Следователь запнулся, а потом придвинул к себе чистый лист бумаги, взял остро очиненный карандаш и быстро написал на листе два слова. Воскобойников знал, что нельзя всуе упоминать род занятий сотрудника, работающего под прикрытием. Нельзя никогда никого из своих засвечивать. Святое правило комитета. Кто знает, чьи посторонние уши слушают сейчас кабинет полковника. Береженого бог бережет.
Воскобойников перебросил листок начальнику, тот прочитал, поднял брови и немедленно смял бумажку. Затем бросил ее в мраморную пепельницу и поджег.
– …К тому же, – словно продолжая свою оборванную на полуслове мысль, проговорил Воскобойников, – Евгений Сологуб исключительно положительно характеризуется по месту работы.
– Да, это важно… – пробормотал полковник, прежде всего, конечно, имея в виду информацию, которую следователь сообщил ему письменно: Сологуб – свой, он служит в ПГУ[5].
– В связи с данным делом мы, конечно же, опросили товарища Сологуба. Он вел себя так, что любые подозрения в его адрес я счел нужным отбросить. Хочу заметить, кстати, что Сологуб весьма нелицеприятно отзывается о задержанном Челышеве.
– Ну еще бы! – усмехнулся полковник. – Челышев-то его обскакал. Счастливый, можно сказать, соперник.
– Не в этом дело. Сологуб даже пытался защищать Челышева, однако не мог скрыть своего истинного к нему отношения. Он считает, что тот натуральный проходимец и провинциал-карьерист. И ради денег вполне мог пойти на убийство.
Полковник встал из-за стола, прошелся по кабинету. Вдруг спросил, резко меняя тему:
– Ты постановление о борьбе с пьянством читал?
– Читал, – осторожно ответил Воскобойников.
– Ну и как тебе?
– По-моему, очень своевременно, – дернул плечом следователь. – Народ с каждым годом пьет все больше. Нация спивается. На заводах уже к обеду трезвого лица не увидишь. Одни пьяные рыла. Давно пора прижать алкоголиков.
Воскобойникову самому понравилось, как он высказался: с одной стороны, «в струю» партийных решений, а с другой – с резкой критичностью по отношению к порядкам в стране.
Резкая, провоцирующая простых людей критичность поощрялась в комитете . Должен же хоть кто-то в стране говорить правду.
И – выявлять заодно всяких неосторожных болтунов.
– Ох, не нравится мне это… – вздохнул в ответ полковник. – Боюсь я: опять не за то новый Генеральный секретарь хватается. Знаешь, как Горбачева уже из-за антиалкогольного постановления прозвали?.. «Товарищ Минеральный секретарь»…
А вот резкость оценок полковника уже находилась несколько за гранью дозволенного. Поэтому Воскобойников хрюкнул – так, чтоб непонятно было «слухачам», возможно, пишущим (из профилактических соображений) полковничий кабинет: то ли он смеется над шуткой начальника, то ли – осуждает его.
– Бьет новый Генеральный по верхам да по флангам… – задумчиво продолжил начальник. – Теперь, того гляди, облавы в винных магазинах начнутся… А там и виноградники станут вырубать, водку продавать по талонам… У нас ведь без перегибов не могут. Скоро и на службе с товарищами по работе, пожалуй, не выпьешь, а, Воскобойников?
– Все потихоньку сойдет на «нет», – убежденно возразил следователь. – Разве мало на нашем веку было строгих постановлений?
– Твоими бы устами… – проворчал полковник. – Ну ладно, вернемся к трудам нашим скорбным… Что там еще у тебя по делу Капитоновых?
– Мы еще одну версию отрабатывали… Есть еще один человечек… Подозреваемый… Девушка.
– Кто?
– Некая Милена Стрижова. Двадцать лет. Работает методистом, третий год пытается поступать в Плехановский. Замужем. Эта Милена Стрижова – давняя, чуть не с детского сада, подружка Анастасии, внучки убитых.
– А она тут при чем?
– Она в доме Капитоновых тоже тысячу раз бывала. И считалась у них своим человеком. Могла разузнать, где у них ценности находятся. А убитые – они ее также могли запросто пустить в квартиру.
– А мотив у нее, этой Милены, имеется?
– Ну, допустим, мотив у нее тот же – корыстные цели. К тому же, по показаниям свидетелей, близких к семье Капитоновых, росла эта Милена в малообеспеченной семье и всю жизнь завидовала Капитоновым вообще, а в особенности их внучке, Анастасии. Вот она взяла и Капитоновым отомстила. И старикам отомстила, и своей подружке. Убила, ограбила, а потом подкинула ей под ванную драгоценности, чтобы замарать, что называется, по полной программе. У нее и возможности были. Она на квартире в Измайлове, у Челышева с младшей Капитоновой, бывала неоднократно. А убивая, она не только лишила бы подружку богатых деда с бабкой, но и, одним ударом, сожителя ее устранила бы, этого Арсения Челышева. Тем более что свидетели показывают: она сама неровно к нему дышала… К тому же алиби на время преступления у этой Милены нет. На допросах она показывает, что была, мол, в Ленинской библиотеке. Мы проверяли – ее там никто не видел. Книги по своему читательскому билету она в тот день не получала.
