ну Мекки, опустился на колени и начал молиться под безжалостным солнцем, способным расплавить камни.
Давид и Миранда молчали и наблюдали за ним, не осмеливаясь прикоснуться к своему чаю.
– Странный тип, тебе не кажется? – прокомментировал он.
– Человек–легенда… Рассказывают, что он убил столько людей… что это заметно по его лицу… Но мне он показался человеком грустным…
– Поневоле станешь грустным, если будешь в одиночку бродить по пустыне. В одну из тех ночей, когда я дежурил на дюнах, мне вдруг так сделалось одиноко и еще немного и я бы, наверное, спятил. Единственное, что поддерживало во мне силы и желание жить – это надежда на то, что нам удастся спасти Надию. Но у него никого не осталось, а одной жажды мести недостаточно, чтобы заполнить такие ночи, – он задумался.– Или достаточно?
– Не забудь, он родился здесь, в этом мире, в пустыне, среди песков и солнца.
– Одиночество – это не тот мир, чтобы принадлежать кому–то. Взгляни на него! Он, наверное, несколько месяцев ни с кем не разговаривал, но, встретившись с нами, едва произнес пару фраз и удалился вновь, чтобы побыть наедине со своим Богом… Думаешь, он сможет найти утешение в молитвах и общении с Богом?
– А ты бы смог найти утешение в молитвах?
– Нет.
– А пробовал?
Он отрицательно покачал головой.
– Никогда не хотел впутывать Господа в мои дела. Мне всегда казалось, что он где–то далеко–далеко. Но этими ночами, смотря на звезды, мне показалось, будто он где–то совсем недалеко, где–то рядом, живет в пустыне. Ты читала «Маленького принца» Сент–Экзюпери?
– Конечно… Но давно… Когда была маленькой…
– Прошлой ночью у меня было такое чувство, почти уверенность, что утром найду его рядом и он попросит нарисовать барашка… В пустыне может случиться все, что угодно, даже принц может спуститься со своего астероида…
– Или человек–легенда вдруг появится из песков… – они, не отрываясь, смотрели на Малика, а туарег продолжал стоять на коленях на самом солнцепеке и, казалось, не столько молился, сколько вглядывался в какую–то ему одному видимую точку далеко за горизонтом. – Странно все это. Странно, что такое происходит на той же планете, где террористы угоняют самолеты, не правда ли?
– Да. Достаточно странно… Но в то же время и утешает. По крайней мере, мы знаем, что где–то, в этом мире, продолжает оставаться такой уголок, по которому наши фантазии могут путешествовать беспрепятственно.
– Не обнадеживайся особенно… Под этими песками спрятаны огромные запасы нефти, – указал он. – А нефть и наши фантазии никогда не смогут сосуществовать вместе.
Кивнув в сторону молящегося туарега, спросил:
– Что он может сказать Богу?
– Он благодарит его…
– За что?
Но Миранда ничего не ответила, то ли потому, что не знала что сказать, то ли потому, что отвечать не захотела. Смотрела на туарега, он закончил молиться и вернулся к ним в тень. Сел, прислонившись спиной к стволу пальмы, закрыл глаза, и невозможно было сказать спит ли он, или медитирует.
Вдалеке появился «Зонг» и приближался к ним быстрым шагом.
Давид обернулся к Малику.
– Это твой верблюд учуял его… Невероятно…
«Зонг» опустился на колени перед мехари туарега, оба животных посмотрели друг на друга без видимого интереса. Алек легко спрыгнул с седла, поцеловал Миранду, пожал Давиду руку и пошел навстречу Малику, который поднялся с песка и тоже двинулся в его сторону. Они поприветствовали друг друга, как делают это бедуины – один обхватил запястье другого своей рукой.
– Ассалам алейкум.
– Ассалам алейкум. Давно не видел тебя.
– Я всегда был неподалеку.
– Я знаю. Я чувствовал это, хотя и не видел тебя.
Все расселись в тени, первым начал говорить Малик:
– У меня для тебя новости. Думаю, новости важные…
И он рассказал то, что посчитал нужным и важным, из своего разговора с Амином, не сказав ни слова про то, что сообщил ему негр о жене и его детях.
Алек Коллингвуд был потрясен, узнав о смерти Размана и М. Таггарта. Миранда не смогла сдержаться и две горькие слезинки скользнули по ее щекам. Давиду, с одной стороны, было ужасно жалко, что убили тех двух людей, хотя он и был знаком с ними всего лишь очень короткое время, но с другой стороны очень обрадовался, узнав, что они смогли выйти на след Надии.
– Араб, командовавший караваном, что прошел здесь вчера, назвался Сулейман Бен–Куфра… – сообщил он.
– Куда пошел караван?
– В направлении Судана, но он был «чистым». Испанец осмотрел его…
– Без сомнения служит прикрытием для другого каравана, – указал англичанин.
– Негр ничего не сказал про другой караван, – Малик покачал головой. – Думаю, он везет припасы для рабов, следующих за ним пешком… Должны будут пройти там этой ночью…
– Писака остался там дежурить.
После этих слов туарег поднялся на ноги пошел к своему верблюду.
– Немедленно едем! – сказал он.
