И тут я вспомнила то, о чем всегда хотела знать, а он отказался говорить, когда мы познакомились.
– Сколько тебе лет, Себастьян? – спросила я, слегка нахмурившись.
Его раскатистый смех был таким заразительным, что я невольно улыбнулась.
– К чему этот вопрос именно сейчас?
Я пожала плечами.
– Если начать анализировать, как работает наш мозг, можно потратить многие часы, – ответила я, по-идиотски улыбаясь и поглаживая отрастающую щетину на его подбородке.
Он поцеловал меня в кончик носа с невероятной нежностью.
– Мне тридцать один, – сказал он, глядя мне в глаза и ожидая негативной реакции.
На мгновение я замолчала.
– Да ты старик.
– И что с того? – спросил он, пощекотав мой бок с той стороны, где не было синяка.
Я рассмеялась, хотя было немного больно.
Увидев, как я поморщилась, он тут же остановился.
– Прости, – сказал он, высматривая, все ли со мной в порядке.
– Все хорошо, ты разве не видишь? Тебе намного хуже, чем мне, – сказала я, вновь улыбнувшись. – Так значит, ты на десять лет старше меня…
– А в душе я еще старше…
Я хлопнула его по плечу, и он рассмеялся.
– Тебе кажется, это слишком много?
– Ты весь слишком… – сказала я, целуя его в шею. – Слишком красивый, слишком добрый, слишком серьезный, слишком обворожительный…
– Приятно знать, что под конец мы хоть в чем-то оказались согласны.
Я присела на корточки рядом с ним. Накрыв нас одеялом, он стал поглаживать меня по спине кончиками пальцев.
– Я люблю тебя, слоник, – прошептал он прежде, чем я уснула.
– Люби меня всегда, – попросила я, уже засыпая.
Наконец-то мы вернулись в Нью-Йорк. Я снова была в родном городе, живая и свободная. Просто чудо. Сестра уехала с матерью и отчимом в Новый Орлеан, чтобы заняться похоронами нашего отца. Я же решила в этом не участвовать.
Материнский дневник нанес мне новую сердечную рану. Теперь я все узнала из первых рук – казалось, она сама рассказывает мне о том, что довелось ей пережить и пришлось оставить позади, когда она переехала в США. Надежды, мечты, страх, когда все пошло вкривь и вкось. Все было в этом дневнике. Она рассказывала, как влюбилась в моего отца и какое-то время была счастлива с ним, но потом, после моего рождения, все изменилось, подтвердились худшие ее подозрения, а мой отец начал изменять ей с другими женщинами, впервые ударил…
Было очень трудно и очень грустно это читать, понимая, что ей пришлось вытерпеть. Меня удивило, что дневник был написан по-английски, ведь родным ее языком был русский, и я не понимала причин, пока не дочитала до конца. Она писала по-английски для меня, чтобы я узнала правду.
А в самом конце было письмо.
Перечитывая его, я всегда вспоминаю этот день, и на глазах наворачиваются слезы.
В письме было следующее:
«Дорогая Марфиль!
Моя девочка, моя бесценная малышка, как мне объяснить словами, какое счастье быть твоей матерью и как я горжусь, зная, что ты так похожа на меня? Уже в четыре года ты проявляла невероятные способности к танцам, и твои зеленые глаза всякий раз загорались, когда ты надевала костюм для тренировок. Я пишу это письмо, чтобы, когда тебе будет меня не хватать, ты всегда могла обратиться к нему в поисках утешения.
Я пишу это письмо, чтобы попросить тебя никогда не переставать мечтать, не прекращать бороться за то, чего хочешь добиться. Не позволяй никому погасить в себе свет. Никогда не допускай, чтобы мир, каким бы дрянным он ни был, изменил твою прекрасную душу, ведь именно она и делает тебя той, кто ты есть.
Я всеми силами старалась быть для тебя самой лучшей матерью. Я хочу лишь одного – чтобы ты росла здоровой и счастливой и однажды стала настоящей женщиной, с головы до ног.
