– Ты говоришь точно так же, как и Надия… Это ее любимая тема… Эксплуатация негров белыми.
Порылся в карманах, нашел пачку с сигаретами, зажег две и одну предложил Миранде, та с благодарностью приняла.
– Но к этому Надия обычно добавляет эксплуатацию белых белыми, а также негров неграми… Еще она признает, что ее народ более склонен к расизму, чем наш. Они не только ненавидят другие нации, но и чужие племена, и даже чужие семьи… Думаешь, этому они тоже научились у нас?
– Не знаю, не уверена… Для того, чтобы определиться в этом вопросе, нужно обратится к их истории, но к сожалению она написана белыми.
Оба замолчали. Впереди, у самого горизонта появилась еле заметная извилистая линия, словно волны застывшего навеки моря.
– Ага, вот она !.. Пустыня Сахара… Знаешь, что значит это слово – «Сахара».
– Нет!
– «Земля, пригодная лишь для того, чтобы пересечь ее». Эту пустыню, что ты сейчас видишь, еще называют: «Безжизненная земля, где не стоит останавливаться»… Впечатляющее название, не правда ли?
– Немного… Но мы, как я понял, не собираемся жить там, а всего лишь пересечем…
Она улыбнулась и посмотрела на Давида. Глаза ее лукаво светились.
– Кто бы мог подумать, что такой человек, как ты, привыкший к холоду и снегу, вдруг окажется здесь? Логичнее было бы предположить, что ты должен был жениться на какой–нибудь блондинке с белой кожей, с кем бы ходил по выходным кататься на лыжах…
– А ты? Что заставляет тебя возиться с детьми в этом Богом забытом уголке земного шара ?.. Должна была бы быть…
– В каком–нибудь кабаре в Триполи, – перебила она его, – или в Риме, в Париже, Барселоне или Бейруте, или в каком–нибудь похожем месте… Ночи напролет распевать похабные песенки, «обрабатывать клиентов», чтобы угостили бутылочкой шампанского, а затем незаметно выливать это в ближайший цветочный горшок, а потом прятаться и тайком выбегать на улицу через заднюю дверь, потому что тот тип, потратив на меня деньги, считает, что имеет законное право уложить в постель… Думаешь, это лучше моего домика в Форте–Лами, или чем возня с полусотней сопляков и тихие вечера на берегу Чари?..
– Что, и в самом деле это нравится?
– Даже представить не можешь как. Читал когда–нибудь «Корни неба» Ромена Гари?
– Читал, но давно…
– В некотором смысле я похожа на Мину, она смогла бросить все и последовать за Морелем, чтобы поддержать его в борьбе с браконьерами и против истребления слонов. Ей нравилось находиться вне помещения, под открытым небом, где нет стен, ограничивающих твое пространство, среди диких животных… Так и я.. Каждую пятницу закрываю школу, сажусь в свой джип и еду далеко в саванну, забираюсь в пустыню и смотрю на слонов и антилоп, наблюдаю за стадами зебр и буйволов, смотрю, как стаи птиц нескончаемым потоком пересекают африканское небо…. Мне жаль, что нет такого Мореля, вместе с кем я могла бы защищать животных…
– И едешь одна?
– Почти всегда…
– И не опасно это ?..
– Вот я, в целости и сохранности? Там меньше опасности для жизни, чем в любом большом городе. В Центральном Парке в Нью–Йорке на меня нападали три раза. Или в пригородах Рима, или в доках Гамбурга.
– И, тем не менее, мою жену похитили… Здесь, в этой самой Африке… Знаешь ли, что дальше на юг, в Камеруне, обитают племена каннибалов регулярно устраивающие кровавые пиршества? А в Дагомеи каждый год исчезают сотни женщин, которых затем приносят в жертву Элегбе – богине плодородия…
– Также я знаю, что сейчас здесь идет войн, и что иногда лев сжирает туриста, и, тем не менее, здесь, в Чаде, в месяц гибнет меньше людей, чем за один день в Нью–Йорке, и если не от насильственной смерти, то от отравления угарными газами, от рака легких, от какого–нибудь нервного припадка или сердечного приступа.
– Подумываешь остаться в Африке навсегда?
– Почему бы и нет? Пока здесь все еще живут слоны, антилопы и разные птицы, это остается самым красивым местом на земле…
– Но и они заканчиваются… Из–за постоянных засух, по вине охотников и перенаселения, почти не остается знаменитых африканских зеленых холмов… Скоро здесь не останется ничего, кроме как пустынь, городов и невозделанных полей.
– Когда такое произойдет в Африке, весь остальной мир перестанет существовать.
Давид не согласился с подобным предположением, но предпочел промолчать. Африка может исчезнуть раньше, чем Южная Америка со своими безграничными амазонскими джунглями. Когда–то он изучал этот вопрос достаточно глубоко и пришел к неутешительному выводу, что разнообразные разрушительные силы развиваются на черном Континенте значительно быстрее и превосходят во много раз подобное в Южной Америке, несмотря на огромную разницу в демографии.
