тояние, на какое он передается при помощи эхолиний. И тем не менее эхолинии были изобретены. Вполне вероятно, что вместе со специалистами по магическим технологиям вы могли бы создать прибор, аналогичный эхоприемнику, но воссоздающий не только звук, но и изображение. Визуальные эхолинии! И визуальные эхофоны! Вы только вдумайтесь в это!
Не знаю, как блондина, а лично меня эта идея приводила в священный трепет. Впрочем, и он слушал по меньшей мере с интересом.
— И вместо того, чтобы заниматься настолько перспективными проектами, вы тратите время на то, чтобы трепать нервы никому не навредившему человеку.
Все-таки я разговаривала с преступником и потому сочла нужным завершить разговор на укоризненной ноте. Такой ход заставил блондина начать оправдываться.
— Для того чтобы заниматься исследованиями подобного масштаба, необходимы средства, и немалые! — воскликнул он. — И где же я, по-вашему, их возьму? Пусть эта квартира не вводит вас в заблуждение. — Он обвел беглым взглядом богато убранную комнату. Жилье в этом районе, к слову, тоже являлось совсем не дешевым. — Это квартира не моя; госпожа Дрейк просто так устроила, чтобы я смог перебраться сюда на период, необходимый для ее проекта.
— Знаю, что это не ваше жилище, — кивнула я. — Мне известно, кто хозяин квартиры, а также куда и как надолго он уехал. Кроме того, и внешнее описание его имеется, и вы под него совершенно не подходите.
Я сжала губы, сцепила пальцы рук и в задумчивости устремила взгляд в одну точку. Блондин следил за мной с ярко выраженным беспокойством.
— Давайте договоримся так, — предложила я. — Я не стану передавать ваше дело в соответствующие инстанции. Вы же, во-первых, немедленно прекратите всякое сотрудничество с госпожой Дрейк, а во-вторых, займетесь развитием магических технологий. Я свяжу вас с человеком, который вкладывает средства именно в такие проекты. Он же сможет свести вас с нужными специалистами.
— Вы это серьезно? — спросил блондин с тщательно сдерживаемым восторгом: слишком сложно ему было поверить, что он так легко отделается, да еще и окажется в выигрыше. — А… вы сможете закрыть дело? Насколько я понимаю, оно уже было формально заведено?
— Ну, дело заведено о злоупотреблении темной магией, — хитро протянула я. — А, как вы сами говорите, темная магия в данном случае задействована не была. Так что я могу с чистой совестью закрыть его за отсутствием улик. А светлый отдел пусть сам разыскивает своих преступников. Это вне моей компетенции.
— А… меня вы тоже отпустите? — боязливо уточнил «джинн».
— А что с вами делать? — откликнулась я. — Сажать в бутылку и забрасывать на дно океана? Идите. Но, — я вытянула вперед указательный палец, — до первого рецидива. Учтите, если я еще раз поймаю вас на незаконном использовании актерского таланта, займусь вами всерьез. И в случае необходимости поднять старое дело не составит труда.
В общем, можно считать, что дело решилось полюбовно. Вилмару перестали морочить голову, и он смог спокойно пить свое любимое вино как в одиночестве, так и в хорошей компании. Говорят, он как-то раз повстречал на улице того самого «джинна», узнал его и пригласил к себе. После чего они дружно распили несколько бутылочек красного ломбергского. Блондина же я познакомила с Дунканом Веллореском. Того, как и меня, чрезвычайно воодушевили открывающиеся перспективы, и вскоре работа уже шла полным ходом.
А вот в участке меня ждали неприятности. Вернее, не столько меня, сколько Алджи, но от этого было не легче. Даже, наоборот, тяжелее.
Когда нас обоих вызвали в кабинет Дедушки, я немного удивилась, но не более того. Ситуация была нестандартная: просто так в кабинет главы участка не приглашали, а в проводившихся там совещаниях участвовали начальники отделов, но никак не простые следователи вроде меня. К тому же о таких совещаниях, как правило, предупреждали заблаговременно. А тут внезапно, без предварительной договоренности, — обоих к полковнику Ленну.
Мы пришли. Полковник велел закрыть дверь, поднялся из-за стола и, практически игнорируя меня, остановился напротив Алджи. Дедушка был чуть пониже, но шире в плечах и вообще казался сейчас крупнее — то ли из-за формы, четко указывающей на разницу в чине, то ли из-за начальственной осанки, то ли из-за гневного выражения лица.
— Алджернон Уилфорт! — начал он. Нехорошее предчувствие усилилось: когда к нижестоящим обращались не по званию, это был плохой признак. — Мне стало известно, что вы состоите в интимных отношениях с присутствующей здесь сержантом Рейс.
Я постаралась сохранить самый что ни на есть невозмутимый вид, но внутри все оборвалось. Как он узнал? Не от Райана и не от Дика, в этом я готова была поклясться. Кто же тогда? Тот паренек, что чуть не застал нас за неподобающим занятием в кабинете у Алджи, успел что-то заметить? Кто-нибудь еще? Конечно, мы старались шифроваться, но совсем уж профессиональную конспирацию не устраивали, а в некоторых случаях, пожалуй, бывали излишне беспечны.
— Полагаю, вам известно, что подобные отношения между начальником и подчиненной строжайше запрещены уставом? — холодно и зло продолжал полковник. — И что при определенных сопутствующих обстоятельствах наказание является крайне суровым, вплоть до лишения свободы?
