ерывно, пока не покончит с засевшей внутри тварью. Но усилием воли заставил себя не подчиниться этому эмоциональному импульсу.
Какие то были люди! Отважные, настоящие друзья, проверенные в сражениях и в многочисленных переходах по пустыне. И их убили хладнокровно. И кто?!
Марио дель Корсо мысленно поклялся, что если все закончится для него благополучно, то он камня на камне не оставит от этого дома и это будет служить предостережением для остальных, кто осмелится вести дела с работорговцами.
– Йюба! – позвал он. – Йюба, ты где?
Но ответа не последовало и это его не удивило. «Беллах» должно быть уже был далеко, улепетывая от проклятого дома со всех ног.
Что промелькнуло в окне, и он выстрелил, но безуспешно, и даже в ответ не прозвучало ни выстрела.
– Придется здесь сидеть пока не рассветет… –проворчал он.
Попытался ползком выбраться из ямы в направлении ближайших кустов, но две пули пронеслись у него над головой, и он стремительно скатился на дно укрытия, вжавшись всем телом в землю.
– Если я останусь здесь, когда поднимется солнце, то превращусь в жаркое, – пробормотал он. – Вот, сволочь, порадуется… Вот, мразь… А я, ведь, догадывался, что здесь не ладно…
Он почувствовал себя загнанным в ловушку, но тут его внимание привлек странный свет, раскачивающийся и одновременно перемещающийся по загону для скота, словно кто–то подавал ему сигналы.
Он пригляделся. Сомнений не было – кто–то зажег керосиновую лампу и размахивал ею в его направлении, с противоположной, невидимой от Зеды стороны.
Свет начала приближаться к дому, и он разглядел Йюбу, который и держал в руке зажженную лампу и осторожно крался. Поняв намерения негра, он поднял ружье, выстрелил три раза, а «белах», воспользовавшись подходящим моментом, подбежал к окну и одним резким движением руки закинул внутрь горящую керосиновую лампу.
Огонь начал разгораться внутри дома, и Марио терпеливо ждал, пока Зеда выскочит наружу и когда это произошло, то он не слышал истошный вопль Йюбы: «Вот он! Убей! Убей его, эфенди!», а стрелял и стрелял до тех пор, пока Зеда–эль–Кебир не рухнул на землю и не перестал шевелиться.
Грифы, гиены и шакалы.
Собирались со всех сторон, и он знал это, слышал их, чувствовал их и время от времени какая–нибудь чересчур осмелевшая гиена кидалась к нему, клацая зубами, но сразу же отступала, когда он оборачивался в ее строну и замахивался, зажатым в руке тяжелым камнем – единственное его оружие.
Это было сражение, проигранное уже с самого начала, отчаянное и безнадежное со стороны человека ослабленного из–за потери крови и обезвоживания, без глаз и без оружия. Единственное, что заставляло его сопротивляться и держаться на ногах – это страх и ярость, он знал, стоит ему оступиться и упасть, как сразу же гиена вцепится в шею, а грифы начнут вырывать из еще живого тела куски мяса.
Он закричал.
И то был крик более похожий на вой, полный отчаяния, от чего хищные твари вокруг замерли на несколько секунд. Потом он побежал… Попытался бежать, но споткнулся о куст и упал на землю.
Лежал, тяжело дыша, собираясь с силами, коих у него осталось совсем немного, шарил вокруг в поисках камня, выскользнувшего из рук.
Вдохнул поглубже. Запах падали подсказал, что гиена находится поблизости, он принялся размахивать кулаками из стороны в сторону, один удар пришелся в цель – в голову животного, но та извернулась и ухватила зубами его за запястье и начала грызть и трясти головой с тем, чтобы оторвать руку, и то была роковая ошибка, потому что второй рукой Амин схватил ее за горло и уже обеими руками сдавил с такой силой, что сломал ей хребет. Отшвырнул труп животного подальше, где на него немедленно накинулись ее же собратья по крови, а сам поднялся на ноги и побрёл, покачиваясь, с тем, чтобы уйти как можно дальше от прожорливых тварей, но пройдя метров сто, рухнул на землю без сил, побежденный.
Когда от гиены не осталось ничего, кроме нескольких обглоданных костей, шакалы, грифы и гиены начали снова ходить вокруг него, благоразумно держась на некотором расстоянии.
Амин слышал их шаги, но сил сражаться уже не осталось. Он нащупал камень и принялся бить себя по голове в надежде, что сможет потерять сознание и все будет кончено, но жизнь крепко зацепилась за его растерзанное тело.
Гриф вскочил ему на спину, а подкравшаяся гиена вцепилась в ногу.
Но тут прозвучал выстрел.
Животные разбежались в разные стороны. Амин поднял окровавленное лицо и услышал стук копыт мехари, приближающегося к нему по пустыне.
Прозвучал еще один выстрел, животные отступили, открыв проход, а грифы поднялись в воздух и начали кружить в небе.
Всадник соскочил со своего седла, не дождавшись пока верблюд опуститься на колени, и подбежал к распростертому на земле окровавленному человеку.
– Господь Всемогущий! – воскликнул он. –Кто же все это сделал с тобой?
– Воды! Дай воды!
Всадник вернулся к своему верблюду, из сумки извлек тяжелую флягу и помог напиться раненому негру. С болью и сочувствием во взгляде осмотрел его раны и заглянул в пустые, кровоточащие глазницы.
