собак морда покрыта шерстью, а не рисунками. У меня же через весь лоб проходила жирная черная надпись «ЛОХ», на правой щеке красовался череп со скрещенными костями, зато с левой мне подмигивал улыбающийся смайлик.
Пять минут умывания ничего не изменили в моей внешности. Я ожесточенно тер мылом лицо, но надписи не исчезли, разве что стали чуть светлее. Зато моя физиономия расцвела всеми оттенками вареных раков. Я нашел бутылку какой-то косметической дряни для снятия макияжа, но и она оказалась бессильной перед маркерами и фломастерами — не знаю, чем там уродовали мой фасад.
Однако надписи на лице были еще не самым страшным. Хуже всего то, что уже завтра мои фотографии с разрисованной рожей появятся повсюду — в Одноклассниках, Вконтакте, в Инстаграмме. Если уже не появились.
По дороге домой меня вырвало. Пиво на голодный желудок, целое ведро мороженого, запах репеллента и растворителя, смесью которых девчонки пытались привести мою рожу в порядок, сделали свое черное дело.
4
— Чем это пахнет? — осведомился, принюхиваясь, ангел.
— Воняет, sit venia verbo С позволения сказать (лат.), — уточнил пес, не переставая искать блох. — Это воняет ангел, облеванный своим подопечным.
Вновь, словно зритель в театре, я стоял в полумраке чердака-подвала и наблюдал представление, разыгрываемое передо мной двумя актерами.
Ангел перестал тянуть носом. Теперь он вертелся вокруг себя, оглядывая некогда белоснежное одеяние — сейчас по всей левой штанине расплывались грязно-бурые разводы. И тут, как чертик из табакерки, возник еще один персонаж — громадная навозная муха, которая сразу же устремилась к заветному лакомству — большому и совсем не аппетитному, на мой взгляд, пятну.
Пудель старательно делал вид, что ее появление не имеет к нему ни малейшего отношения. Извернувшись всем телом, он усердно очищал спину от паразитов. Ангел тоже притворился, что муха — это вовсе не провокация со стороны оппонента, а самое что ни на есть обычное насекомое. Сегодня он был на высоте, он только слегка вздрогнул, но тут же взял себя в руки или лучше сказать крылья, и начал действовать. В его руке появилась большая пластиковая бутыль средства для стирки, содержимым которой он обильно полил пострадавшую штанину, попутно смыв муху на пол.
Пес недовольно зарычал. Вскоре рык перешел в жалобный скулеж. Тихо охнув, пудель схватился передними лапами за живот и тяжело осел на землю. Муха побледнела, конвульсивно дернулась, выпустила изо рта стаю мыльных пузырей и затихла рядом с хозяином. Фасетчатые глаза в последний раз взглянули с благоговением на своего повелителя и подернулись смертельной пеленой.
— Воистину, воля Господа всесильна! — тряхнув кудрями, провозгласил ангел.
Пес перестал скулить и на трех ногах — одной лапой он все еще держался за больной живот — поковылял к поверженному насекомому.
— Дерьмо собачье, — с досадой буркнул он, потыкав лапой труп. — Химия, отрава. Нежить и та мрет.
Ангел слегка покосился в его сторону, но промолчал.
— Как это символично, — тем временем грустно покачал головой пес. Выглядел он все еще неважно.
— Что символично? — поинтересовался ангел, снова принюхиваясь. Похоже, штаны до сих пор попахивали.
— Твои испорченные штаны, — невинно заметил пес. — Это ответ благодарного подопечного. Заметь, термин «благодарный» я беру в кавычки.
Пудель встал на задние лапы и передними изобразил те самые кавычки.
— Ответ, если ты еще не понял, на твою помощь. Помощь, кстати, тоже в кавычках. Ты устарел, мой друг, хоть и выглядишь юным. Как устарели те догмы, которыми ты пытаешься воздействовать на мальчика. Человеку плохо, он нуждается в мудром совете и сочувствии, а ты ему предлагаешь покаяться. Фу.
— Но ведь и у тебя ничего не вышло, — запальчиво парировал юноша. — Ты тоже не смог добиться успеха. Праздность, обжорство, алкоголь — не лучшие помощники в трудной ситуации. Так поступают лишь никчемные, слабые люди. А мой испачканный бок — это нелепая случайность.
— Закономерность, мой юный белокрылый друг. Ad oculos Наглядно (лат.). - наглядная и вполне заслуженная закономерность. И дурно пахнущая при этом.
— Если бы он повернул голову налево, все бы досталось тебе! — запальчиво крикнул ангел.
