Вечером 28 апреля, когда диктор советской телепрограммы зачитала первое скупое сообщение об аварии, уже вовсю разгорался международный скандал. То, в чем нехотя признались власти, уже было известно и правительствам западных стран, и, благодаря стремительно распространявшимся слухам, значительной части советского населения. Позднее Горбачев оправдывался тем, что на тот момент ни он, ни члены политбюро не располагали необходимой информацией. «Отвожу решительно обвинение в том, что советское руководство намеренно утаивало всю правду о Чернобыле, – пишет он в своих мемуарах. – Просто мы тогда ее еще не знали». В действительности руководителям Советского Союза было известно достаточно много. Но даже те из них, кто, подобно Горбачеву и Рыжкову, был готов порвать с советской традицией секретности, опасались потерять контроль над ситуацией. «И что я должен был сказать стране? – позже спрашивал интервьюера Рыжков. – Ребята, взорвался реактор, радиация вокруг зашкаливает, спасайся кто может?»[252]
29 апреля, на следующий день после официального сообщения о Чернобыльской аварии, самолет компании Pan American с послом США на борту приземлился в Москве, а самолет «Аэрофлота» – в вашингтонском аэропорту Даллес. Это было знаменательное событие. Ранее, в декабре 1981 года, по инициативе администрации Рейгана прямое авиасообщение между США и СССР было прекращено в знак протеста против введения военного положения в Польше. Теперь оно наконец возобновилось в результате договоренности, достигнутой в ходе первой встречи Рейгана и Горбачева, которая состоялась в Женеве в ноябре 1985-го. На ней лидеры двух стран, присмотревшись друг к другу, решили, что принципиальные идеологические и мировоззренческие расхождения не должны мешать американо-советскому сотрудничеству[253].
Советскую делегацию, прибывшую рейсом «Аэрофлота», возглавлял заместитель министра гражданской авиации. В выступлении перед американскими журналистами он выразил надежду, что возобновление прямого авиасообщения будет способствовать развитию сотрудничества между двумя странами. Но значительно больше, чем перспективы межгосударственных отношений, журналистов интересовала Чернобыльская авария. Они хотели знать о масштабах катастрофы и о количестве жертв. Советский представитель растерялся: об аварии он знал гораздо меньше журналистов[254].
В тот же день в Америке было опубликовано первое сообщение, содержащее конкретные сведения об атомной аварии в Советском Союзе. «Масштаб происшествия, в результате которого в Скандинавию было перенесено существенное количество радиоактивного материала, пока не очень понятен, – писал в газете New York Times московский корреспондент агентства Associated Press Серж Шмеман. – Но, насколько можно судить по краткому сообщению, распространенному агентством ТАСС и зачитанному в вечерних теленовостях, речь идет о крупной аварии. А судя по использованным формулировкам, ситуация на атомной станции остается не вполне контролируемой». Шмеман писал, что скандинавские страны глубоко обеспокоены повышением уровня радиации. Он отмечал, что Советский Союз заявил об аварии «лишь спустя несколько часов после того, как Швеция, Финляндия и Дания сообщили об аномально высокой радиации в атмосфере над своей территорией»[255].
В тот же день – 29 апреля – советники по международной политике и национальной безопасности уведомили о Чернобыльской аварии президента Рейгана, когда он летел на своем самолете с Гуама на Бали на встречу с министрами иностранных дел Ассоциации государств Юго-Восточной Азии. Президентская администрация срочно создала рабочую группу для мониторинга информации об аварии и ее возможных последствий для США. Курировал группу вице-президент Буш, а непосредственно ее работой руководил Ли Томас, администратор Агентства по охране окружающей среды.
Первая разведсводка ЦРУ по Чернобылю также датируется 29 апреля. В ней аналитики разведслужбы называют Чернобыльскую аварию самой крупной ядерной катастрофой в истории и упоминают слухи о сотнях, а то и тысячах погибших в результате взрыва. В той же сводке разведчики признаются в профессиональной неудаче: до того как шведы сообщили о повышенном уровне радиации и Советский Союз сделал официальное заявление, они не располагали информацией о случившемся. «Мы обеспокоены тем, что в период, предшествовавший сообщению Швеции и почти одновременному с ним официальному заявлению Советского Союза, то есть на протяжении почти трех суток после взрыва, не поступало никаких разведданных о происшествии. Особенно тревожит тот факт, что авария произошла в районе, пристально наблюдаемом НАТО на предмет военных приготовлений противника. В причинах этого предстоит разобраться», – говорится в сводке ЦРУ[256].
