Предполагалось, что наша группа встречается 8 октября в аэропорту в сорока километрах от Лондона, откуда мы летим в киевский Борисполь, где должны встретиться с остальными участниками из разных стран. Но мне еще надо было добраться до Лондона от своего дома – старой каменной мельницы в деревушке к северу от Абердина, – то есть преодолеть расстояние, больше которого в Британии просто не бывает. Выбирая между адским двенадцатичасовым автобусным марафоном и железной дорогой – два с половиной часа на электричке до Эдинбурга, а потом ночь в экспрессе до Лондона, – я предпочел поезда. С детства мечтал прокатиться в спальном вагоне. Это ассоциировалось с приключениями (помните «Убийство в Восточном экспрессе»?), а кроме того, там можно было нормально отдохнуть, в отличие от битком набитого неудобного автобуса.
В пятницу вечером отец довозит меня до ближайшей автобусной остановки в пяти милях от дома, где мы и прощаемся. Еще пятьдесят километров езды, и через час я уже вхожу в элегантный викторианский вокзал Абердина с недавно отремонтированным потолком из стекла и кованого металла, а там сажусь на первый из двух своих поездов. Поездка вдоль восточного побережья Шотландии – вещь ничем не примечательная, к тому же вскоре в окне остается лишь мое отражение, поэтому я откидываюсь на спинку сиденья, вынимаю телефон и загружаю мобильную версию «Майнкрафт». Она в тот день только вышла, и я – из каких-то странных соображений – предвкушаю восторг от того, что стану первым, кто сыграет в «Майнкрафт» в Чернобыле. Электричка пересекает величественный железнодорожный мост Форт-Бридж, и мы прибываем на конечный пункт первой части моего маршрута – вокзал Эдинбург-Уэверли. Выйдя на перрон, я нахожу свой следующий поезд – тот тихо стоит себе в укромном уголке на другом конце вокзала. На всякий случай уточняю у проводницы в форме, лондонский ли это поезд.
Однажды я сел в поезд «Верджин Пендолино» из девяти вагонов, чтобы проехать 25 километров от Престона до Ланкастера, и лишь через полчаса до меня дошло, что мы не остановились. Мой вопрос не произвел на проводника особого впечатления, и он, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость, сообщил, что это экспресс до Глазго, который идет без остановок, и что мы проехали уже 300 километров. Боже… Тогда, вопреки расписанию, на полпути, в Карлайле, поезд сделал секундную остановку – только ради меня.
«Нет, сейчас не тот случай, – заверяет меня проводница. – У нас сегодня поезд битком». Я прохожу к своему купе и открываю дверь. Соседа еще нет, и я по-детски решаю застолбить за собой верхнюю полку, водрузив на нее сумку, словно флаг. Время течет, а в купе никто не заходит. Когда мы уже вот-вот должны тронуться, раздается стук в дверь, в нее просовывает голову та самая проводница и извещает, что сосед, наверное, не придет. Все тесное купе в моем распоряжении; правда, вскоре выяснилось, что спать в поезде не так-то просто. Пока я мчусь на юг, к столице, он постоянно то лязгает, то качается, то притормаживает, то разгоняется снова.
Оглянуться не успел, уже четыре утра, поезд на малом ходу вползает в Лондон. Я замерз и устал, но после бодрящей прогулки между станциями вновь сижу в электричке, которая через два часа доставит меня в аэропорт Гатвик. Хотя мне добираться дольше всех из группы, на место я прибываю первым, но к девяти утра подтягиваются и остальные. Я подхожу к собравшимся и представляюсь. Приятно, когда имена людей, с которыми ты виртуально общался последние пару недель, обретают наконец лица. В тот день я познакомился со многими прекрасными людьми, но особенно это касается Дэнни, Кейти и Давида. Мы вчетвером будем держаться друг друга всю дорогу.
Беспристрастный голос из динамиков сообщает, что самолет готов к посадке, и мы шагаем через перрон к ожидающему аэробусу А320 Международных авиалиний Украины. Я стараюсь выглядеть спокойно, но внутри жутко паникую; до этого я летал лишь дважды, оба раза ночью, и мне это ужасно не понравилось. Меня всегда страшила возможность попасть в авиакатастрофу, где ты не в силах ни на что повлиять, и это превратилось в мой кошмар. Хотя из иллюминатора за левым крылом открывается прекрасный вид, телефон куда успешнее успокаивает мои нервы, – но вот стюардесса просит отключить все устройства. Я закрываю глаза, чтобы отгородиться от всего, а тем временем мощные двигатели лайнера вдавливают меня в кресло. Трепет возбуждения и ужас – я хорошо это помню.
Вид из окна летящего самолета гораздо лучше, чем я мог вообразить; когда впервые смотришь на мир с такой высоты, волей-неволей задумываешься, насколько мы на самом деле незначительны – как бы банально это ни звучало. Половину времени полета я усиленно пытаюсь прикинуть, на каком мы расстоянии от видимых береговых линий, и столь же усиленно стараюсь не думать о тридцати пяти тысячах футов (10 000 м), отделяющих меня от земли. Время близится к вечеру, и через четыре с половиной часа в воздухе самолет начинает тряский спуск сквозь темнеющие облака к аэропорту Борисполя. За бортом пасмурно и дождливо, но мне наплевать: я вновь на твердой земле и могу теперь на некоторое время отвлечься от аэрофобии. И как только с ней справляются летные экипажи?