— Отнюдь, мой друг, отнюдь. Suum cuigue Каждому свое (лат.). Во-первых, в отличие от тебя я не имею привычки усаживаться на плечо. С клиентом нужно сохранять дистанцию. Ах, молодость-молодость, всему учить надо! Во-вторых…
Что было «во-вторых», узнать мне не довелось, так как ангел сердито перебил пуделя:
— Я хочу помочь юной заблудшей душе, а ты все портишь!
— Портишь ты, потому как не понимаешь нужд и чаяний юной души. Ты плохой психолог, мой юный пернатый друг.
— Плохой психолог, говоришь… — задумчиво протянул ангел.
Дальше я не расслышал. Постепенно нарастающий звон заглушил остальные слова, картинка потускнела и пропала.
За окном рассвело. Я лежал в своей постели, а будильник громко и нетерпеливо напоминал мне, что пора отправляться в школу.
…Я смотрел на Лару. Вот уже вторую неделю почти на каждом уроке я занимался этим неблагодарным занятием. Неблагодарным потому, что данный процесс доставлял мне мучительную боль. Как истинный мазохист терзает плоть, растравляя свои раны, я терзал и мучил себя созерцанием Лары.
Со своей новой парты я видел рассыпанные по плечам русые с рыжинкой волосы, нежный абрис щеки, спадающий на лоб локон, когда Лара склонялась над тетрадью. Если меня попросить описать Лару, я не смогу это сделать. Она просто Лара, прекрасная и удивительная. Вся, целиком. К примеру, ее соседку Верку Живоглядовову я опишу легко, начиная от маленьких хитрых глазок неопределенного цвета и прыща на подбородке и заканчивая скверным характером сплетника и интригана шакала Табаки.
Тем временем Лара повернулась к Верке и что-то спросила. Затем задумалась, откинувшись на спинку стула. Теперь грызет карандаш. Видимо, не очень-то получается у нее с контрольной. Да, алгебра никогда не давалась Ларе легко. Уж кому как не мне знать это — весь прошлый год, что мы просидели за одной партой, я часто помогал ей с примерами и задачами.
…Поменять мою старую дворовую школу, в которой я учился с первого класса, на лицей в двух трамвайных остановках от дома было маминым решением. Она вообще частенько решала за меня. Из лицея тебе проще будет поступить в вуз, авторитетно заявила она. Мама все и всегда заявляла авторитетно. Вуз она тоже выбрала сама. В другой город тебя отпускать страшно — ты совершенно несамостоятельный, да и незачем куда-то ехать, и у нас хватает, где учиться, — подвела она черту. При этом она как всегда не забыла добавить, что никаких возражений не потерпит, хотя я вовсе не пытался возражать. Затем с карандашом в руках она прошлась по справочнику высших учебных заведений нашего города, и у трех из них появились галочки. Все вузы готовили востребованных специалистов, а не каких-то «бездельников».
Я не возражал. Если бы у меня были какие-то выдающиеся способности или я твердо знал, чем хочу заниматься в жизни, тогда стоило бы побороться за право распоряжаться собственным будущим. Но у меня не было ни первого, ни второго.
Так я и оказался в этом лицее.
Конечно, здесь было лучше. Здесь не засовывали живого хомяка в сумку молоденькой литераторше, не трясли деньги у малышей, не выясняли отношения, впятером подкараулив одного возле школы. Здесь не старались в драке заехать ногой в пах и уронить лицом в грязь, да и по меркам моей старой школы драк здесь вообще не было. Как не было беременностей, судимостей и тошнотворных желто-зеленых стен. Скандалы здесь предпочитали заминать в зародыше, не дожидаясь абсцесса. Даже курить на школьном крыльце здесь не возбранялось только одному человеку — нашему охраннику.
Но если в лицей меня привела мама, то за одну парту с Ларой посадил случай в лице нашей классухи Ирины Михайловны.
— Мне еще только предстоит познакомиться с вами, — сказала она нам первого сентября. — Поэтому я рассажу вас случайным образом — мальчик с девочкой. А дальше будет видно. И никаких возражений!
Почему взрослые считают, что им непременно должны возражать? Вот и тут никто не пытался вставать на дыбы.
Вообще, конечно, решение было странным. Обычно учителя так поступают в начальной и средней школе: пацанов сажают с девчонками, чтобы первые не дрались между собой, а вторые не болтали. Но с шестнадцатилетними оболтусами вряд ли такие методы могли оказаться действенными. Конечно, педагогу виднее, но мне думалось, что наша Ирина Михайловна таким образом просто решила показать, кто в классе главный.
Я опять бросил влюбленный взгляд на Лару. Как же она хороша! Даже сейчас, когда дуется, накручивая локон на палец. Да, похоже, не совладать ей с уравнениями. Ну почему меня нет рядом!