– Да дома. Где ж ей быть… Так ты увидишь ее сёдни?
– Надеюсь.
– Значит, скажи: Семеновна, мол, просила передать: хлеба в лабаз сегодня не подвезут. Завтра пусть идет. Не забудешь?
– Хорошо.
Арсений развернулся, почапал по грязи и чувствовал, что женщина еще смотрит ему вслед.
…Участок Анфисы Валентиновой – Анфисы, как выяснилось, Сергеевны – выглядел нежилым. Ни шевеленья ни в доме, ни на огороде. Одно из окон, выходящих на улицу, забрано ставнями. На другом, правда, ставни открыты.
– Хозяйка! – крикнул от забора Арсений.
Нет ответа. Калитка оказалась не заперта. Арсений прошел внутрь двора. Откуда-то с задов дома вдруг разнеслись отчаянные крики поросенка. Арсений поднялся на крыльцо. Оно было двусторонним. Ступеньки вели с одной стороны к калитке, а с другой в огород. Крыльцо, как и дом, производило впечатление полузаброшенного, не знающего мужской руки. Выглядело оно прохудившимся, изломанным. Ступенька прогнила. Поверх прибит кое-как кусок фанерки – похоже, неумелой женской рукой.
Арсений дернул дверь дома. Заперто. Он постучал, крикнул: «Хозяйка!»
Опять тишина.
И вдруг – дверь распахнулась. В проеме показалась сухонькая, седая, растрепанная настороженная женщина.
– Чего стучишь? – весьма нелюбезно спросила она. – Чего тебе надо?
В то же самое время Эжен выходил из «свободной зоны» главного московского аэропорта.
Хорошо одетый и сильно нетрезвый. Мечта шереметьевских таксистов. Шоферы-идиоты, кажется, принимали его за иностранца. Вились вокруг, шептали в ухо с дурным акцентом:
– Mister! To center! Fifty dollars!
– Fuck you, – надменно отвечал Эжен.
Раз уж пытаетесь спикать по-английски – извольте понимать и ругательства.
Он решительно, будто в поисках личной «Волги», прошел сквозь стоянку.
Ни в одном городе мира поездка от международного аэропорта до центра не стоит полста долларов. Двадцать, максимум тридцать баксов. А немытая Россия с ее раздолбанными тачками и дорогами – требует пятьдесят. И за твой же полтинник в пути могут ласково попросить бумажник. А если не ограбят, то шулера по дороге подсадят… Эжен быстрым шагом дошел до выезда из аэропорта. Идти легко – кожаный портфель багажом не считается. Голоснул первую же «копейку», выезжавшую со стороны зала прилета. Дедуля в кепке – не бомбила, провожающий – согласился везти его домой за пять долларов. Еще и просиял…
За окном замельтешили унылые сараюшки и обшарпанные бензоколонки. На автобусных остановках ждали транспорта красивые женщины – в уродливых платках, в разбитой обуви… Родина, мать ее. Надо выпить за возвращение.
В портфеле звенели бутылочки «ноль однушки», сувенир от смазливенькой стюардессы. Сунула на прощание. Угостила опивками от настоящих буржуев, летевших в Союз первым классом. Чего они, спрашивается, здесь забыли?..
– Возьмите, месье! – шепнула стюардесса. – Выпьете за мое здоровье! – То ли понравился он ей, то ли пожалела она его, потому что он в Россию летит.
Эх, за здоровье такой цыпочки нужно выпить виски.
Эжен свернул бутылке-малютке горлышко, сделал добрый глоток… Водила уважительно принюхался, пробормотал:
– Водка так не пахнет.
– Возьми. – Эжен щедро сыпанул на торпеду остальные бутылочки.
– Это что ж такое за мелочовка-то? – удивился дедок.
– В самолете бесплатно дают. – Эжен не стал уточнять, что дают бутылочки только пассажирам первого класса. А советские люди первым классом не летают. – Джин, «Кюрасао», «Амаретто» – небрежно перечислил он. – Приедешь домой – попробуешь.
– Спасибо, – растрогался дедок. – Я тебе тогда скидку дам.
Эжен едва не рассмеялся.
– Ладно уж. Вези без скидок. Только ямы не собирай. Укачивает.
…У подъезда Эжен увидел Николеньку. Малыш стоял в грязной луже – вода по щиколотку. Упоенно топал ногами, изображал ураган. Няня в стороне светски смолит коричневую сигаретку «More». На ребенка ноль внимания. Чешет языком с дворничихой. Сигарету опять из бара уперла, наверно. Или Настька разбазаривает, раздаривает тут всяким…
– Сем-мья, чтоб ее, – прошипел Эжен.
Он швырнул водителю обещанные пять долларов и рывком выбрался из машины.
– Николай!
Сынуля его окрика не ожидал. От неожиданности плюхнулся в лужу – задницей в новых джинсах. Няня отшвырнула недокуренную сигаретку, бросилась к хозяину:
– Ой, Евгений Николаевич! А мы вас не ждали!
– Я вижу, – буркнул Эжен.
– Папа, папка! – прокричал Николенька. – Видишь, у меня тут – водная катастрофа!
– Чудесно, – хмуро кивнул Женя и пообещал сыну: – Джинсы сам стирать будешь.
Николенька выбрался наконец из лужи. Из белых кроссовок выливались потоки воды.
– Где мама? – хмуро спросил Эжен. Обе хороши!.. Тоже мне, няньку наняла: мальчик по колени в воде, а та стоит, покуривает.
– Мама? – удивленно переспросил Николенька.