Наша группа, похоже, выделяется на общем фоне: стоило нам войти в терминал, окружающие принялись на нас глазеть. Нас заранее предупредили, чтобы мы ни в коем случае не сообщали никому в Борисполе истинную цель визита. Мы должны говорить, что прилетели в Украину пофотографировать. Из будки меня пристально разглядывает худощавый человек с непроницаемым лицом. Может, все иностранцы прилетают сюда, чтобы съездить в Чернобыль? Сильно сомневаюсь, но на всякий случай одариваю его краткой невинной улыбкой. По всей видимости, зная здесь, зачем мы прилетели, нам, вероятно, не разрешили бы въезд в страну, хотя и не понимаю почему.
У нас есть несколько часов, которые некуда девать. Автобус приедет за нами в восемь вечера, до тех пор – свободное время. Я меняю деньги, и мы с Дэнни, Кейти, Давидом и приветливым парнем по имени Джош отправляемся искать, где можно поесть. Подобно тупым туристам – а мы, впрочем, они и есть – мы останавливаем выбор на первом же кафе, где мне померещилось что-то родное, – это расположенный в главном терминале небольшой ресторанчик в стиле классической американской закусочной пятидесятых. Стены увешаны черно-белыми ретрофотографиями Нью-Йорка вперемешку со старой рекламой кока-колы. Меню стилизовано под первую полосу газеты «Таймс». Мы умираем с голоду, но, поскольку никто из нас, кроме разве что поляка Давида, не знает ни слова по-украински, а официантка не говорит по-английски, приходится довольствоваться чаем. Думаю, чай – штука общемировая.
Мы с новыми друзьями попиваем обжигающий зеленый чай и болтаем о Чернобыле, о своих фотокамерах, рассказываем, кто откуда приехал, и радостно делимся надеждами, связанными с поездкой. Время пролетает незаметно, и вот мы уже в автобусе, который повезет нас в тысячелетний город Белая Церковь в восьмидесяти километрах от аэропорта – там мы переночуем, а затем отправимся южнее, в ракетный музей. К одиннадцати вечера мы без всяких приключений добираемся до Белой Церкви, где на темных подъездах к гостинице внимание привлекает только какой-то интригующий, освещенный прожекторами промышленный объект. Пока сопровождающие что-то долго обсуждают с персоналом, мы минут двадцать торчим в вестибюле, а потом нам велят подниматься по украшенной витражами мраморной лестнице. У меня такое впечатление, что нас здесь никто не ждал. На верхнем этаже мы вновь оказываемся в одиночестве, и на выручку приходит Давид: перемежая жесты и польские слова, он объясняет ситуацию уборщице. Бросив вещи в своих комнатах и обследовав здание (первым делом мы, естественно, ринулись к выходу на крышу, но он оказался закрыт), наша группа приняла коллективное решение расслабиться в гостиничном пабе.
Ну, то есть коллективное, если не считать меня. Я устал не меньше остальных, но весь этот путь я проделал не затем, чтобы тусоваться и бухать, – мне не терпится начать обследовать окрестности. Давид соглашается составить мне компанию, и мы, прихватив с собой штативы и камеры, выходим в ночь. Гостиница стоит на северном углу ярко освещенного перекрестка с парой ресторанов и магазинов, но за перекрестком фонари начинают редеть, погружая в темноту длинные участки заросших травой тротуаров и покрытые выбоинами дороги. Мы пытаемся по памяти восстановить маршрут к промышленному объекту, мимо которого проезжали на автобусе. По дороге я сталкиваюсь с первым неожиданным зрелищем – бродячие собаки. Мы идем всего десять минут, и навстречу нам уже попались две или три – не обращая на нас никакого внимания, они беспечно совершали ночную прогулку. Может, для кого-то в этом нет ничего необычного, но на севере Шотландии бродячая собака – это не то, что первым делом увидишь на улице. Вид собак уравновешивается зрелищем, которого я ожидал, – «Лада Рива», ставшая известным на весь мир символом советских машин.
Центральное белое здание промышленного объекта – нечто вроде зернового элеватора, оно состоит из двух групп по двенадцать одинаковых башен, разделенных посередине высоким строением, и еще двух огромных башен – по одной на каждом конце, – и все они соединены горизонтальной, хлипкой с виду галереей. Мы с Давидом делаем снимки, спрятавшись под деревом, стараясь не попасть в поле зрения человека в бывшем армейском грузовике, что стоит напротив. Надолго мы там не задерживаемся – лишь проходим немного дальше, фотографируем котельную этого объекта и отправляемся в гостиницу спать.
Музей ракетных войск стратегического назначения раньше был секретной советской базой с ракетами шахтного базирования SS-24 «Скальпель»[103]. Среди двух тысяч других любопытных экспонатов – 35-метровая, внушавшая страх SS-18 «Сатана»[104], самая мощная в мире межконтинентальная баллистическая ракета с зарядом 20 мегатонн и площадью поражения 800 квадратных миль (2000 кв. км). Для сравнения: бомба, сброшенная на Хиросиму, обладала мощностью «всего» 16 килотонн. После распада Советского Союза все украинские ракетные базы в рамках советско-американского договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-I) были демонтированы. Осталась только эта – ее превратили в музей. На базе очень интересно: у меня есть возможность как следует осмотреть командный пункт глубиной в двенадцать этажей, расположенный в сорокаметровой шахте, заснять кучу экзотического военного транспорта и своими глазами увидеть впечатляющие образцы ракетной технологии, – но все время идет дождь, и потом, это все же не то, ради чего мы проделали такой путь до Украины. Нам не терпится попасть в Чернобыль