– Ох, да какие пустяки! – воскликнул диссидент. Он был тронут до глубины души преданностью старика. – Да кого это сейчас волнует – нелегально ли я тогда приезжал?! Четыре года ведь прошло! Да что им сейчас за дело до этого!.. Не те у них заботы. Им бы, кагэбэшникам, сейчас своих бы пересчитать!..
– Да? – радостно просиял Боровко. – Можно все рассказать? Правда?.. Но все равно: я должен был у вас спросить… А потом: допустим, скажу я им, что мы, значит, в тот день с вами встречались… А они спросят: а зачем встречались? Почему – встречались? И что?.. Мне им про рукопись рассказывать?.. А ведь это, наверно, до сих пор для них тайна. И до сих пор для меня уголовная статья…
– Ну зачем же: раз уж начали рассказывать, то все до копейки рассказывать? – вскричал Григорян. – Не надо им ничего про рукопись говорить!.. Скажите им: были, мол, у меня в гостях. Я сам вас пригласил. Сидели мы с вами весь день здесь в квартире, чаи распивали… Спросят, зачем я вас пригласил, так и скажете: прослышал, мол, сам Григорян, что Боровко в сторону диссидентства склоняется, вот и пригласил, чтоб о ваших идейных устремлениях выведать… Да только, мол, не подошли вы мне – слишком вы спокойный человек, слишком любите свою Родину… С тем, скажете, со мной и расстались.
– И вы подтвердите? – с облегченной улыбкой да даже сквозь навернувшиеся слезы спросил старик.
«Все-таки он помешанный», – подумал Григорян, а вслух ответил:
– Да конечно же, подтвержу! Все подтвержу!.. Можете не сомневаться!
– И это не повредит вам? – обеспокоенно спросил Боровко.
– Да нет же, нет! Теперь – не повредит нисколько. Да если бы даже и повредило – неужто я бы не подтвердил? Неужто бы допустил, чтоб вас вот так, без вины, осудили?!
– Спасибо, – пролепетал сквозь слезы старик. – Спасибо вам, Александр Рафаилович. Вы благородный человек. Спасибо, спасибо вам.
– Да что вы, какие пустяки, – растроганно и смущенно проговорил Григорян и подумал: «Какой преданный и чистый человек!.. Готов был за меня на муку идти, в тюрьму… Жаль только, что он не совсем в себе – нельзя его использовать на полную катушку в борьбе против советчины… А, впрочем, может, и он когда-нибудь на что-то сгодится…»
– Значит, алиби теперь у меня есть? – еще раз пролепетал сквозь слезы старик. – И я могу пойти и сказать им?..
– Ну, конечно-конечно, – заверил диссидент. – Нисколько не сомневайтесь. Я уже говорил: я все подтвержу… Может быть, хотите чаю? – спросил он, уходя от ставшего совсем неприятным разговора. – Или спать вас уложить? Места еще есть.
– Нет-нет! – засобирался Боровко, вскочил. – Я и так… И так уже злоупотребил… вашим гостеприимством… Я пойду… Пойду на вокзал, пешочком… Здесь недалеко. А скоро и электрички пойдут…
– Ну, не стану вас удерживать, – с облегчением произнес Григорян, встал и протянул Боровко руку для прощального пожатия.
Глава 14
Арсений вернулся домой глубоко за полночь.
Настолько поздно, что ни метро, ни автобусы уже не ходили. Возвратился в Москву из Богородского на последней электричке.
Брать такси на вокзале было чистым безумием – не найдешь, а даже если найдешь, никаких штанов расплатиться не хватит.
Пройдя пару кварталов от Павелецкого вокзала, он поймал-таки машину на Садовом кольце. Уговорил таксиста – тот со скрипом, за «два счетчика», согласился рулить к нему в глушь, на Краснодонскую улицу.
Когда во дворе он рассчитывался с «шефом», бросил взгляд на собственные окна. Ему показалось, что они светятся. «Что за чушь… – устало подумал он. – Примерещилось. Или Настька утром позабыла свет погасить».
Но когда он открыл дверь своим ключом, кто-то бросился к нему из тьмы прихожей.
– Гад! Убоище! Где ты шляешься! – прокричал навзрыд женский голос, а потом на него обрушился удар в плечо, а следом – ощутимая оплеуха.
– Тю! Настька! – подивился он и крепко схватил ее за руки. Ее ударчик оказался будь здоров: аж в голове загудело.
Она дернулась, высвобождая руки, и Сеня сгреб ее в свои объятия. И тогда она прильнула к его груди – и бурно разрыдалась. Ее тело обмякло.
Арсений стоял, осторожно поглаживая Настю по спине, защищая ее кольцом своих рук от всех бед и напастей. Он понимал: у нее что-то случилось. Что-то трагичное для нее самой – но, возможно… Возможно, радостное для них обоих. Иначе бы… Иначе бы она так поздно здесь не появилась.
Арсений осторожно повлек Настю в комнату. «Не сюда», – прошептала она. Он открыл было рот спросить – почему, но с порога глянул и все понял: на его кровати спал Николенька. Спал глубоко и безмятежно. Лицо сына разрумянилось, но ручки были выпростаны из-под одеяла и сжаты в кулачки.
Арсений не стал спрашивать: «Ты ушла от него?» – хотя этот вопрос вертелся у него на языке, но он боялся спугнуть свою удачу, свое счастье. По-прежнему держа Настю в объятиях, он отвел ее в кухню. Усадил на табурет.