День как всегда был утомительный и нудный, до тех пор, пока ранним утром не объявился один из погонщиков Сулеймана. Он что–то прошептал Абдуле на ухо и тот начал вести себя как–то странно – очень нервно.
– Быстро! Подъем! Быстро, быстро…– приказал он своим людям. – Нужно бежать.
И они побежали вперед, туда, куда их повел пришедший бедуин. Вскоре к ним присоединились другие погонщики, они возникали из темноты, словно привидения.
На рассвете все: и рабы, и охранники, должны были найти укрытие и спрятаться там, но не остановились, а продолжили сумасшедший бег. Солнце, тем временем, поднялось над горизонтом и спустя пару часов они увидели караван Сулеймана, ожидавший их среди дюн.
С верблюдов сняли весь груз, и белые куски соды были разбросаны на песке тут и там. Суданец также нервничал. Он разделили рабов и рассадил их на освободившихся верблюдов.
– Вперед! Идем, идем! – кричал и ругался он. – У нас совсем нет времени…
Надия поняла, что случилось нечто, взбудоражившее всех. Что же произошло, никто не говорил, но привычная последовательность действий была нарушена и сам Сулейман, и все его люди выглядели напуганными.
Когда все рабы были рассажены по верблюдам, караван двинулся дальше, а Сулейман подозвал Абдулу и сообщил ему:
– Я поеду вперед, до самого Тазира и вернусь оттуда с грузовиком.
– Где мы встретимся?
– Идите на восток. Не останавливайтесь даже ночью. Выеду тебе навстречу утром.
– Да, понял… Если только они не доберутся до нас раньше…
– Не скули! Что мы еще можем сделать? Все так усложнилось… – он ударил ногой своего верблюда. – Шиииааа! – зло крикнул он. – Вперед, вперед!
И понесся по пустыне галопом. Ливиец некоторое время смотрел ему вслед, потом недовольно покачивая головой, обернулся к своим людям.
– В путь! Пошли, пошли! – приказал он. – Никого не буду ждать…
Караван двинулся. Верблюды, освободившись от тяжелого груза соды и несшие теперь груз человеческий – более легкий и удобный для перевозки, шли быстрее, но продолжали протестовать и сердито фыркать на бедуинов, то и дело подгонявших их. Казалось, они не понимали, с чего это вдруг их заставляют перейти с шага медленного и ленивого на ритм почти истерический.
Заключенные же чувствовали себя почти счастливым, потому что их не загнали в яму на этот раз, хотя и еле держались в седлах от усталости, а некоторые даже умудрялись дремать, несмотря на то, что при каждом шаге их сильно качало из стороны в сторону.
Надия попыталась разузнать что же произошло у одного из бедуинов, но в ответ тот лишь неопределенно пожал плечами, давая понять, что и сам ничего не знает.
Тогда она выждала, когда Абдул проедет мимо на одном из верблюдов, и спросила:
– Что происходит? От чего такая спешка?
Вначале ливиец вообще не хотел отвечать, но потом передумал и, пустив своего верблюда рядом, ответил вначале голосом недовольным:
– Муженек твой всех переполошил… – и, улыбнувшись саркастически, добавил. – Значит, черная, ты, вроде как, девственница у нас? Сулейман вчера познакомился лично с твоим мужем… Такой блондин…
Надия почувствовала, как мир закружился и зашатался, она не знала то ли кричать от радости, что Давид где–то рядом, то ли плакать от бессильной ярости.
– Где он?
Абдул неопределенно махнул рукой назад.
– Загорает там, в пустыне,– и, неожиданно изменившимся голосом, добавил.– Слушай, черная… Если все чрезвычайно усложнится, то помни – я обращался с тобой хорошо…
Она молча кивнула.
– Я не забуду… Но и ты помни, если поможешь мне вернуться, то тебе заплатят хорошо…
Ливиец отрицательно замотал головой.
– Мне очень жаль, черная, но даже не надейся. Не хочу кончить как Амин… Я хорошо знаю Сулеймана, он из тех, кто никогда не прощает.
Ткнул пяткой своего верблюда и поскакал к началу каравана.
– Быстрей! Быстрей! – кричал он. – Быстрей, стадо бездельников!
Надия посмотрела ему вслед, потом обернулась, словно надеялась различить вдали фигуру Давида. Кровь продолжала стучать у нее в висках от охватившего ее возбуждения. Мысленно она поблагодарила его. Никогда она не сомневалась в том, что он будет искать ее, но то, что ему удалось напасть на их след здесь, в глубине Сахары, наполнило душу странным легким чувством, сравнимым с ощущением счастья. А как же могло быть по–другому, когда она знала, что любима и что человек, любящий ее, не остановится ни перед чем, что вручив свою жизнь этому человеку, он в ответ готов был пожертвовать своей, чтобы спасти и вернуть ее – это было, своего рода, подтверждение, что все ее существование имело некий, определенный смысл.
Она ощущала неимоверную усталость. Веки ее отяжелели и закрывались сами собой, очень хотелось спать, но она продолжала бороться со сном, желая, как можно дольше насладится тем чувством надежды, такой легкой и постоянно ускользающей. Сулейман и Давид встретились – круг сужался. Если он смог добраться сюда, то сможет и последовать за ней в самый ад.