Наконец Эсаулов выехал в Киев во главе колонны из двух автобусов и двух автомобилей скорой помощи. В автобусах везли двадцать шесть больных, сохранивших способность к самостоятельному передвижению, а в скорых – двоих операторов реактора, получивших термические ожоги более чем 30 процентов тела. В Киеве колонна проехала по Крещатику – главной улице города. Странные люди в больничных пижамах смотрели из автобусов на киевлян, а те, не подозревая о том, что творится совсем неподалеку, почти не обращали на них внимания. В Борисполе колонна была в начале четвертого утра 27 апреля. Через несколько часов московские скорые, во избежание радиоактивного заражения выстланные изнутри полиэтиленовой пленкой, привезли припятских пациентов в Клиническую больницу № Гуськова, отточившая профессиональное мастерство на жертвах военного атома, подготовила все для приема жертв атома мирного.
Эсаулов успешно справился с задачей эвакуировать первых пострадавших. На обратном пути из Киева он обогнал сотни автобусов, двигавшихся туда же, куда и он, – в Припять. Теперь должна была начаться полная эвакуация города[211].
Колонны автобусов, долгие часы простоявшие на дорогах между Припятью и Чернобылем, получая высокие дозы радиации, пришли в движение в половине второго ночи 27 апреля. Тем временем уровень радиации в городе быстро повышался. 26 апреля он находился в пределах 14-140 миллирентген в час, а к семи утра 27 апреля вырос до 180–300 миллирентген в час, в отдельных районах в непосредственной близости от АЭС достигая 600 миллирентген в час. Первоначально эвакуацию планировалось начать утром 27 апреля, но решение принималось слишком долго. В итоге ее начало было перенесено на вторую половину дня[212].
Для многих жителей Припяти новость об эвакуации стала не неожиданностью, а облегчением – они знали о ней заранее и готовились. Междугородняя телефонная связь была отключена, инженерам и рабочим АЭС строго запретили кому-либо рассказывать о происходящем на станции. Но советские люди привыкли больше доверять неформальным каналам распространения информации, чем государственным. Через несколько часов после взрыва по Припяти пошли слухи об атомной аварии.
Сотрудник Чернобыльского монтажного управления Лидия Романченко вспоминает: «Где-то около восьми утра [26 апреля] мне позвонила соседка и сказала, что ее соседка со станции не вернулась, там авария произошла». Другой источник вскоре подтвердил эти сведения: «Наш друг-стоматолог рассказывал, что их всех ночью подняли по тревоге и вызвали в больницу, куда всю ночь возили людей со станции». Добрая самаритянка Романченко поспешила поделиться новостью с родными и друзьями: «Я сразу же кинулась к своим соседям, кумовьям, а они с ночи уже „на сумках“ сидят: им кум позвонил и рассказал об аварии»[213].
Население Припяти постепенно осознавало, какая над ним нависла опасность. Старший инженер управления строительства Чернобыльской АЭС Людмила Харитонова решила было с мужем и детьми поехать на дачу, но на выезде из города их развернула милиция. Вскоре жители Припяти увидели, как поливальные машины моют улицы каким-то пенным составом. Немного спустя на улицах появились грузовики с военными, над городом то и дело пролетали военные вертолеты и самолеты. Военные и милиционеры были в респираторах и противогазах. Детям в школах выдали таблетки йодистого калия, отправили домой и велели не выходить на улицу.
«Ближе к вечеру стало тревожнее, – вспоминает Харитонова. – Эта тревога шла уже неизвестно откуда, то ли изнутри души, то ли из воздуха, в котором стал сильно ощущаться металлический запах». По городу поползли слухи, что разрешили эвакуироваться всем желающим. Харитонова с семьей пошла на станцию Янов и села на московский поезд. «На станции Янов патрулировали военные, – рассказывала она. – Было очень много женщин с маленькими детьми. Все были немного растерянные, но вели себя спокойно… Но я все равно ощущала новое время. И когда подошел поезд, мне он показался уже другим, будто он пришел из той, чистой эпохи, в нашу эру, Чернобыльскую, грязную…»[214]
В начале одиннадцатого утра 27 апреля руководители города созвали представителей предприятий, школ и учреждений, чтобы выработать план эвакуации. Обеспокоенные жители тут же бросились к горкому партии. Заместитель министра внутренних дел генерал Бердов при полном параде вышел на ступени горкома и успокоил возбужденную толпу. По его распоряжению сотни милиционеров обошли все дома и квартиры в городе, оповещая жителей о скорой эвакуации. Окончательную отмашку, заручившись благословением Москвы, правительственная комиссия дала только в полдень, всего за два часа до начала эвакуации[215].
