– Надеюсь, что да. Это большие деньги и заметно, что он разволновался. Больше, чем ему заплатит любой покупатель. Если она у него, то найдет способ прийти к соглашению… Вернется и скажет, что один из его людей знаком с неким типом, а его двоюродный брат, в свою очередь, знает…– после этих слов сделал рукой широкий жест. – Если предложит себя в качестве посредника, то мы на верном пути…
– Да поможет нам Господь!
– А есть ли у тебя эти деньги?
– Смогу собрать… Коллингвуд предложил занять у него, если понадобится, а дней через пятнадцать все верну.
– У него денег предостаточно. По этому поводу можешь не беспокоиться.
Он замолчал. Торговец вернулся один с видом задумчивым и озабоченным. Все–таки, восемьдесят тысяч долларов – сумма большая, очень большая, способная подвинуть его совершить какую–нибудь глупость, и, чтобы все хорошенько обдумать, он попросил разрешения посовещаться со своими людьми. Восемьдесят тысяч в обмен за ту, за которую ожидал получить не больше двадцати тысяч и безо всякого риска. Восемьдесят тысяч! – более чем достаточно, чтобы уйти на покой и не о чем более не волноваться. Но тут ему припомнились слова Амина:
«Она слишком много знает про нас… И где мы сможем отсидеться в безопасности, если донесет на нас?»
Тот негр был прав: слишком много смертей вокруг нее. Если Надия расскажет, что знает о Сулеймане Р. Орабе, то его будут искать даже на краю света, назначат цену за его голову, сотрут с лица земли его дом в Суакине и никогда уж он не сможет ни спать, ни есть спокойно.
Войдя в хаиму, он грустно улыбнулся своим гостям, сел и печально покачал головой:
– Сожалею, но никто из них не представляет каким образом можно связаться с работорговцами.
– Уверен?
– Смог бы хорошо заработать, выступив в качестве посредника.
Он с уверенностью отрицательно покачал головой.
– Мои принципы не позволяют ни принять участие в подобной сделке, ни принять в качестве вознаграждения хотя бы цент из тех денег, – произнес он с гордым видом. – Единственно о чем сожалею, так это то, что не могу ничем помочь.
На этом разговор был закончен, и они распрощались. Писака взял своего верблюда под уздцы и проводил Давида до того места, где он оставил джип. Стоя там, они наблюдали, как погонщики сложили хаиму и начали готовить караван к переходу.
Испанец задумчиво кусал нижнюю губу.
– Странно, очень странно… – пробормотал он. – Первый раз в жизни вижу, чтобы купец–суданец отказался от возможности заработать деньги, выступив посредником… – он в упор взглянул на Давида. – Что скажешь?
– Я не знаю этих людей…
– Все они жулики… – уверенно заявил и опять принялся задумчиво кусать свою нижнюю губу. – Могу поклясться, что он что–то знает. Возможно, более чем достаточно…
– А почему тогда отказался стать посредником?
– Это–то меня и беспокоит…
Караван поднялся и медленно побрел по пескам. Поравнявшись с ними Сулейман на прощание махнул им рукой со своего верблюда и, не оборачиваясь более, пошел следом.
Давид обернулся к Писаке.
– И что будем делать теперь? – спросил он.
– Продолжать наблюдать, что и делали до этого, но смотреть и слушать еще более внимательно, чем до этого. Но думаю, что тут где–то зарыли кота. Уверен, без кота здесь не обошлось.
– Не понял… какого–такого кота?
– Это у нас говорят так. Означает что дело с душком, не такое ясное, как кажется с первого взгляда, – и принялся яростно жевать мизинец на левой руке. – Ты только посмотри на этих верблюдов! Самые вшивые и тощие из тех, каких я видел в своей жизни. Больше подходят какому–нибудь умирающему с голоду торговцу содой.
Порывшись в карманах, извлек пачку сигарет и предложил Давиду, но тот, понюхав, отказался, сморщив нос.
– Что это? – подозрительно спросил он. – Марихуана?
– Какая марихуана?! Ты что? «Корона» – самый лучший черный табак с Канарских островов. Будет правильно, если вернешься на свой пост, а я здесь останусь.
– Зачем?
– Кто–то должен предупредить остальных, если появится второй караван. И у меня опыта больше.
– Хотел бы остаться с тобой.
– Тогда никого не будет на твоем посту и никто не будет следить за местностью с той точки. А завтра рано утром поедешь в оазис и предупредишь Миранду. Она, в свою очередь, скажет Алеку, а он уже решит, что и как делать. Сейчас тебе лучше уехать. Не поторопишься и ночь застанет в дороге.
Давид забрался в джип, и, пожелав друг другу удачи, он поехал по своим же следам на север. Писака смотрел, как пыль клубилась следом за удаляющейся машиной, затем, прикинув, сколько светлого времени осталось в его распоряжении, расседлал своего «Марбелью».
– Иди, найди себе что–нибудь пожевать, но далеко не уходи, – обратился он к верблюду. – Возможно, ты скоро понадобишься мне.
Стреножив животное, он оставил его бродить вокруг, а сам принялся чистить и проверять свое ружье с оптическим прицелом.
Луна поднялась высоко в небе и осветила человека, спящего на песке в обнимку со своим ружьем, и еще одну тень, что беззвучно подкрадывалась к нему в ночной тишине.
Рядом с колодцем громко пели две жабы.