– Она, эта Милена Стрижова, говоришь, замужем?
– Так точно. Муж на двадцать лет ее старше, работает в Минздраве СССР, в экономическом управлении. Во время убийства он находился в длительной загранкомандировке.
– Ну, так, значит, она с любовником в тот день перепихивалась, – уверенно заявил полковник. – Потому у нее и алиби на время убийства нет.
– Вы думаете? – произнес Воскобойников. Он сделал вид, что столь просто объяснить отсутствие алиби у Милены Стрижовой он сам не догадался. Надо же порадовать начальство: какое оно, оказывается, сообразительное!
– Без сомнений, – безапелляционно произнес полковник. – Баралась она в это время с любовником. Или в кино с ним ходила.
– А мои свидетели ее тоже на Большой Бронной видели, – тишайше возразил Воскобойников. – Как раз в день убийства, около четырнадцати часов. Два человека ее видели. Тот же швейцар в «Лире», что Челышева приметил. И та же пенсионерка у окошка.
– А где она проживает, эта Стрижова?
– В Малом Пионерском переулке.
– Так она домой шла! – с удовольствием заключил полковник. – От Бронной дотуда рукой подать! А дома, ее, наверно, любовник ждал!
– Вы думаете, товарищ полковник?
– Еще бы! Не надо, Воскобойников, нагромождать подозрений сверх необходимости.
– Понял вас, товарищ полковник.
Воскобойников спрятал довольную улыбку. Он далеко не случайно оставил напоследок доклада Стрижову – как персонаж, вызывающий наименьшие подозрения. После столь сомнительного кандидата на роль убийцы, какой выглядела Милена, полковнику легче будет вернуться к мысли, что зарезал Капитоновых не кто иной, как Челышев. Да, Арсений Челышев. Все улики указывали именно на него, и, кажется, Воскобойникову удалось убедить начальника, что убил студент. Правда, имелись мелочи: Челышев путался во время следственного эксперимента. И неизвестно, куда он дел остальные похищенные, однако не обнаруженные у него на съемной квартире деньги и драгоценности. Кроме того, юнец в итоге ни в чем не сознался.
Ну да ладно. Ничто не может быть идеальным. Следствие и даже комитет – в том числе. У каждого – как говорится в американском фильме «В джазе только девушки» (снова выпущенном в прокат и как раз вчера пересмотренном Воскобойниковым) – свои недостатки. И недоделки бывают в любой работе. И не надо на них заострять внимание.
А в целом он, Воскобойников, поработал неплохо. Провел следствие в сжатые сроки. Практически полностью изобличил убийцу. Готов передать дело в суд.
– Ну, у тебя, Воскобойников, все? – обронил полковник.
– В целом да.
– Подведем черту?
– Да, товарищ полковник.
– Я удовлетворен проделанной вами работой, – проговорил, предварительно пожевав губами, полковник. В конце разговора он перешел на официальное «вы». – Вы собрали большую доказательную базу. Можете готовить обвинительное заключение. И побыстрей передавайте дело в суд.
Ни слова о том, что на скамью подсудимых должен сесть именно Арсений Челышев, полковник не сказал, хотя это следовало из всей логики разговора. И ни слова начальник не произнес о том – против кого готовить обвинительное заключение. В итоге – формально решение о том, кто виновен, должен принимать он, следователь Воскобойников. А его начальник вроде бы тут оказывался ни при чем. И если суд вдруг взбрыкнет и оправдает Челышева – например, за недостаточностью улик, – эту ошибку начальник всегда сможет свалить на него, на следователя. И выйдет, что он, во-первых, неправильно и неполно информировал в ходе работы своего начальника, а, во-вторых, превратно понял его мудрые указания.
– Хорошо, товарищ полковник, – склонил голову с безупречным пробором Воскобойников. – Я полагаю, суд воздаст преступнику по заслугам.
Глава 6
Мама позвонила Насте сама. Настя в первую секунду даже ее голоса не узнала: тон ледяной, угрожающий. Таким из библиотеки звонят – уведомить, что книги давно просрочены.
Ирина Егоровна не поздоровалась – сразу перешла к делу:
– Анастасия! Нам надо встретиться.
«Швырнуть, что ли, трубку – как она сама бросает?» Но Настя покорно ответила:
– Хорошо, мама. Давай. Давай встретимся. Где?
– Кажется, адрес ты знаешь, – отрезала Ирина Егоровна. – Приезжай сегодня, к семи часам.
Время встречи Настю не устраивало. На сегодня, на пять, она записалась в женскую консультацию. Но ей и в голову не пришло просить маму принять ее попозже. «Ладно – постараюсь успеть. А если в поликлинике будет очередь, придется канючить, чтоб пропустили. Приступ тошноты изображать».
Правда, ей ничего изображать и не нужно: чувствует она себя хуже некуда. «Вроде бы организм – молодой, здоровый, а беременность, как пишут в журнале „Здоровье“, – не болезнь, а состояние. Только почему так тянет прилечь, закрыть глаза, ткнуться носом в подушку?»
Но не будешь же все время лежать! Однако когда Настя не лежала, ее постоянно преследовали всякие пакости: то голова кружилась, то перед глазами цветные медузы плавали… И тошнило – не только по утрам, как полагается, а постоянно.