– А что, обычного освещения разве нет? – удивился Осипов.
– Почему же, имеется. Только при красном свете я максимально собран. Профессиональная привычка. Так рассказывайте.
Осипов некоторое время раздумывал, с чего начать.
– Помнится, в прошлую нашу встречу вы обещали поделиться некоторыми подробностями, известными только вам, – осторожно начал он.
– Подробностями? Какими подробностями?
– Мы тогда еще встретились в музее западной живописи. На Волхонке…
– Ах, да! Припоминаю. Мы еще потом в ресторан пошли. Вы про Шляхтина рассказывали, про убийцу…
– Вот-вот. И вы сказали, что знали этого Шляхтина… А потом добавили, что сомневаетесь в причастности физрука к убийству Сокольского. Привели достаточно весомые аргументы… Припоминаете?
– Что-то такое я вроде рассказывал…
– Вы еще посоветовали покопаться в милицейских архивах, выяснить, не случались ли преступления с похожим почерком.
– Ну и как, выяснили?
– Выяснил. Случались.
– Вот! Я же говорил!..
– Но тут возникли новые проблемы.
– Какие же?
– Понимаете, я даже сказать стесняюсь. Вдруг сочтете меня чокнутым.
– Вас? Да ни за что на свете. Уж кто-кто, а вы такого впечатления не производите. Уж поверьте. Я чокнутых перевидал в достатке. Да вон хоть там, – он кивнул в сторону мастерской, – половина ненормальных. Так что не стесняйтесь, излагайте.
– По ходу расследования столкнулся я с очень странным явлением. Уже два человека, причем незнакомые друг с другом, заявили мне, что предполагаемый убийца… – Осипов замолчал, с трудом подбирая слова.
– Ну же!..
– Так сказать, не совсем человек…
– А кто же?
– Вроде бы животное…
– Животное?!
– То есть не то чтобы животное, а вроде как бы… оборотень!
– Кто?!!
– Вот видите… – Осипов замолчал, потом поинтересовался: – А здесь курить можно?
– Нежелательно. Старой фотопленки много, а она огнеопасна. Так вы говорите, оборотень. Невероятно интересно. Ну и что вы думаете по этому поводу?
– Что я могу подумать? Бред.
– Почему же так категорично?
– Что, прикажете верить в рассказы об оборотнях?
– Я ничего не собираюсь приказывать. Но уверяю вас, оборотни действительно существуют.
– Ну вот, и вы туда же.
– А скажите, кто вам рассказывал об оборотнях?
– Да так… – Он неопределенно кашлянул.
– Не желаете отвечать, и не надо. А эти люди верят в их существование?
– Очевидно, верят. Раз приписывают им реальные события.
– И?
– Что «и»?
– Они верят, а вы?
– Я уже сказал. Воспринимаю подобные разговоры как бред… Конечно, можно верить, можно не верить, но мне, извините, главное – добиться результата. Поставить точку, так сказать. Меня наняли, я не скрываю. Да! Наняли! Я должен найти убийцу этого несчастного парня. Шляхтин уничтожен, но я, понимаете ли, не уверен, что Сокольского убил именно он. Вот если бы мне кто-нибудь сказал: «Ты зря мечешься и бьешь себя ушами по щекам. Шляхтин именно тот, кого ты искал», – я бы вполне удовлетворился. Не просто, конечно, сказал, но и предъявил доказательства. Поверьте. Мне ничего больше не надо. Но уж если я за что-то взялся, то должен быть уверен, что работу выполнил сполна. Вот и все.
– А кто вас вывел на Шляхтина?
– Не знаю. Клянусь! Не знаю! Некий странный индивидуум назначил мне встречу далеко за городом. На ней он назвал мне имя Шляхтина.
– Только его?
Осипов замолчал и некоторое время пристально смотрел на красный фонарь, освещавший внутренности фотолаборатории. «Сказать или не сказать? – напряженно думал он. – Проклятый рислинг. Развязывает язык».
Грибов терпеливо ждал.