– Как ты живешь! – вдруг презрительно, высоким голосом, воскликнула она. – У тебя даже каши никакой нет!
– Теперь будет, – улыбнулся он. Прилив счастья и любви, и радости оттого, что они наконец все вместе, втроем, был настолько силен, что Арсений не смог сдерживать свои чувства.
– Что ты смеешься?! – гневным шепотом выкрикнула Настя. – Я страшная, да?!
Что ему оставалось делать – только снова обнять ее и шептать утешительные слова: что она прекрасная, великолепная, исключительная, навек любимая…
Вскоре Настя вроде бы успокоилась, оттолкнула его и начала, перескакивая с пятого на десятое, рассказывать: как неожиданно вернулся из командировки Эжен – пьяный, как всегда после своих поездок; как он стал обвинять ее в неверности; как начал в отместку хвастать своими любовницами… А главное… «Он спал с моей матерью! Ты можешь себе представить?! С ней, старой коровой! Давно, все время!.. Всю жизнь!.. Они вдвоем обманывали меня! За моею спиной!.. Вот, вот почему она хотела меня за него выдать!.. Чтоб жить с ним в одной квартире!.. Чтобы блудить с ним!..»
Возможно, в глазах Арсения мелькнуло торжество, потому что Настя снова набросилась на него:
– Чему ты радуешься?! Что меня так опустили?! Небось думаешь: поделом тебе?!
– Нет. – Он покачал головой. – Ничему я не радуюсь. Просто… Просто я сегодня… – Слова давались ему с трудом, и наконец он вымолвил главное: – Я узнал, кто убийца. Кто убил твоих деда и бабку.
Настя посмотрела на него испуганными глазами:
– Узнал?! Ты узнал?!
И тогда Арсений в телеграфном стиле поведал Насте о том, что случилось с ним сегодня.
Об убийце, найденном им в деревне Богородское Ступинского района. О коротком поединке. О том, что рассказала жена шофера, пока тот, отрубленный, пьяный и связанный, лежал на кровати, а они пили чай в доме.
– Дядя Илья… – прошептала Анастасия. – Поверить не могу… Ведь я его маленькой, еще вот такой, знала… Он ведь с дедом всю жизнь… Зачем же он это сделал? Из-за денег?
– Не только, – покачал головой Сеня.
Достал из-за пазухи свернутую в тугую трубочку обыкновенную ученическую тетрадку. Протянул Насте.
– Что это?
– Его признание. Мне дала жена Валентинова. Он написал его на случай… – Арсений осекся, махнул рукой. – На случай, если он вдруг погибнет. Он здесь оправдывается. И объясняет, как дело было. Держи.
Настя со страхом и отвращением, словно тетрадь была испачкана в крови, взяла ее в руки.
– Прочитай, – настойчиво сказал Арсений. – Сейчас. Лучше уж узнать обо всем – сразу. – А сам отошел к окну.
Настя с ужасом смотрела на тетрадь. Она боялась ее открыть. Ей казалось, что в ней содержится еще одна тайна – может быть, более ужасная, чем та, о которой она узнала сегодня днем от Эжена.
Настя мельком перелистала тетрадь, которая почти до конца была исписана ровным старательным почерком, чернильной ручкой. Бросились в глаза слова: «Ударил…Убил…»
Настя вздрогнула и, оттягивая момент, когда придется узнать тяжелую, страшную правду, снова ее закрыла.
На синей обложке, чуть выше бледно отпечатанного слова «ТЕТРАДЬ», имелся заголовок. Аккуратным почерком крупными буквами выведено: «Явка с повинной». И – подчеркнуто двумя чертами.
А ниже стандартной шапки – пометка:
«В случае моей насильственной или неожиданной смерти прошу немедленно доставить данные записи в Генеральную прокуратуру СССР или в ближайшее отделение милиции».
Настя осторожно открыла тетрадь.
Записи начинались так:
«Я, Валентинов Илья Валерьевич, русский, член КПСС с 1968 г., водитель специализированной автоколонны №1212, проживающий по адресу: Москва, проспект Мира, 12, к. 2, кв. 12, находясь в здравом уме и трезвой памяти, заявляю о нижеследующем:
11 марта 1985 г. мною было совершено убийство двух человек: Капитонова Егора Ильича и его жены Капитоновой Галины Борисовны.
Данное преступление я совершил следующим образом:
11 марта 1985 г. в 13 часов я отвез тов. Капитонова к нему домой на Большую Бронную улицу обедать.
Егор Ильич отпустил меня до 15 часов.
Я сказал, что тоже поеду обедать. Я отъехал на своем служебном автомобиле «Волга» от дома Капитоновых. Затем припарковался на улице Малая Бронная. Оттуда я пешком вернулся назад к их дому.
Около 13 ч. 30 мин. указанного дня я опять вошел в подъезд дома Капитоновых. Как мне и было обещано (кем и когда, я расскажу ниже), вахтер внизу в подъезде отсутствовал.
Я поднялся в квартиру. Оба супруга, и Галина Борисовна, и Егор Ильич, в тот момент находились дома.
Дверь мне открыла тов. Капитонова Г.Б. Она не удивилась моему появлению, так как я являлся персональным водителем ее мужа и часто бывал у них дома, заезжая за Егором Ильичом.
Когда Галина Борисовна открыла мне дверь и повернулась ко мне спиной, я неожиданно для нее нанес ей несколько ударов холодным оружием (ножом) в спину.
Галина Борисовна упала.
Я перешагнул через нее и направился в кухню. На пороге кухни меня встретил тов. Капитонов Е.И.