На основе данных спутниковой разведки авторы сводки предполагали, что в разрушенном первоначальным взрывом реакторе продолжается горение графита, сопровождаемое выбросом в атмосферу новых порций радиации. Аналитики ЦРУ прогнозировали, что «обширные территории, расположенные с подветренной стороны от источника радиации, придут в упадок в связи с эвакуацией населения, закрытием предприятий и работами по дезактивации». Кроме того, они предсказывали «губительное воздействие радиации на сельское хозяйство, особенно на производство молочных продуктов», а также «загрязнение источников водоснабжения, в первую очередь Днепра вплоть до Киева». По мнению ЦРУ, сокрытие информации об аварии должно было нанести урон позиции Советов на международной арене: «Своевременно не сообщив об аварии, Советский Союз, по всей видимости, надолго оттолкнет от себя правительства и общественность стран Восточной и Западной Европы. Это заметно ослабит как его позиции на любого рода переговорах – от военно-политических до торговых, – так и эффективность связанных с ними пропагандистских мероприятий»[257].
Первой реакцией администрации Рейгана на известие о Чернобыльской аварии было предложение помощи. 29 апреля американская сторона передала его временному поверенному в делах посольства СССР в Вашингтоне, приглашенному в Государственный департамент обсудить вопросы ядерного разоружения. У советского дипломата запросили дополнительную информацию о случившемся, но он ею не располагал. Это дало Государственному департаменту США первый повод осудить советскую сторону за неготовность делиться важной информацией. «Тянуть с сообщением об аварии и предоставлять лишь обрывочные сведения – все это очень характерно для Советов», – заявил прессе представитель Государственного департамента. Надежд на то, что Советский Союз примет помощь от США, было довольно мало – особенно с учетом неоправданных подозрений, будто Чернобыльская АЭС задействована в военной ядерной программе[258].
На следующий день, 30 апреля, советские дипломаты передали Рейгану послание от Горбачева – он подтверждал, что авария имела место. «Советы сообщают, что из-за утечки радиоактивного материала им пришлось частично эвакуировать население с территорий, непосредственно прилегающих к атомной станции, – говорится в заявлении заместителя пресс-секретаря Белого дома Ларри Спикса. – Они указывают, что радиационная обстановка стабилизировалась и, наконец, что территория к западу, северу и югу от места аварии подверглась радиоактивному загрязнению». Далее в послании утверждается, что «уровень загрязнения в этих районах несколько превышает допустимые нормы, но не настолько, чтобы требовались специальные меры для защиты населения». По словам Спикса, правительство США добивалось от СССР более полной информации[259].
Недостаток достоверной информации о событии, которое американская разведка и СМИ США назвали крупнейшей ядерной катастрофой в мировой истории, очень скоро стал восполняться слухами. Уже 29 апреля московский корреспондент информационного агентства United Press International Джин Лютер Уайтингтон написал, что в результате взрыва 80 человек погибли на месте и еще 2000 – по пути в больницу. Эти цифры ему якобы сообщил по телефону неназванный источник в Киеве. Тот же источник, по словам Уайтингтона, утверждал, что из Припяти эвакуировано от десяти до пятнадцати тысяч человек. Таким образом, количество жертв было сильно преувеличено, а количество эвакуированных – преуменьшено. Тем не менее сообщение UPI с готовностью подхватили многие западные газеты. Эксперты Чикагской торговой палаты тут же сделали ставку на то, что радиация приведет в негодность значительную часть советской сельхозпродукции, и дефицит, возникший не только в СССР, но и в затронутых радиоактивными осадками странах Северной и Восточной Европы, потребует резкого увеличения американского сельскохозяйственного экспорта[260].
Советских эти слухи очень раздражали. Так, Владимир Фронин, журналист из состава делегации, приземлившейся 29 апреля в аэропорту Даллес, огорчился и, возможно, даже испугался, когда увидел, как Чернобыльскую аварию освещают ведущие американские телеканалы. С его точки зрения, это делалось нарочно, чтобы подорвать зарождающееся советско-американское сотрудничество. В опубликованном в советской прессе репортаже об апрельской поездке в США Фронин высмеивает утверждения, будто советские власти скрывали правду от собственных граждан. Враждебное, по его мнению, отношение к СССР со стороны американских средств массовой информации он противопоставляет советской реакции на гибель восьми астронавтов при крушении шаттла «Челленджер» в январе 1986-го: «Вспоминаем „Челленджер“, когда ни в нашей печати, ни в наших сердцах ничего, кроме сочувствия американцам, не было, и становится на душе горько»