ектива[219].
Среди тысяч людей в тот день навсегда покидавших свои дома, была журналистка Любовь Ковалевская, незадолго до того опубликовавшая статью о нарушениях и браке при строительстве Чернобыльской АЭС. Накануне она почти всю ночь успокаивала престарелую мать, встревоженную слухами о скорой эвакуации. Теперь вся семья – сама Ковалевская, ее мать, дочь и племянница – была готова ехать. Было объявлено, что их вывозят из города всего на три дня. «У каждого подъезда уже стоят автобусы, – вспоминала Ковалевская. – Все одеты по-походному. Шутят. И все довольно тихо вокруг. У каждого автобуса – милиционер, проверяющий по списку жильцов, помогающий вносить вещи и, наверное, думающий в это время и о своей семье, с которой и повидаться-то не удалось за эти сутки… Автобус тронулся». Припятский кинооператор продолжал снимать из едущего автобуса. Снятые им кадры в последний раз запечатлели город, в котором еще живут люди. К половине пятого эвакуация была завершена[220].
Спеша отрапортовать о первом успехе, Щербина позвонил в Москву. «Николай Иванович, людей в Припяти нет. Бегают одни собаки», – доложил он председателю Совета министров Николаю Рыжкову. Домашних животных отъезжавшим взять с собой не дали – к ним в Советском Союзе относились без лишней сентиментальности. Несколько дней спустя милиция сформирует специальные отряды для отстрела бродячих собак. Но в Припяти остались не только собаки. В городе были оставлены около пяти тысяч работников атомной станции, которые должны были обеспечить остановку трех реакторов, продолжавших работу. Остались и влюбленные молодые пары, получившие в свое распоряжение опустевшие родительские квартиры. И наконец, никуда не поехали многие пенсионеры. Они не могли понять, зачем сниматься с места, если людей эвакуируют всего на три дня[221].
«Приходилось убеждать», – вспоминал министр внутренних дел Украины Иван Гладуш. В целом он был горд тем, как организованно его подчиненные провели эвакуацию. На следующий день Гладуш доложил ЦК Компартии Украины, что в общей сложности из Припяти вывезли 44 460 человек, которых затем разместили в сорока трех близлежащих населенных пунктах. «Развозили по селам, – рассказывал он. – Заняли клубы, школы, в квартиры к местным жителям селили. Все относились с пониманием». Валентину Брюханову, чей муж, директор Чернобыльской АЭС, остался в Припяти, эвакуировали вместе со всеми и поселили в одной из деревень. Через несколько дней корреспонденты киевской газеты встретили ее на ферме, где она работала дояркой[222].
Органы госбезопасности информировали партийное руководство Украины, что двадцать девять человек из примерно тысячи самостоятельно выехавших из Припяти в Черниговскую область госпитализированы с симптомами лучевой болезни. Исправно проводя «мероприятия по недопущению распространения панических слухов и тенденциозной информации», с распространением радиации КГБ справиться не мог. Эвакуированные на собственной коже, одежде и личных вещах разносили ее по местам временного расселения. Автобусы, вывозившие жителей Припяти, по окончании эвакуации вернулись в Киев и вышли на свои обычные маршруты, разнося радиоактивные частицы по всему двухмиллионному городу[223].
Глава 10Укрощение реактора
27 апреля в Припяти играли в песок не только дети, понятия не имевшие ни о какой радиации. Эта сыпучая субстанция оказалась не менее привлекательной и для взрослых, куда больше знавших об аварии и ее последствиях. Примерно в полукилометре от здания горкома, где базировалась правительственная комиссия, строители насыпали огромную кучу песка. Из окон соседних домов можно было наблюдать необычную картину: трое мужчин в возрасте от сорока до шестидесяти лет – один в генеральской форме, двое в солидных деловых костюмах – наполняли песком принесенные с собой мешки. Чем дольше они орудовали лопатами, тем сильнее с них катил пот и тем грязнее становилась одежда. Но росло и количество наполненных мешков.
В форме был генерал-майор Николай Антошкин, начальник штаба ВВС Киевского военного округа и командир вертолетного подразделения, дислоцированного с утра на площади перед припятским горкомом. В гражданском – Александр Мешков, первый заместитель министра среднего машиностроения СССР, всесильного Ефима Славского, и заместитель министра энергетики и электрификации СССР по атомной энергетике Геннадий Шашарин. Вертолетчики Антошкина сбрасывали мешки с песком в жерло разрушенного реактора, чтобы запечатать его и предотвратить дальнейшее распространение радиационного заражения.