Тем не менее, то был не подходящий момент вступать в дискуссию с Мирандой об экологии и консерватизме и, как всегда, предпочел отмолчаться. Погрузился в свои не веселые мысли, рассматривая через окно приближающийся негостеприимный пейзаж, в который им предстоит углубиться, словно упасть в бездонный пересохший колодец, с крохотной надеждой найти тонкий след, что сможет привести их к Надие.
Он постарался не поддаваться своим пессимистическим мыслям, зная, что это его самые заклятые враги. Крайняя степень пессимизма или безграничная эйфория всегда были две противоположные стороны его темперамента, поскольку он имел не приятную для себя и окружающих привычку также быстро перепрыгивать из одного душевного состояния в другое, будто кто–то внутри него включал или гасил свет.
«Нестабильный и ненадежный, как тень баобаба…» Грустно улыбнулся и постарался представить, о чем в этот момент могла думать Надия и верила ли она тому, что он сможет освободить ее.
В глубине души он был убежден, что Надия всегда считала его большим ребенком и потому взяла на себя обязанность защищать от окружающего враждебного мира, чрезвычайно враждебного… и он ощущал себя вполне комфортно в этой роли, самозабвенно занимался искусством и фотографией, предоставив Надие самой решать и справляться с тысячами мелких житейских проблем.
Это напоминало игру, где он все больше и больше уступал, а она все крепче и крепче натягивала вожжи. Но так было, а вот сейчас…
А сейчас Надия должна была привыкнуть к мысли, что ее единственная надежда и возможность спастись была в руках того, перед кем сама никогда до этого не ставила никаких задач и кого не заставляла преодолевать трудности. Вначале ушел Хохо, потом она – те, кто позволял ему понемногу освободиться от ответственности перед другими людьми за то, что он сам делал – очень удобная, комфортная позиция, но вдруг все это в один момент рухнуло, и он оказался один на один, лицом к лицу перед самой большой, грандиозной ответственностью, которую и представить себе никогда до этого не мог.
– Если не смогу спасти ее, если не справлюсь со всем этим … то, какой смысл будет иметь вся моя последующая жизнь?
То был горький вопрос, но еще тяжелее было спрашивать себя, а что произойдет с жизнью Надии.
Выйти замуж за «большого ребенка» – это и удобно и приятно, пока вдруг не получится так, что этот самый «большой ребенок» не столкнется с ситуацией, когда должен будет вести себя как взрослый мужчина, а как это делать он не знает.
Сидя в раскаленном от солнечных лучей джипе, трясущемся и грохочущем на неровной дороге, Давид перебирал все эти тяжелые мысли и в очередной раз приходил к выводу, что не сама приближающаяся пустыня пугала его, не жара, жажда, не встреча с незнакомыми и опасными людьми, а пугало то, что в какой–то момент он не сможет, остановится, попятится назад и начнет испытывать страх перед этой пустыней.
То была самая большая и самая громкая стрекоза, когда либо летавшая по небу в этих местах.
Завидев ее, животные в ужасе разбегались в разные стороны, птицы взмывали к облакам, другие же наоборот стремглав неслись к земле и прятались в кустах.
Рядом с пилотом сидел лейтенант Лод, большой, сильный и весь мокрый от нестерпимой жары, пот стекал у него по лицу, рубашка промокла насквозь, его, конечно же, забавляли красивые сцены, разворачивающиеся внизу, наподобие стада слонов, испуганно трусивших прочь с поднятыми хоботами или сотни антилоп гну, что, нагнув головы и поджав хвосты, неслись по равнине, не видя ничего на своем пути, но лейтенант не позволял себе расслабиться и наслаждаться видами некогда богатой и щедрой африканской природы, от которой теперь остались лишь разрозненные куски, он старался проникнуть дальше этой красоты, заглянуть глубже и найти на этой огромной равнине хотя бы маленькую деталь, способную вывести его на след тех, кого он все это время искал.
– Должны быть где–то здесь… – повторял он без конца, обращаясь к сержанту–пилоту – небольшому, худому французу с ястребиным взглядом. – Должны быть здесь. Это их маршрут, не могли они уйти далеко…
– Посмотрите на эту высокую траву, – возразил ему сержант, – на эти перелески. На овраги и холмы. Да тут миллион мест, где можно спрятаться. Здесь целую армию можно укрыть.
– Что–то должно их выдать.
– Вы сумасшедший, – он пожал плечами, – по мне, так можно летать, пока горючего хватит… Мне платят за это…
– Посмотрите туда !..
– Да, вижу… Похоже на звериную тропу… Что там не так?
– Подлетите поближе… Посмотрим, есть ли там следы.
Зависли на высоте восьми метров над тропой, петлявшей среди кустарника, и лейтенант внимательно изучал каждый метр поверхности при помощи мощного бинокля.
– Похоже на следы людей, – указал он.
– Спускаемся?
Он утвердительно кивнул головой и легкий «Алуэт» опустился на землю, подняв вокруг облако пыли.
Лейтенант с необыкновенной проворностью, для человека такого роста и грузной комплекции, выпрыгнул из кабины и, пригибаясь под вращающимися лопастями, побежал к тропе. Опустился на колени и принялся шарить руками по сухой земле, касаясь пальцами и пересыпая из ладони в ладонь.
Когда вернулся к вертолету, выглядел довольным, улыбался и озорно подмигнул сержанту.