– Нет, не только, – наконец решился Осипов, – было названо еще и ваше имя.
– Ах, вот как! А как выглядел этот субъект?
– Уж извините, не рассмотрел. Он все время держался в тени.
– Так вы и меня подозреваете?
– А почему бы и нет? Мальчишку вы знали? Знали! Шляхтина знали? Сами же сознались, что знали. Одна шайка-лейка…
– А может быть, тот, кто вам назвал наши имена, он и убийца?
– Я думал над этим. Такой вариант не исключается. – Он каким вам показался? Кого-нибудь напоминал?
– Трудно сказать. Голос вроде бы знакомый… Словно передо мной какой-то известный актер, диктор… что-то в этом роде.
– Актер, говорите?
– Так мне показалось.
– А оборотень?
– Я думал, меня просто хотят сбить со следа. Помешать. Однако возникает вопрос: если хотят помешать, то зачем выдумывают всякие небылицы?
– Я вам уже рассказывал, что увлекаюсь разной чертовщиной. Помните коллекцию черепов? Глупо, конечно… Но, кроме всего прочего, я кое-что понимаю в черной магии. Так вот, об оборотнях… Нет оснований считать, что они не существуют.
– Но нет оснований считать и наоборот. Я до сих пор ни одного не встречал.
– А может быть, встречали? Только у него на лбу не написано, что он оборотень.
– Оборотни бывают разные, как правило – волки, – продолжал Джордж. – В германской и англо-саксонской мифологии – вервольфы. У славян – волкодлаки, вовки… Но, случается, оборотнями бывают и другие животные. На Востоке, в частности в Японии, Китае, – лисицы. А кое-где на Севере – медведи.
– Весьма интересно. Именно про медведя мне и рассказывали. Итак, как я полагаю, по Москве по ночам бродит оборотень в виде медведя, уничтожает цвет нашей молодежи, а потом снова становится человеком. Нашим, на первый взгляд, человеком. Но советский человек не может быть оборотнем! Отдаете вы в этом себе отчет? Не может!!! Он строит коммунизм, и никакие медведи, волки, лисицы не могут ему помешать.
– Вы, кажется, пьяны? – сказал Джордж сочувственно.
– Здесь довольно душно.
– Так пойдем на воздух.
Громадная студия Джорджа, где еще час назад было не протолкнуться, почти совсем опустела. Куда-то исчезли даже пьяные. Только давешняя рыдающая девица мирно спала на одной из кушеток. На ее губах совсем по-детски пузырилась прозрачная слюна.
– Все разошлись, – печально констатировал Джордж. Казалось, ему было нестерпимо тяжело от этого факта. – Пойдем и мы на крышу. Там, во всяком случае, прохладно и не воняет окурками и прокисшим пивом. Там свобода.
На дворе стояла глубокая ночь. Было душно, лишь иногда налетал легкий прохладный ветерок и немного разрежал словно наэлектризованный воздух. В небе сияла почти полная луна. В ее свете серебрились мелкие перистые облачка, и казалось, что нет огромного города, а простирается вокруг безграничное пустынное пространство, словно пришедшее из другого измерения.
– Меня до сих пор удивляет ваше рвение, – сказал Джордж, – сначала я думал, что вы хотите выжать из этой акции еще какую-нибудь мзду. Потом предположил, что вас мучает совесть и вы хотите как бы очиститься. Теперь я вижу, ситуация тут иная.
– Какая же?
– А вам не кажется, что вы сами превращаетесь в оборотня? Фигурально, конечно.
– Объясните свою мысль.
– Пожалуйста. Вы одержимы желанием истреблять.
– Я???
– Вы, вы… Вам понравилось уничтожать! С физруком вы ловко управились, теперь ищете другие жертвы.
– Что за вздор?! Шляхтин был маньяком. Таким же не место среди людей. На его совести не одна загубленная жизнь.
– Всего-навсего слова. Может быть, он и убивал. Даже допускаю, что наверняка убивал. Но кого?
