е быть никогда.
Интересно, понимает ли это она сама?..
— Ира, а почему ты думаешь… В общем, почему ты сказал «Надеюсь»? — спрашивает Сергей. — У тебя что, есть какие-то сомнения?
— Да. Самое главное — Мадьяр-то еще жив.
— Мы не знаем. Может он, и другие его бегуны, загрызены белками.
— Нет. В это я точно не верю. Во-первых, ты не видел Мадьяра в деле. Уж если мы с Маратом устояли против этих тварей, то он бы точно стер их ластиком…
— Но ты же справилась с ним? — уточняет Толя. — Ведь так?
— Не справилась, а унесла ноги, да и то еле-еле. Ты не видел его глаз! Он может убить одним только взглядом! Для него не важны даже жизни его людей, не говоря уже о наших, и он, в былые годы, укладывал штабелями трупы китайцев, защищавших ядерные базы. А там, сам понимаешь, стояли спецназовцы, ничуть не хуже тех, что дежурят у нас на воротах. Нет, я уверена, белки Мадьяру не страшны. И знаете, что еще — я уверена, что ни его, ни других «Ночных кошек» у стен завода не было, уж не знаю, почему.
— Может мы просто не столкнулись с ними?
— Нет! Толь, ты сам себя со стороны в бою видел? А нас с Маратом, когда мы неслись на джипе с турелью? Да вокруг горел даже снег! Согласись, нас было трудно не заметить? Так то мы, а то профессиональные спецназовцы, «Ночные кошки». Ребята Мадьяра прошли бы сквозь наши ряды, как нож сквозь масло. Да и стали бы они терпеть нас, крушащих их парней? Черта с два! Если бы Мадьяр был там, на поле боя, он непременно вышел бы на нас.
Ребята молчат, анализируя сказанное мной. Даже Эзук отбросил созерцание голубой стены «лазарета» и обернулся к нам, глядя на меня своими грустными глазами.
— И самое интересное, — решаю я добить их неоспоримыми доводами, — Мы знаем, что отряд Мадьяра насчитывал три сотни человек. К заводу двинулись только две из них. Вопрос, где остальные, включая, естественно, и самого Мадьяра. Подозреваю, что именно с этим отрядом я и столкнулась незадолго до ядерной атаки, при чем, бегун среди них был только один — сам Мадьяр. И глупо было бы надеяться, что все они погибли при взрыве. Поражены лучевой болезнью — может быть, и то вряд ли — все они были в костюмах, в отличие от тех смертников, что атаковали завод. Уж если выжила я, то они-то, прикрытые грузовиками, уцелели и подавно. Логично?
— Логично. — неохотно признает Сергей. — Пожалуй, ты права. Но тогда где остальные? Где другой, меньший отряд, во главе которого стоит, видимо, сам Мадьяр? И, наконец, последний вопрос — я был возле «пятерки», когда Сырецкий отправил меня туда из-за обрыва связи. Видел, как бункер превратился в муравейник — столько людей сновали по нему туда-сюда, вынося оттуда оружие. Но я не разведчик, я снабженец, и по сему, сидя там по уши в снегу, я не мог сосчитать даже приблизительно, скольких я видел. Так откуда у тебя такая уверенность в том, что численность войска Мадьяра именно три сотни человек, а не больше, или не меньше?
Я не успеваю ответить, как в разговор влезает Толя, которого мягко говоря, я совсем не просила комментировать происходящее.
— Оттуда, что нам сказал он. — Толя указывает на Эзука, в глазах которого не отражается ничего. Словно он ждал этих слов, и был готов к ним.
Сергей смеется сухим неестественным смехом, который тут же обрывается, стоит мне взглянуть ему в глаза.
— Да. — говорю я, — Так сказал Эзук, и я верю ему. Он знает, что говорит.
— И можно узнать, откуда такие сведения? — с издевкой спрашивает Сергей.
Я молчу, так как элементарно не могу понять, кому адресован этот вопрос — мне, или Эзуку. Наверное, все-таки Эзуку, так как он решает ответить.
— Я знаю это со слов самого Мадьярова. — говорить он.
В «лазарете» повисает тяжелая, жутка тишина, от одного прикосновения к которой кожа по всему телу покрывается мурашками. Во взглядах ребят немой вопрос, который очень приблизительно можно прочесть как «Какого хрена?!» — универсальное русское выражение, которое означает одновременно все, что угодно и, при этом, может не означать ничего. Пожалуй, не изменилось лишь Катино лицо, так и оставшееся беспристрастным. Она мало что понимает в этом разговоре, а по сему не может понять тихого ужаса мужчин, узнавших, что их давний знакомый побывал в стане врага, но ни словом об этом не обмолвился. Почему? Возможно потому, что он шпион?…
Возможность того, что Эзук на стороне Мадьяра исключаю, пожалуй, только я одна. Но и я не могу понять, почему он не сказал об этом раньше.
— Так какого хрена?… — пытается выразить свою мысль Марат, но умокает на полуслове, не в силах собрать мысли воедино. Но, тем не менее, Эзук понимает его вопрос.
— А вы не спрашивали. — просто отвечает он. Без вызова, без сарказма в голосе. Просто, как будто отвечает на дежурное «Как дела?»
— Твою мать! — восклицает Толя, — Тогда в Безмолвии, при нашей первой встрече, когда ты, как ты нас уверял, спас Иру от медведя… Что ты мне сказал, когда я спросил, откуда ты все это знаешь? Помнишь?! Ты сказал, что слышишь Голос Безмолвия! И где же теперь твой Голос?
