Некоторые мои одноклассники спустя пару месяцев поменяли свои места и своих «партнеров», но мы с Ларой не только смогли мирно ужиться в пределах одной парты, но даже сдружились. Вернее, это она считала, что мы сдружились. Я же влюбился сразу. Безумно, и как теперь выяснилось, безответно. Я никоим образом не заблуждался на свой счет, прекрасно понимая, что Лара испытывает ко мне всего лишь симпатию, но мне и этого было достаточно.
Иногда во мне просыпалась надежда. Случайно оброненное Ларой слово, игривый взгляд заставляли мое сердце колотиться чаще, а уж когда я впервые поцеловал ее… Порой, наоборот, мне казалось, что я так и останусь другом и рассчитывать на большее не стоит. Но Лара никогда не гнала меня прочь. До того проклятого дня. Собственно, вся моя жизнь поделилась на две части — до того августовского вечера и после. Вернее, после была уже не жизнь. После я умер.
Шла последняя неделя августа. Мы не виделись с Ларой все лето. В июне она отдыхала с родителями в Испании, в июле гостила у родственников в Крыму, а в августе учила английский язык на Мальте. Я писал ей, поначалу она отвечала охотно, присылала фото. Затем сообщения стали приходить все реже, а в августе она окончательно замолчала. Если бы время можно было повернуть назад! Но, увы, жизнь — это игра с одного прохода, без сохранений и чит-кодов.
Если бы в тот злополучный вечер я обуздал свое нетерпение, то, возможно, все осталось бы по-прежнему. Но я не сдержался. Сейчас уже не помню, кто сообщил мне, что видел Лару в городе. Я позвонил ей. Она не ответила. Но не смотря на молчание, я все равно с улыбкой счастливого идиота на лице понесся к ее дому. На что я рассчитывал? Не знаю. Мне просто хотелось ее видеть.
И я увидел. Лара стояла возле своего подъезда и улыбалась. Но, увы, не мне, а новенькой вишневой «Мицубиси», сворачивающей к ее дому.
— Лара!
Я кинулся к ней. Она моментально изменилась в лице и отвернулась.
— Ты не вовремя, — пробормотала она, порываясь уйти.
— Подожди, — я попытался взять ее за руку. Она резко вырвалась.
— Что там у тебя? Помочь? — внезапно сзади раздался мужской голос. Сколько же уверенного превосходства прозвучало в нем!
Из машины вышел самодовольный хлыщ, по сравнению с которым я выглядел смешным и наивным школяром-малолеткой. Безразличный взгляд бегло мазнул по мне. Парень не допускал ни единой мысли, что я могу оказаться соперником.
— Нет, не нужно. Я сама.
— Лара! — я опять попытался заглянуть ей в глаза.
— Уходи. У меня сейчас нет времени.
И все это глядя мимо… вернее, сквозь меня.
— Лара! Это же я…
— Душераздирающее зрелище, аж слезы наворачиваются.
Сзади прозвучали вялые аплодисменты, затем насмешливый голос добавил:
— Браво, детка! Но у нас сейчас нет времени на мыльные оперы. Мы опаздываем.
Лара молча направилась к машине.
— И что это было? — спросил владелец авто, когда она поравнялась с ним.
— Ничего. Просто одноклассник, — быстро ответила она. В ее голосе чувствовалась злость. — Вообразил себе невесть что.
— Лара… — крикнул я ей в спину.
И вот тут она резко развернулась в мою сторону.
— Оставь меня в покое! Понял? Я не хочу тебя видеть.
— Но как же?.. — глупо начал я и осекся, не закончив вопроса.
— Что «как же»? — зло передразнила она меня. — Неужели я не ясно выразилась? Я-не-хо-чу-те-бя-ви-деть.
Можно ли убить словом? Наверное, можно. Не знаю. Зато я знаю, что можно убить вот этими несколькими словами, сказанными по слогам с такой ненавистью, будто бы на моем месте был ее самый злейший враг.
Я не помнил, что ответил ей. Не помнил, как оказался дома… Не помнил, что делал дальше. Наверное, просто лег и заснул, чтобы забыть этот день, вычеркнуть его из своей жизни. Но я ничего не забыл.
Следующие две недели слились в одну сплошную муку, которая успокаивалась лишь тогда, когда я забывался сном. Только во сне не было этой тянущей, рвавшей сердце боли, горькой обиды, щемящего одиночества. Проснувшись, я мечтал об одном — вновь поскорее заснуть.
На мое счастье никто не лез ко мне в душу, никто не доставал своей жалостью. Мама уходила на работу, когда я еще спал. А когда она возвращалась домой, я снова спал. «Опять всю ночь в Интернете сидел», — ворчала она, когда мы изредка сталкивалась возле холодильника. Я что-то бубнил в ответ или просто молча делал бутерброд и отправлялся обратно к себе «в нору» зализывать душевные раны. Мама провожала меня укоризненным взглядом и сокрушенно качала головой, но с наставлениями не лезла. Это я так думаю, что взгляд был укоризненным, потому что никогда не оборачивался. Я был благодарен ей за молчание, но где-то в глубине души удивлялся ее душевной слепоте — сын почти готов свести счеты с жизнью, а она не замечает.
На самом деле я, конечно, не собирался сводить никакие счеты. Каюсь, мелькнула однажды такая мысль — но почти сразу же была отброшена — нечто глубоко внутри меня подсказывало, что этот мой поступок Лара все равно не оценит.