– А кого?
– Вот уж не знаю. Но думаю, не тех, кого, как вам кажется, вы защищаете.
– Я, наверное, сильно пьян, потому что абсолютно не понимаю, что вы такое несете. Вы что же, думаете, он уничтожал себе подобных или еще худших?
– А почему бы и нет… Впрочем, оставим столь скользкую тему. Взгляните на ночное светило. Скоро полнолуние. Ах, это полнолуние… Через пару дней уезжаю… К теплым морям. Вы представляете? Ночной прибой. Прохладный песок пляжа, аромат роз…
– Представляю. Совсем недавно приехал из Крыма.
– А у меня все впереди.
– Отдыхать едете?
– Отдыхать. Но и работать тоже. Я, знаете ли, подрабатываю летом, в начале осени… Фотографирую отдыхающих на пляжах. Веселая работенка…
– А я думал, что вы в средствах не нуждаетесь.
– Как же не нуждаюсь? Очень даже нуждаюсь. Конечно, публикации в прессе, в западных журналах кое-что дают, но, поверьте, крайне мало. Мизер. А так – два-три месяца на югах, и можно безбедно жить до будущего лета. Аппаратура у меня качественная, народ это понимает и не жалеет денег. Каждому хочется быть красивым. И все же оборотни, – снова вернулся к прежней теме Джордж. – Представляете, вот сейчас он крадется впотьмах, выслеживая очередную жертву… Красновато поблескивают глаза, из пасти капает слюна. Признайтесь, ведь вы и меня подозреваете. А хотел бы я стать оборотнем. Во всяком случае, нечто оригинальное. Крадущийся в лунной мгле… Вот бы запечатлеть на фотопленку такое чудовище. Сразу на весь мир прославишься. Да, запечатлеть… Так вы говорите, что вам помогли вычислить Шляхтина и меня? Сволочь народ… Завистники… Чего только не наговорят. Интересно, кто это был?
– Вам, я думаю, виднее.
– Мне-то? Ну, конечно, виднее. Осторожней, а то можете свалиться с крыши, и тогда не видать вам славы охотника на оборотней. А вы его изловите, непременно изловите.
После ухода журналиста и милиционера Иона некоторе время пытался читать рукопись, но у него ничего не получалось, не мог сосредоточиться. К тому же произведение, лежавшее перед ним, было настолько бездарно, что даже он, отличавшийся известной терпимостью, с трудом представлял его дальнейшую судьбу. Переписывать заново? Колоссальный труд. К тому же автор настолько высокого мнения о своем творчестве, что не позволяет менять даже запятую. Плюс покровители. Ведь он – двоюродный брат руководителя одной небольшой северной республики. Однако черт с ним, с автором. У Ионы сегодня другие проблемы. Речь идет о жизни. Его жизни!
Журналист, кажется его фамилия Осипов, не произвел впечатления. С гонором, к тому же из породы всезнаек. Но выбирать не приходится. Его дружок милиционер рассказывал про этого Осипова впечатляющие вещи. Мол, устранил маньяка-убийцу, терроризировавшего Москву. Может, врет? Хотя зачем? Придется прибегнуть к помощи журналиста. А если он откажется? Иона тяжело вздохнул… Тогда… Тогда придется действовать самому. Эх, дурак он, дурак. Связался на свою голову. А ведь были возможности укокошить этого Пантелеева. Были! И не раз. Сколько времени он болтался за ним по Москве. Ходил следом по мокрым людным улицам. Спускался за ним в метро. Несколько раз хотел толкнуть его под поезд. Народу на станциях всегда полно. Никто бы и не заметил, а если бы и заметил… Все тянул. Один раз уже совсем решился, подошел вплотную. Помнится, это было на «Баррикадной». Оборотень стоял на самом краю перрона. А он – Иона – как раз позади. Легкий толчок – и все. Но струсил. В последний момент струсил! Или когда в первый раз он пришел к Олимпиаде… То да се… Бутылочка, за ней другая… Помнится, он поин