– Анастасия Андреевна? – фальшиво удивилась няня.
– Она уехала к тете подруге! Уже два дня! – доложил сын. – Или двадцать два.
– К какой именно «тете подруге»? – ледяным тоном уточнил Евгений.
– Она… она не сказала, – опустила голову няня. – Обещала, что сама нам звонить будет.
– Ну и как? – скривился Эжен. – Звонит?
Няня потупилась.
– Ладно, все. Домой, – велел Эжен. В голове вертелось ехидное начало миллиона анекдотов: «Вернулся муж из командировки…» А на душе… Женя сам не ожидал, что в Москве на душе у него будет так омерзительно. Или, может, просто начинается похмелье?
В то же самое время в подмосковной деревне Богородское по-колхозному одетая женщина с недоверчивостью смотрела на городского парня, появившегося откуда ни возьмись у нее на крыльце.
– Здравствуйте! – просиял Арсений. Он прямо-таки лучился доброжелательностью. – Я с автобазы, из комитета комсомола.
За долгий путь до Богородского он тщательнейшим образом продумал свою легенду.
– С какой еще автобазы? – подозрительно спросила женщина.
– А где муж ваш покойный работал, – со всей открытостью пояснил Сеня. – Илья Валерьевич.
Что-то дернулось в лице женщины. Она вышла к Арсению на крыльцо и плотно притворила за собой дверь в дом.
– И чего тебе надо? – весьма нелюбезно спросила она.
– Дело в том, – с комсомольским задором начал Арсений, – что супруг ваш, Илья Валерьевич Валентинов, был представлен к медали в честь сорокалетия Победы. И медаль эта на автобазу пришла, да только Илья Валерьевич к тому времени уже у нас в коллективе не работал…
– Да он и не воевал вообще… – с хмурой подозрительностью проговорила тетенька.
– Ну, значит, он был тружеником тыла, – лучисто пояснил Арсений. – И не только медаль Илье Валерьевичу положена. Еще ему дали в честь Победы премию, двести рублей. Поэтому меня послали сказать вам, чтоб вы, Анфиса Сергеевна, эту медаль и премию за своего покойного супруга получили.
– Где ж ты, комса, был столько лет? – прищурилась хозяйка. Подозрительность ее после упоминания о двухстах рублях несколько уменьшилась, однако полностью на нет не сошла. – Где мы, а где Победа!.. Четыре уж года прошло.
– Бюрократия, – бесхитростно развел руками Арсений. – Затерялась медаль, да и приказ о премии потерялся. Никто и не вспомнил. А я тут порядок в архивах наводил, вот и нашел. Ну, и дай, думаю, к вам съезжу. Награда нашла героя и все такое.
– Ну, раз так… – Женщина на секунду задумалась и облизнулась. Арсений понимал ее замешательство. Двести рублей в самом деле деньги немалые и в любом хозяйстве нелишние. – Ну… Давай, что ли, деньги свои. И медальку.
Арсений был готов к такому повороту.
– Не могу прямо сейчас вручить их вам, дорогая Анфисочка Сергеевна. Вам самой надо на автобазу приехать. В бухгалтерию и партком. Расписаться и получить. В торжественной обстановке. Я только, так сказать, вестник. Вроде курьера… Может, Анфиса Сергеевна, вы в дом меня пригласите? Дорога дальняя, в горле все пересохло. Пить хочется…
– Нет, – твердо сказала тетенька. – В дом мы не пойдем. – Ее подозрительность, вроде было угасшая, вспыхнула с новой силой.
– Ну и ладно, – добродушно согласился Арсений. – Тогда вы мне, прямо здесь, кое-что расскажите. Для отчетности. Вы ж понимаете, меня проверять будут – правда ли я к вам ездил или, может, пиво пил. Рабочий день все-таки. Мне за сегодняшнюю поездку отгул обещали…
«Плохо, что тетка такая зашуганная, – мелькнуло у Арсения. – Воров она, что ли, боится? Чего она так охраняет? Поросенка своего?.. Ну, ладно – попробую разговорить ее прямо здесь, на крылечке…»
– Скажите вот мне, пожалуйста, – продолжил он, – когда Илья Валерьевич скончался?
Тетка смерила юношу неприветливым взглядом, но все-таки выдавила из себя:
– Двадцать третьего декабря.
– Восемьдесят пятого года?
– Да, восемьдесят пятого.
– А где он похоронен? На каком кладбище?
– На Котляковском.
– Номер участочка не помните?
– А зачем это тебе? – хмурость хозяйки нарастала.
– Ну как же! – заискрился Арсений. – Цветы возложить. Может, оградку, если надо, поправить.
Продемонстрировал военно-патриотическое воспитание.
– Участок его я не помню, – твердо заявила тетенька.
– Может, у вас номер его записан?
– Нет. И не записан, – отрубила хозяйка.
Арсению вдруг почудилось какое-то шевеление в доме. Скрип половицы, что ли.
– Сама я, – проговорила Анфиса Сергеевна, – когда там, на Котляковском-то, бываю, место Ильи Валерьевича глазами нахожу. А тебе рассказать, где он лежит, нет, не сумею.
Голос тетеньки (показалось Арсению) зазвучал чуть громче, чем раньше. Может, она тоже заслышала шум в доме и захотела заглушить его? Или Арсению показалось?
– А Илья Валерьевич ведь в результате несчастного случая погиб? – продолжил выспрашивать Сеня, прилежно играя роль комсомольского пустоголового балбеса.
– Да. Утонул он. На рыбалке, – нехотя процедила хозяйка.