Едва возвратившись из Киева, заместитель председателя Припятского горисполкома Александр Эсаулов получил новое задание: эвакуировать всех, госпитализированных в медсанчасть с радиоактивным поражением, – таких набралось уже больше сотни. Партийное начальство хотело, чтобы уже к полудню больные были в аэропорту Борисполь, откуда их, как и предыдущую партию, планировалось отправить в Москву. Это указание Эсаулов получил только около десяти утра, так что уложиться в назначенные сроки никак не мог. Только дорога до Киева занимала как минимум два часа, а надо было еще собрать людей и оформить документы. Все было готово только в полдень. На этот раз не было никакой возможности вывезти эвакуируемых тайком, и Эсаулов даже не пытался. Жены долго, со слезами и объятиями прощались с мужьями, но в конце концов Эсаулов рассадил людей по автобусам, и они тронулись в путь.
Проехав несколько километров, колонна внезапно остановилась в деревне Залесье: одному из больных срочно понадобилась медицинская помощь. Остальные вышли из автобусов размять ноги и покурить. Вдруг к автобусам с отчаянным криком бросилась женщина. Как выяснилось, это была мать парня из Залесья, ехавшего в одном из автобусов. Она узнала его и не смогла сдержать чувств. «Это ж надо! Такая вот стыковка, – вспоминал Эсаулов. – Откуда она появилась, я так и не понял». В его памяти навсегда осталось, как сын, успокаивая ее, повторял: «Мамо… мамо…» Автобусы еще какое-то время постояли и двинулись дальше. Эсаулова настолько измотали события последних суток, что, когда в кабинете начальника аэропорта Борисполь его попросили заплатить за две выпитые им чашки кофе из буфета, он не сразу понял, что от него хотят. «Я… словно из другого мира приехал», – вспоминал он.
Между двумя мирами, как выяснилось, выросла граница с пограничным контролем. Перед тем как выехать из Борисполя, Эсаулову и его водителям было велено вымыть автобусы и принять душ. Ни для кого уже не было секретом, что авария вызвала повышение уровня радиации. В обратный путь автобусы выехали около четырех часов дня 27 апреля. На подъезде к Припяти они увидели, как навстречу вереницей тянутся автобусы – их было более тысячи. Эвакуация всего города стала реальностью[216].
В начале второго местное радио начало передавать объявление об эвакуации – оно звучало из громкоговорителей по всему городу. Спокойно-торжественный женский голос зачитывал его по-русски с сильным украинским акцентом:
Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской Совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако с целью обеспечения полной безопасности людей и в первую очередь детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, 27 апреля, начиная с 14:00 часов будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания… Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации[217].
Один и тот же текст с незначительными изменениями повторили четыре раза, но большинство жителей Припяти все еще не понимали, насколько все серьезно. «Представьте, – вспоминала секретарь горкома комсомола Анелия Перковская, – до эвакуации остается полтора часа. В кафе нашем детском, в большом торговом центре, полно родителей с детьми, едят мороженое. Выходной день, все хорошо, все спокойно». За тридцать шесть часов, прошедших после взрыва, власти не дали людям достоверной информации и фактически предоставили их самим себе. Никто не объяснил им, как защитить себя и детей. Уже утром 26 апреля радиация в городе достигла уровня, при котором по закону необходимо было оповестить население о радиационной опасности, но чиновники, как один, просто проигнорировали этот факт. А в довершение всего жителям города велели выйти на улицу с вещами как минимум за пятьдесят минут до подачи автобусов. И они, как сознательные граждане, в точности так и сделали[218].
Фильм, снятый 26 и 27 апреля, запечатлел свадьбу, которую играют в городе, зараженном радионуклидами. Молодые мужчины и женщины в летней одежде гуляют по улицам с детьми, играют в футбол, едят на открытом воздухе мороженое. Эти кадры кажутся невероятными в сочетании с другими, снятыми там же и тогда же: поливальные машины отмывают улицы, милиционеры и военные в защитном снаряжении патрулируют город на бронетранспортерах, люди ждут автобусов, чтобы навсегда покинуть свои дома. В какой-то момент в кадре возникает кукла в окне многоквартирного дома – она как будто ждет, что за ней вернутся. Подлинный смысл того, что мы видим, открывают белые пятна и вспышки на пленке: это отметины радиоактивных частиц, обжигающих кинопленку сквозь толстые линзы объ