Тень продвигалась вперед медленно, замирая чуть ли не через каждый метр и прислушиваясь к происходящему вокруг, когда жабы переставали издавать звуки.
Человек под одеялом громко захрапел, повернулся на другой бок.
Тень остановилась, выждала несколько секунд прежде, чем сделать новый шаг.
Луна изливала на землю потоки холодного, призрачного света.
Жабы запели снова.
Человек, шедший в ночи, приблизился к спящему, наклонился и протянул руку к его лицу, но так и замер с вытянутой рукой, испугавшись, нацеленного ему между глаз, револьвера.
В течение нескольких секунд «беллах» Йюба и Марио дель Корсо смотрели молча друг на друга.
– Что ищем? – шепотом поинтересовался итальянец.
Негр предостерегающе поднес палец к губам.
– Тихо! – прошипел он.– Зеда, как феник – спит, но все слышит. Нужно поговорить.
И жестом показал, чтобы итальянец следовал за ним.
Марио взял винтовку и, пригнувшись, пошел следом, стараясь ступать бесшумно. Метров через сто от дома они остановились в зарослях колючего кустарника.
– Что происходит? – нервно спросил он.
Июба показал пальцем вниз, на землю под ногами и сказал:
– Здесь похоронены твои друзья. Оба.
Марио чуть было не застонал от острой боли, пронзившей все его тело, словно кто–то воткнул ему в живот гумию и поворачивал там, накручивая кишки на лезвие.
– Нет! Не может быть.
Негр стоял рядом и молчал, наблюдая, как итальянец пытался успокоиться, как две слезы скользнули из его глаз и он смахнул их рукавом рубахи.
– Почему? Кто это сделал?
«Беллах» неопределенно пожал плечами.
– Приехали, когда у моего хозяина были гости и полный подвал рабов. Потом прозвучали выстрелы, и, когда я прибежал, они уже были мертвы.
– Была ли среди рабов девушка? Ашанти.
– Да… Я слышал, что она стоит целое состояние.
Марио дель Корсо замолчал. Перед его мысленным взором встало веселое лицо Размана, он вспомнил, как они часами беседовали с Таггартом, сидя у костра.
– Зачем ты это делаешь? – хриплым голосом спросил он.
– Хочу быть свободным. Всегда хотел рассказать о Зеде и его «Доме», но боялся мести. А теперь он не сможет отомстить мне. Ты ведь не оставишь его в живых? – озабоченно спросил он.
– Нет, конечно же. Можешь быть совершенно уверенным по этому поводу.
– Если хочешь, я лопату принесу. Отроем мертвецов. Их одежда и оружие Зеда оставил себе, спрятал в сундуке под своей кроватью.
– Где спит Зеда?
– В комнате в глубине дома.
– Угловое окно?
Негр молча кивнул.
Марио выпрямился с решительным видом, проверил свое ружье, снял с предохранителя.
– Спасибо, – сказал он. – Я заплачу тебе.
– Быть свободным – это все, что мне нужно.
Но он уже не слышал ответа, вышел из кустов и уверенно пошел по направлению к дому. Наверное, первый раз в жизни в его душе пылало неудержимое желание убивать. Воспоминания о товарищах жгли его изнутри и он даже забыл, что Зеда–эль–Кебир был нужен ему живой.
Метров двадцать оставалось пройти до дома, когда в угловом окне что–то вспыхнуло и он рефлекторно, не анализируя происшедшее, упал на землю, в то же мгновение раздался грохот выстрела. Перепуганные жабы замолчали. Последовавшая за этим тишина словно накрыла весь мир, и совсем неожиданным и не к месту прозвучал испуганный тонкий голос:
– Ты убит, эфенди?
Марио непроизвольно улыбнулся, оглянувшись на скрючившегося от страха, жалкого негра. Пошарив вокруг, нащупал выскользнувшее из его рук ружье.
Прозвучал второй выстрел, и пуля со свистом пронеслась у него над головой.
В последовавшей затем тишине голос Зеда–эль–Кебир прозвучал четко и ясно:
– А потом я разделаюсь с тобой, проклятый негр, Йюба–предатель. Я с тебя шкуру сдеру с живого! Ты у меня будешь выть, и кричать, и крутиться как мерзкая вошь!
– Эфенди, не умирай… – послышался жалобный голос «беллаха». – Он может сдержать обещание… Он сдерёт с меня кожу… Ох, я несчастный… Ох, пропал я, совсем пропал…
Марио подтянул к себе ружье и, повернувшись на бок, открыл огонь, не целясь особенно. В ответ зазвучали новые выстрелы, и пули опять засвистели вокруг. Он ползком добрался до ближайшего углубления в песке, что могло послужить временной защитой, и оттуда возобновил ответный огонь. Сделав с дюжину выстрелов, он понял, что таким образом ничего не добьется, а лишь понапрасну израсходует патроны.
Похоже, Зеда–эль–Кебир пришел к такому же выводу, потому что тоже перестал стрелять.
Оценив обстановку, он пришел к неутешительному выводу, что попал в ловушку, спрятавшись в этой не глубокой яме, поскольку при малейшей попытке выбраться отсюда, немедленно попадет под огонь того мерзкого человека–хорька.
Вспомнив о Размане и англичанине, он опять почувствовал, как ярость наваливается со всех сторон и туманит разум, побуждая совершить какую–нибудь глупость, вроде того, что выскочить из укрытия и бежать к окну, стреляя непр