в репетировать Первомайский парад.
Когда члены Украинского культурологического клуба все-таки вышли на площадь, к ним кинулись милиционеры и сотрудники КГБ. Демонстрантов вместе с несколькими случайными прохожими – всего около пятидесяти человек – силой затолкали в автобусы и отвезли в ближайшее отделение милиции, где всех тщательно обыскали. В итоге Шевченко получил пятнадцать суток ареста якобы «за хулиганство»: он держал в руках плакат, а потом цитировал милиционерам, которые волокли его в автобус, статью Конституции советской Украины, в соответствии с которой «гражданам Украинской ССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций»[438].
13 ноября 1988 года в центре Киева собралось уже около десяти тысяч человек. Власти, за несколько месяцев до того разогнавшие первый чернобыльский митинг, на сей раз дали организаторам официальное разрешение. Юрий Щербак, его организация «Зеленый мир» и все, кого волновала тема экологии и влияние на нее Чернобыльской аварии, впервые смогли напрямую обратиться к многотысячной аудитории. Щербак выступал перед демонстрантами одним из первых. Он раскритиковал власти за сокрытие информации о долгосрочном воздействии радиации на здоровье и предложил создать комиссию по изучению последствий аварии, а также установить общественный контроль за деятельностью Министерства здравоохранения. Кроме того, Щербак призвал установить памятник жертвам Чернобыльской аварии, сделать 26 апреля днем их памяти и провести референдум о продолжении строительства и эксплуатации атомных электростанций на территории Украины[439].
Власти разрешили массовый митинг с тем условием, что он будет посвящен исключительно экологии. Общественная дискуссия на эту тему к тому времени уже не вызывала возражений начальства: в конце концов, последствия Чернобыльской аварии коснулись не только обычных людей, но и представителей политической и культурной элиты. С другой стороны, удержать подобное мероприятие в рамках чисто экологической тематики было уже невозможно – оно по определению стало бы политическим. Украинские писатели решили этим воспользоваться. Возглавлявший киевскую писательскую организацию Иван Драч и секретарь Союза писателей Украины Дмитрий Павлычко с 1 ноября 1988 года приступили к подбору рабочей группы, которой предстояло подготовить создание «Народного движения Украины». По замыслу создателей, эта организация должна была объединить различные группы украинских деятелей культуры и стать неким подобием народного фронта, вроде тех, что были созданы в прибалтийских республиках Советского Союза и возглавили борьбу за их экономическую и политическую независимость. По информации КГБ, именно на ноябрьском митинге Драч и Павлычко планировали объявить о создании «Народного движения Украины». Им это не удалось, поскольку список выступающих на митинге и доступ к микрофону контролировали представители власти[440].
И тем не менее ноябрьский митинг стал поворотным моментом в истории Украины. Приблизительно через два часа после его начала к микрофону неожиданно прорвался Иван Макар, физик, только что освобожденный из-под административного ареста за организацию оппозиционных митингов во Львове, культурной столице Западной Украины. Этот город, аннексированный Советским Союзом в соответствии с заключенным в 1939 году пактом Молотова-Риббентропа, в годы перестройки стал центром мобилизации национальных сил. Едва Макар появился на трибуне, сотрудники КГБ тут же отключили микрофон, но он все равно обратился к собравшимся. Предупредив их о том, что союзные власти готовятся принять законы, препятствующие обретению республиками экономического суверенитета, Макар призвал украинцев создать народный фронт по примеру прибалтийских республик, чтобы вместе с прибалтами бороться за независимость от центра. Произнесенная без микрофона речь имела далеко идущие последствия. Во время его выступления митингующие требовали у властей включить звукоусиление, скандируя: «Ми-кро-фон» – так впоследствии был назван снятый при участии Юрия Щербака документальный фильм об экологических последствиях Чернобыльской аварии, и именно это слово стало боевым кличем активистов, требовавших гласности в отношении Чернобыля и других болезненных для украинского обществ проблем[441].
23 ноября, через десять дней после киевского митинга, украинские писатели сформировали рабочую группу по созданию «Руха». Ее председателем был избран Иван Драч, к группе также примкнули Олесь Гончар и Юрий Щербак. Несколько недель спустя на писательском форуме Драч заявил, что необходимость создания «Руха» «продиктована прежде всего идеей Чернобыля», а затем пояснил, что «единственная альтернатива этим атомным станциям – это Народное движение Украины». Много лет спустя он писал, что «Чернобыль был стимулятором всех демократических процессов в Украине, польская „Солидарность“ – примером, а Союз писателей – колыбелью»[442].