До сих пор Алджи молчал, даже не порываясь ни возразить, ни как-либо оправдаться. Сейчас, получив прямой вопрос, он коротко ответил:
— Мне это известно.
— И тем не менее вы сочли возможным самым недопустимым образом нарушить устав? — рявкнул полковник. — Воспользовались своим служебным положениям в личных целях? Здесь вам не светский раут и тем более не бордель! Сюда приходят для того, чтобы служить отечеству, а не для устройства личной жизни и тем более не для утоления низменных потребностей!
Алджи по-прежнему слушал молча, будто так и было надо, не пытаясь вставить ни слова. Не объясняя, что служебным положением он вовсе не пользовался, что в отношения мы вступили по обоюдному желанию и, следовательно, ответственность тоже несем оба. Я понимала, что, раз он молчит, сказать все это следует мне, но краска стыда заливала лицо и уши, и язык будто прирос к нёбу.
— За нарушение устава вы лишаетесь звания майора, в которое были недавно произведены. Отныне вы снова капитан. Я закончил, — требовательно произнес полковник, давая понять, что не желает долее лицезреть нарушителя в своем кабинете.
Не произнося ни слова, с прежним каменным лицом Алджи развернулся и послушно покинул кабинет.
— Я крайне разочарован в вас, сержант Рейс, — бросил мне полковник, и я с упавшим сердцем покинула кабинет вслед за Алджи.
Оказавшись в коридоре, я сразу же увидела лейтенанта Каронда, злорадно скалящего зубы. Понять, кто так старательно следил за Алджи, чтобы на чем-нибудь его подловить и сделать гадость, стало теперь несложно. Ведь именно стараниями Алджи Каронд был в свое время понижен в лейтенанты. И именно за неуставные отношения; точнее сказать, за попытку в оные вступить.
— Тиана! Тиана, ну ты что?
Я сидела на диване в гостиной, а Алджи стоял рядом на коленях, прижимая меня к себе. По моим щекам ручьем текли слезы, а при всхлипываниях тело сотрясалось, как в агонии.
— Никак не ожидал от тебя такой реакции! — растерянно пробормотал Алджи, стирая с моего лица влажную полоску.
Я и сама не ожидала от себя такой реакции. За последний десяток лет я плакала всего во второй раз, и оба случая были связаны с Алджи. Было стыдно, и я отчаянно пыталась взять себя в руки, но выходило плохо.
— Тиана, да, мы попались, но тебе ничего за это не будет, — продолжал увещевать Алджи.
Поскольку я переживала совершенно о другом, то разревелась еще сильнее. Он же решил, что я плачу, потому что сочла его слова неубедительными, и продолжил объяснять:
— В данной ситуации ты формально считаешься жертвой. Так что тебя не тронут. Наказывают только мужчину-начальника, то есть меня. А то, что полковник высказал тебе свое недовольство, так это не трагедия, право слово! Неделя-другая, ну месяц — и он сам об этом забудет.
— Дело не в этом! — Я наконец-то нашла в себе силы говорить и объяснить Алджи, что он в корне не прав в своих предположениях. Слова давались с трудом, приходилось очень глупо вздыхать и время от времени подавливать судорожные всхлипы. — Разочарование полковника — это неприятно, но это можно пережить. Но то, что произошло с тобой, — это ужасно несправедливо! Ты ни в чем не виноват, ты никого не соблазнял и не пользовался служебным положением! Ты пришел в участок, чтобы самостоятельно продвигаться, отринув прежние регалии. Ты посвятил себя работе, делал для отдела все, что мог, отлично справился, кардинально улучшил условия работы, раскрыл преступление против короны. Ты заслужил это повышение! А теперь не прошло и двух недель — и тебя понизили. Это несправедливо! Да еще и пригрозили тюрьмой…
— Ах ты об этом? — Алджи тихонько рассмеялся и сел на диван рядом за мной, после чего притянул меня к себе, обхватив рукой плечи. — Тиана, на этот счет можешь не беспокоиться. Во-первых, в тюрьму сажают не просто за неуставные отношения, а исключительно в случаях изнасилования, а ты, полагаю, не собираешься обвинять меня в подобном?
Я посмотрела на него как на ненормального, он принял это за положительный ответ и продолжил:
— Что же касается понижения… Тиана, я хорошо знаю устав. И, начиная с тобой встречаться, отлично понимал, что его нарушаю. И что теоретически, если все всплывет на свет, меня ждет наказание. Я это понимал и осознанно пошел на риск. Поэтому и не сказал ни слова против, когда меня отчитывал Ленн. Я — мужчина и умею отвечать за свои поступки.
Я вытерла глаза — теперь, когда слезы перестали течь, это имело смысл — и тоже обняла Алджи.
— Все равно это несправедливо, — упрямо пробурчала я.
Он пожал плечами. Я этого не видела, поскольку смотрела перед собой, на камин, но почувствовала.
— В любом случае, эти звания значат для меня не слишком много, — заметил Алджи. — Ну майор, ну капитан. Да пусть хоть рядовой будет, как ты когда-то предлагала. Ты ведь отлично знаешь, все это не имеет особого отношения к реальному положению дел. Да даже если бы и имело. Тиана, ты для меня точно важнее символа на шевроне. — Его голос стал тише, зато губы приблизились к моему уху. — Именно поэтому я наплевал и на устав, и на некоторые собственные принципы, хотя ни то ни другое мне несвойственно. — Он прижал меня к себе еще крепче. — Я тебя люблю.