Амин дрожал.
– Успокойся , – попросил он. – Ты уже спасен. Все кончено, я отвезу тебя в Гереду, и там вылечат…
Но Амин отрицательно закачал головой.
– Господь наградит тебя за доброту, – прошептал он. – Но все это бесполезно. Убей меня одним выстрелом и закопай там, где эти твари не смогут достать мое тело.
– Я все же попытаюсь вылечить тебя.
В ответ Амин схватил его за руку и лихорадочно забормотал:
– Нет! Умоляю, не надо! Посмотри на меня, меня кастрировали и выкололи глаза… Кому я такой нужен и для чего мне жить?
– Кто это сделал?
– Сулейман Р.Ораб – работорговец, – он сделал ещё глоток и продолжил. – Найди «Группу Черное Дерево». Они хорошо заплатят за те сведения, что я тебе расскажу… – замолчал, переводя дыхание. – Скажи им, что Сулейман Р.Ораб также называет себя Сулейман Бен–Куфра и он убил двоих из них в доме Зеды–эль–Кебир… Еще скажи им, что Сулейман ведет одну девчонку, которую они ищут – ашанти по имени Надия… Он идет в Тазиру, где его будет ждать грузовик, чтобы переправить рабов в Аль–Фашер… Ты понимаешь меня? – забеспокоился вдруг негр.
– Я тебя внимательно слушаю. – успокоил его всадник. – Я понял, Сулейман направляется в Аль–Фашер…
– Он – редкая сволочь! Мечтает оставить дела и уйти на покой, жить в своем доме в Суакине, но я хочу, чтобы его схватили и чтобы он заплатил за то, что сделал со мной… – замолчал, задумчиво шевеля потрескавшимися, окровавленными губами, потом продолжил. – Постарайся найти Малика–эль–Фаси… Скажи ему, что то был Сулейман, кто убил его жену и увел детей… – солгал негр. – Обязательно скажи ему это, чтобы также искал…
– Откуда ты знаешь про это?
– Я там был…
– А что с детьми?
– Какими детьми?
– Детьми Малика…
– Самый маленький умер в Суакине, после того, как его кастрировали… А про второго я слышал, что кинулся в море и утонул… Это все вина Сулеймана, он во всем виноват… – снова солгал Амин. – Найди Малика и расскажи ему… – схватив человека за рубаху, притянул к себе и яростно зашептал:
– Поклянись, поклянись мне, что обязательно найдешь Малика!
Но человек осторожно разжал его пальцы и отодвинулся.
– Я – Малик, – тихо произнес он.
Оба замолчали. Под безжалостным, обжигающим солнцем, в окружении голодных животных, непрерывно рыщущих вокруг, молча сидели два человека и оба думали про одно и то же, что как странно получается в этом мире, когда после стольких лет, в результате немыслимых перемещений, эти два человека по какому–то капризу судьбы наконец встретились в совершенно безлюдном месте, посреди огромной равнины, где разойтись и потеряться не составляет никакого труда и единственным свидетелем этой встречи был бессловесный верблюд.
– Слишком поздно, – пробормотал негр. – Я всю свою жизнь боялся этого момента, но теперь это не имеет никакого значения…– сокрушенно покачал голой. – Что–нибудь можешь сделать еще для меня?
Малик наклонил голову, хотя и знал, что другой его не видит.
– Ничего, – тихо ответил он, взял флягу из трясущихся рук Амина и, вернувшись к верблюду, забрался в седло.
– Шииааа!– скомандовал он. – Вперед…
Мехари послушно поднялся с колен. Малик обвел взглядом равнину, повернул голову животного в направлении на север и легонько толкнул пяткой в шею, верблюд пошел вперед.
Ни разу он не обернулся.
Амин остался лежать на песке и слышал удаляющиеся шаги, затем послышалось хлопанье крыльев – грифы начали спускаться и кружили все ниже и ниже, а гиены и шакалы, настороженно оглядываясь по сторонам, принюхиваясь и прислушиваясь при каждом шаге, подкрадывались все ближе и ближе.
То утро было одним из самых прекрасных, из тех, что он помнил.
Ветра не было совсем – необычное состояние для пустыни. Вокруг царили тишина и спокойствие, за спиной у него появилось узкая светлая полоска и ночной мрак поредел, позволяя разглядеть вдали стадо газелей, пасущихся среди дюн, силуэт гиены, бегущей трусцой к своему логову, стаю пустынных перепелок, поднявшихся в воздух и воспользовавшихся этими утренними прохладными часами, чтобы перелететь на новое место.
Он ощутил, как это спокойствие, овладевшее природой вокруг, словно проникло внутрь него самого и наполнило душу редким, легким и одновременно радостным чувством, точнее сказать, предчувствием, что Надия находится где–то недалеко, что она совсем рядом и что это лишь вопрос времени вернуть ее, и что единственный раз в своей жизни он избрал верный путь. Сделал это сам, без чьей–либо помощи и подсказки.
Он уже ничего не боялся.
Прошлым вечером, когда Кристобаль Писака подошел к каравану в одиночку и начал проверять груз, он обратил внимание, что следит за происходящим совершенно спокойно и не испытывает не малейшего сомнения, и стоит той кучке подозрительных кочевников начать вести себя подозрительно, он не мешкая ни мгновения, начнет стрелять в них.