Сплотив единомышленников вокруг проблемы Чернобыля, украинские писатели получили возможность просить всесоюзное руководство принять меры по ее решению. В конце 1988 года Олесь Гончар, Борис Олейник и другие видные украинские писатели направили в ЦК КПСС обращение, основанное на требованиях, прозвучавших на ноябрьском митинге в Киеве. Они требовали создать специальную комиссию для изучения последствий Чернобыльской аварии, поставить под общественный контроль деятельность Министерства энергетики и Министерства здравоохранения и провести референдум о продолжении строительства атомных электростанций. Республиканские власти фактически поддержали писателей. Дальше замалчивать проблему было невозможно.
«Надо признать, что в республике длительное время не уделялось должного внимания осуществлению мер по охране окружающей среды», – писал в Москву первый секретарь украинской Компартии Владимир Щербицкий. Он напоминал столичным коллегам и начальникам, что руководство Украины уже просило центр остановить строительство Чигиринской АЭС – именно таким было одно из главных требований ноябрьского митинга. Кроме того, Щербицкий возражал против строительства в Украине новых атомных электростанций. «По данным Академии наук УССР, – писал он, – до 90 % территории Украинской ССР характеризуются сложными геолого-гидрологическими условиями, в основном неблагоприятными для строительства АЭС»[443].
Ситуация в стране поменялась. Вдохновленные горбачевской политикой гласности республиканские культурные элиты под знаменем перестройки восстали против республиканских партийных властей. Для мятежных интеллектуалов вроде Сергея Набоки, ветеранов диссидентского движения, таких как Олесь Шевченко, и внешне лояльных советской власти писателей, таких как Иван Драч, Чернобыль стал еще одной актуальной темой наряду с политическими свободами, правами человека и развитием украинских языка и культуры. Оказалось, что эта новая повестка вызывает куда более широкий отклик, чем все остальное. Именно проблемы, связанные с Чернобылем, позволили украинским диссидентам и мятежным интеллектуалам пошатнуть единство в рядах коммунистического начальства и настроить республиканскую политическую элиту против центрального руководства.
Горбачеву и московским реформаторам внезапно пришлось иметь дело с объединенными силами мятежных интеллектуалов и недовольных, растерянных руководителей республики. Союзные власти никак этого не ожидали. Заметнее всего эти перемены сказались в области атомной энергетики. Республиканские политические лидеры и национальные культурные элиты требовали, чтобы Москва прекратила строить новые атомные электростанции и остановила уже существующие. И это было только начало. В 1989 году протестные движения по всему Советскому Союзу напишут на знаменах лозунги, неразрывно связывающие ядерную безопасность и национальное освобождение.
Глава 19Восстание против атома
В первый и последний раз Горбачев побывал на Чернобыльской АЭС 23 февраля 1989 года, почти через три года после аварии. Он так никогда и не объяснил, почему не сделал этого раньше. В чернобыльской поездке советского лидера сопровождала жена Раиса. На снимках, опубликованных в советской прессе, мы видим их в помещении одного из энергоблоков станции, в белых халатах – таких же, как у окружающих их руководителей станции, партийных и советских начальников[444].
В феврале 1989 года три из четырех реакторов станции исправно давали электроэнергию, но последствия аварии постоянно давали о себе знать. Так, в декабре 1988 года КГБ сообщал партийному начальству в Киев о проблемах с четвертым энергоблоком, с возведенным над ним саркофагом и дезактивацией местности. Ученые и инженеры по-прежнему не знали, сколько радиоактивного топлива остается в поврежденном реакторе и в каком состоянии оно находится. Исследованию оставшегося топлива препятствовало отсутствие оборудования для работы с уровнями радиации свыше 200 рентген в час. Из-за недостатка специальной техники военные и гражданские бригады удаляли зараженный слой грунта, захоранивали радиоактивное оборудование и транспортные средства в основном вручную или с использованием простейших механизмов. Это ставило под угрозу здоровье рабочих и солдат и снижало производительность их труда. Бульдозеры, снимая верхний загрязненный грунт, часто смешивали его с «чистым», что приводило к расширению зараженных радиацией площадей.
Проблемы с саркофагом возникли из-за того, что при его возведении были использованы уцелевшие фрагменты стен разрушенного взрывом энергоблока. Поначалу идею задействовать уже имеющиеся конструкции сочли блестящим инженерным решением, позволяющим сохранить жизни и здоровье строителей, но со временем выяснилось, что советская манера делать все на скорую руку в очередной раз дала плачевный результат. Бетонное основание реактора, рассчитанное на определенную нагрузку, стало проседать под дополнительной тяжестью массивного саркофага. Бетонирование территории вокруг четвертого энергоблока, призванное снизить излучение, исходившее от грунта, и сооружение подземной бетонной стены, которая должна была предотвратить попадание радионуклидов в грунтовые воды бассейна Днепра, изменили циркуляцию грунтовых вод, из-за чего фундамент саркофага стал менее устойчивым