К телефону я не подходил, ни с кем не общался. Единственный, кто оказывал мне поддержку в эти тягостные дни — это мой кот Римо. Он мягко запрыгивал ко мне на диван, где я валялся целыми днями, терся мордой о мою руку и молча укладывался рядом.
О чем я думал в эти дни? Не помню. Мне не хотелось думать. Хотя нет, вру. Думал, конечно. О том, что мог бы выйти победителем из этой ситуации. Раз за разом я прокручивал ее, словно проходил один и тот же эпизод игры, пробуя разную тактику и стратегию. Геймеры меня прекрасно поймут. Я представлял, как даю отпор Лариному избраннику, подбирал хлесткие фразы, способные если не сразить наповал, то хотя бы показать всю его никчемность. И все больше склонялся к мысли, что лучше бы мне не встречать Лару в этот день, — тогда бы я ничего не знал. И тогда, может быть, Лара не стала бы столь категорично вычеркивать меня из своей жизни. А иногда все, случившееся в тот роковой вечер, казалось мне не реальным. Эх, стереть бы этот день из своей жизни и пусть все будет по-старому…
С того рокового дня прошло две недели. Все это время мы с Ларой не разговаривали. Вернее, это она меня не замечала, а мне оставалось лишь любоваться ей издалека. Вот и сегодня я смотрел на Лару и был уже рад хотя бы тому, что она не подсмеивалась утром надо мной вместе со всеми. Хотя кто знает…
Как я и предполагал, еще вчера моя разрисованная физиономия расползлась по соцсетям и прочим местам «общего пользования». Это я успел выяснить еще до начала уроков. Так что насмешки и шуточки мне были гарантированы. По дороге я обдумал свое будущее поведение. Вариантов было немного — всего три.
Во-первых, можно было обернуть ситуацию в шутку, заявив со смехом: «Знаете, что вчера случилось? Уснул на вечеринке! Такое вот веселье, что скулы от зевоты сводило», и как ни в чем не бывало рассмеяться вместе со всеми. Зачем кому-то насмехаться надо мной, если я и сам смеюсь? Но вряд ли у меня получилось бы убедительно.
Вариант второй — высказать все, что я думаю о вчерашнем, и съездить зачинщику по морде. Зачинщик вычислялся на раз хотя бы по тому, кто занимался распространением фото. Это был Вован. И хотя меня стопроцентно ждала ответка с его стороны — он был выше и сильнее, лицо свое я бы не потерял. Но и от этого варианта я тоже отказался, остановив свой выбор на самом трусливом.
Словно страус, прячущий голову в песок, я решил не замечать насмешек. Это было не так уж и сложно, в школе достаточно укромных мест, где можно незамеченным отсидеться на переменах. А за неделю, даже если не появится новый объект издевательств, насмешки сами собой сойдут на нет.
Выпадая на каждой перемене из поля зрения одноклассников, я не знал, какие разговоры ведутся о вчерашнем, и что обо мне думает Лара. Но даже если она и подсмеивалась вместе со всеми надо мной, то сейчас ей явно было не до меня…
— Нечаев!
Окрик классухи оторвал меня от разглядывания Лариного профиля.
— Ты чем занят? Половина урока прошла, а ты все спишь! Чем ты вчера ночью занимался, что спишь на уроке?
— А он всю ночь лоха из себя по капле выдавливал, — выкрикнул Вовчик и радостно загоготал.
Класс засмеялся. Почти весь. Кроме Лары. Она оглянулась назад. На меня она старательно не смотрела. На ее лице были написаны злость, обида, разочарование. За меня? Или все же за себя? Ведь получается, что совсем недавно она дружила с лохом.
Я пожал плечами и принялся за уравнения. Подумаешь, половина урока прошла, мне и двадцати минут хватит.
Принимая мой листок с задачами, Ирина Михайловна задержала меня.
— Роман, идет вторая неделя четверти, учителя жалуются на тебя. Да, — она предостерегающе подняла руку, видя, что я хочу оправдаться. — Я в курсе, что ты знаешь материал. Но так нельзя. Ты или спишь на уроках, или витаешь в облаках. Ты не собран. Отвечаешь невпопад. Так нельзя, — вновь повторила она.
Я сокрушенно опустил голову вниз, всем своим видом показывая, что раскаиваюсь. Но это не помогло. Классуха наморщила лоб и заявила:
— Зайди-ка ко мне после уроков.
На истории, физике, литературе и английском я по-прежнему расслабленно дремал или любовался Ларой. Учителя меня не тревожили. Я видел, как Лара поправляет волосы, листает учебник, переговаривается с Живоглядовой, занявшей мое место. Иногда мне удавалось ухватить краешек нахмуренного лба или досадливо прикушенную губу — не знаю, что было причиной, но Лара явно чувствовала себя не в своей тарелке. Но вот прозвенел звонок, извещающий окончание учебного дня, и я нехотя поплелся «на голгофу».
5
— Можно?
Ирина Михайловна сидела за столом.
— Проходи, Роман, — кивнула она мне.
Я протиснулся в дверь, сбросил рюкзак и взгромоздился за первую парту, а она, наоборот, поднялась из-за стола и поправила очки. Всем своим видом классуха демонстрировала, что разговор будет серьезным.
Ну почему не линзы, а эти, уродующие ее окуляры? — в очередной раз подумал я, разглядывая учительницу. Как и бесформенная вязаная кофта с длинной юбкой, полностью скрывающие фигуру. Симпатичная же тетка. Я знаю, у нее есть красивые, модные платья. Неужели она настолько боится завуча, что готова выглядеть страшилищем?