Решение завалить реактор мешками с песком было принято еще ночью, но его исполнение отложили до восхода солнца. На переброску вертолетов в Припять, обустройство взлетной площадки и разведку подлетов к реактору потребовалось время. Когда вертолетчики были готовы приступать, генерал Антошкин попросил у председателя правительственной комиссии Бориса Щербины технику и людей для загрузки песка в мешки. Щербина раздраженно ответил, что, мол, пусть пилоты делают это сами. Но Антошкин настаивал на том, что нужна помощь. Тогда Щербина велел ему взять Мешкова и Шашарина и отправить их грузить песок. Ответственные работники не стали возражать. «Щербина торопил, – вспоминает Шашарин. – Под грохот вертолетов орал во весь рот, что не умеем работать, плохо разворачиваемся. Гонял всех, как сидоровых коз, – министров, замминистров, академиков, маршалов, генералов, не говоря уже об остальных… „Как реактор взрывать, так они умеют, а мешки загружать песком – некому!“»
Щербина распоряжался со своеволием античного тирана. К утру 27 апреля он успел оправиться от начального шока и растерянности. Уяснив стоящую перед ним цель, председатель правительственной комиссии переключился на старый проверенный стиль руководства, широко применявшийся сталинскими управленцами в 1930-е годы, в период индустриализации и насильственной коллективизации: застращать подчиненных до полусмерти и потом требовать от них невозможного. Раз Антошкин, Шашарин и Мешков не могут найти людей для загрузки мешков, пусть делают это сами[224].
Но скоро рабочих рук прибавилось. «[Я] своими глазами видел, как командиры экипажей, офицеры молодые загружали мешки песком, нагружали эти мешки в вертолеты, летели, устанавливали, выходили на цель, сбрасывали, возвращались и снова проводили эту работу», – вспоминает Легасов. «27 или 28 апреля – эти два дня ни Минэнерго, ни местные власти никак не могли организовать работу, такую форсированную, четкую, по подготовке тех предметов, которые требовали заброса в шахту реактора, – рассказывал он. – Где-то с 29 числа этот порядок был организован. Были установлены нужные карьеры, пошел свинец. Уже были расставлены люди, и после этого дело пошло на лад. Вот к этому же времени примерно вертолетчики нашли способ действий своих очень такой эффективный, расположив наблюдательный пункт на крыше здания райкома партии в городе Припять. Оттуда они наводили на цель экипажи, которые находились над четвертым блоком»[225].
Через некоторое время задачу по загрузке мешков поручили руководителям припятского горкома комсомола. Они обходили рабочие общежития, призывая людей помочь. Народу откликнулось много, но лопат, мешков и веревок, чтобы их завязывать, не хватало. Какое-то время мешки завязывали распущенным на тонкие полоски кумачом, который был заготовлен для украшения города к празднику Первого мая. После того как жителей Припяти эвакуировали, рабочих стали привозить из других мест, в основном из окрестных деревень. Это были по большей части женщины, как в войну. Одна из них, жительница Чернобыля Валентина Коваленко, вспоминала: «Сказали, что беда пришла и надо помочь, поехать в песчаный карьер, песок в мешки грузить, чтобы их потом с вертолета в реактор побросать… Там в основном мы, женщины, и грузили этот песок с утра до ночи»[226]. Рабочую силу обеспечивали украинские власти, московские же отвечали за финансовую сторону.
Препоручив заботу о мобилизации рабочих и загрузке мешков комсомольским лидерам и представителям местной власти, генерал Антошкин вернулся к своим прямым обязанностям – координации работы вертолетчиков, которым предстояло завалить реактор мешками с песком. Еще до того как Щербина отправил его грузить песок, Антошкин с группой офицеров облетел станцию и с воздуха осмотрел разрушенный реактор. Вертолетчиков поджидали две серьезные проблемы. Во-первых, пилоту, незнакомому с расположением построек электростанции, трудно было сориентироваться и опознать реактор, который извергал из себя невидимые облака радиации, но почти уже не дымился. Кроме того, опасность представляла уцелевшая при взрыве высокая вентиляционная труба третьего и четвертого энергоблоков. Антошкин и его вертолетчики придумали, как решить эти проблемы, и проложили маршрут, по которому в последующие дни будут совершены тысячи полетов.
Вскоре с главной площади Припяти один за другим с оглушительным ревом начали подниматься вертолеты, отправляясь к расположенному в трех километрах разрушенному энергоблоку. Выйдя в заданную точку, вертолет зависал над реактором, экипаж открывал люк и вручную сбрасывал мешки. Попасть внутрь реактора было невероятно трудно: щель, не перекрытая «Еленой», плитой верхней биологической защиты, имела всего пять метров в ширину. Падая, мешки поднимали клубы радиоактивного газа и пыли, которые через открытый люк проникали в грузовую кабину вертолета. После каждого сброса уровень радиации на высоте 110 метров, с которой работали вертолеты, поднимался с 500 до 1800 рентген в час. За день вертолетчики Антошкина произвели 110 вылетов и сбросили в реактор 150 тонн песка. Это было громадное достижение, но Щербина все равно был недоволен.