— Мадьяров — тоже часть Безмолвия. — все также невозмутимо отвечает Эзук.
— Да он же псих! — взрывается Толя. — Долбаный псих, который сам не понимает, какую околесицу несет!
— Толя… — осаживает его Сергей, моментально оценивший ситуацию. — Псих — не псих — это мы потом выясним. А сейчас, Эзук, будь добр, расскажи нам об этом своем знакомстве с Мадьяром. Без прикрас, без Голоса Безмолвия и без загадок. Идет?
— Хорошо.
И Эзук рассказывает, а мы тихо внимаем, устав даже удивляться. Рассказывает о том, как четыре дня назад гуляя по лесу (мы даже не пытаемся уточнить, какого дьявола ему приспичило гулять по Безмолвию, по которому даже мы редко решаемся пройти без оружия в руках), наткнулся на отряд хорошо вооруженных людей, которые тут же взяли его на прицел. Эзук не пытался сопротивляться, видимо, сочтя это неплохим дополнением к своей прогулке, и позволил отконвоировать себя в лагерь Мадьяра, располагавшийся почти десятью километрами севернее «пятерки». Там его отвели прямо к Мадьяру, видимо заинтересовавшись человеком, который «гуляет» по Безмолвию, не озаботясь даже наличием защитного костюма, и Мадьяр, «почему-то» решил, что перед ним бегун.
«Почему-то» — это со слов Эзука, который абсолютно искренне недоумевал, почему никто вокруг не хочет признать, что он самый обыкновенный человек, а вовсе не «Ночная кошка».
— Он долго расспрашивал меня, что я знаю о заводе, так как считал меня одним из вас. — говорит Эзук. — А потом, поняв свою ошибку, поделился со мной своими планами по уничтожению Америки. Я никак не мог понять, при чем тут я, так как я не бегун, и помочь ему ничем не могу. Да и вообще, мои убеждения запрещают мне убивать даже животных, не говоря уже о человеке.
Все мы в этот миг переживаем момент короткого телепатического единения, так как у всех в голове рождается одна и та же фраза: «Ага, конечно!» — так как мы то знаем, что бегун без свежего мяса превращается в мясо третьей свежести спустя каких-то пару часов.
— Мадьяров смеялся надо мной, и в тот момент показался мне вполне приличным и очень интересным человеком.
— Уж этого-то у него не отнять. — встреваю я, и тут же умолкаю под неодобрительными взглядами ребят.
— Ну и, — продолжает Эзук, — Он предложил мне остаться у него в гостях на неопределенный срок. Пока я не приму решения отправляться с ним в Америку, я могу быть его гостем и чувствовать себя как дома. Я и остался… Всего на один день, так как на следующий, за завтраком, он рассказал мне о своих планах более подробно. О том, что хочет заставить работать на себя нескольких бегунов завода, и с их помощью, или без нее, захватить завод и, естественно, его ядерный центр, чтобы нанести удар по Америке. И я ушел… Остальное вы знаете.
— То есть, как, ушел? — удивленно переспрашивает Марат. — Просто встал и ушел, даже спасибо за гостеприимство не сказав? Насколько я понимаю, Мадьяр не из тех людей, которые просто так отпустят своего «гостя», особенно если он — бегун, необходимый ему для того, чтобы уничтожить Штаты.
— Да, но я то не бегун… — возражает Эзук, и Марат закатывает глаза к потолку.
— Кто ты — мы уж как-нибудь потом выясним. — Сергей предупреждающе поднимает руку, не давая Марату возможности сказать еще что-нибудь. — Не в том сейчас дело. Нам больше интересно, как ты ушел от них?
— Ну, когда я сказал, что хочу уйти, Мадьяров вспылил и сказал, что никуда меня не отпустит. Меня посадили под замок в тот же фургон, где я провел ночь до этого, вот только теперь я был не гостем, а пленником. Но мне не нравилось находиться взаперти, и я помолился Господу, чтобы он помог мне уйти. И Господь послал мне на помощь моих лесных друзей…
— Лесных друзей — это кого?
— Нескольких волков и одного медведя, который и помог мне выбраться из фургона.
Мы недоуменно переглядываемся, хотя и самолично видели, как Эзук управлялся с громадной беличьей стаей. Такое все равно не укладывалось в голове.
— И ты ушел? — спрашивает Сергей. — Просто так взял и ушел?
— Да.
Мы молчим, переваривая информацию. Первым ее усваивает, естественно, Сергей.
— Скажи-ка, Эзук, а Мадьяр не упоминал при тебе, каким образом он собирается заставить нас работать на него, и откуда у него информация о бегунах завода вообще?
— Не знаю, откуда он знает о вас — об этом мы не говорили. Но Мадьяров нарисовал мне подробные психологические портреты каждого из вас.
— Зачем? — вырывается у меня. — Зачем он все это говорил тебе?
Эзук неопределенно пожимает плечами.
— Мы просто говорили. О Безмолвии, о «Ночных кошках», о бегунах… И как-то невзначай он рассказал мне о вас. О том, что вы любите, кого ненавидите…
— Продолжай. — Сергей напрягается, вслушиваясь в каждое слово. — Как он собирался влиять на нас.
— Меньше всего опасений у него вызывали вы, Марат. Мадьяров рассчитывал просто подкупить вас. Прельстить славой, победами и властью. Он был уверен, что вы клюнете на это.