По этой причине я решила уехать. Не знаю, как долго я смогу держаться подальше от твоего отца. Не знаю, как долго смогу оберегать тебя от того, что скрывается за его богатством, за всей роскошью, от которой я сначала потеряла голову. Не знаю, чем все это закончится, не знаю даже, вернусь ли я когда-нибудь в этот дом. Я лишь хочу, чтобы ты поняла – все, что я сделала, я сделала ради тебя.
Если ты прочтешь это письмо, когда меня не будет рядом, значит, все пошло не по плану, но, по крайней мере, мои мысли и воспоминания, заключенные в этом блокноте, попали в самые лучшие руки: в твои.
Я всегда буду с тобой, Марфиль. Я всегда буду с тобой, когда ты будешь танцевать, ведь я знаю – ты станешь великолепной балериной. Я буду с тобой, когда ты заплачешь или почувствуешь себя потерянной, потому что это именно то, что должна делать мать: всегда быть рядом, даже когда мы не можем быть вместе.
Я очень люблю тебя, малышка. Спасибо за то, что сделала мою жизнь такой полной. Спасибо за то, что дала мне причину рискнуть всем, даже собой.
Я люблю тебя, никогда об этом не забывай.
Мама».
И тогда я поняла, что ее смерть не была связана с ограблением, а обручальное кольцо не украли. Это отец приказал убить ее, когда обнаружил, что она сбежала вместе со мной.
И, поняв это, я почувствовала, как рвутся последние нити, еще связывающие меня с этим человеком.
– Ты рада вернуться домой? – спросил Себастьян, оставляя машину на парковке.
Конечно, я была рада увидеть Центральный парк. Рада вернуться в свой дом. Я была счастлива. Но еще счастливее я стала, открыв дверь квартиры и увидев трех самых дорогих существ.
Первым навстречу выскочил Рико, бросился в мои объятия и принялся радостно вылизывать мне лицо. Я прижала его к груди и поцеловала в голову, после чего опустила на пол, чтобы обнять двух лучших друзей.
Лайам и Тами крепко обняли меня, а я расплакалась.
– Схожу прогуляюсь с Рико, – сказал Себастьян у меня за спиной, и я поняла, что он хочет дать мне возможность побыть наедине с друзьями.
Мы проболтали несколько часов, сидя на диване. Они в ужасе слушали мой рассказ. Лайам все время обнимал меня, не снимая руку с моих плеч, а Тами сидела напротив, ни на минуту не выпуская моей руки.
Как же я их любила… Они и были моей настоящей семьей.
– Мы сразу поняли, что надвигается что-то ужасное, как только увидели тебя на твоем дне рождения, – сказала Тами, глядя на меня синими глазами, огромными, как блюдца.
– Невозможно, чтобы ты встречалась с таким мерзким типом, – сказал Лайам, глядя мне в глаза. – Он тебе совершенно не подходил, и у тебя был потерянный взгляд. Я рад, что в твои глаза вернулся прежний свет.
С дурацкой улыбкой я поцеловала его в щеку.
Мы болтали, пока через три часа не вернулся Себастьян с Рико на поводке.
– Он устал, пришлось взять его на руки, представляешь? – сказал Себастьян, бросая пса на диван и садясь напротив нас.
Тогда Лайам встал и подошел к нему.
– Спасибо за все, что ты сделал для нее, Себастьян, – сказал он, протягивая руку. – Прошу прощения за то, что сначала вел себя с тобой как придурок.
Себастьян пожал ему руку и улыбнулся, напустив на себя важный вид.
– Вести себя как придурок – в твоей природе, так что не стоит с этим бороться.
Все рассмеялись, но я заметила в глазах Тами легкую печаль, и это меня обеспокоило.
Мы вчетвером поужинали пиццей, после чего моя подруга встала и засунула руки в карманы белого платья.
– Мне пора, – сказала она, стараясь не смотреть на Лайама и встретилась с ним взглядом лишь на несколько секунд. – Завтра я возвращаюсь в Лондон.
– Тами, когда ты решила вернуться? – спросила я, не в силах поверить, что она и правда уезжает. – Ты же никогда не любила Лондон.
– Там мое место, – ответила она, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в щеку.
Я посмотрела на Лайама, не сводившего с нее глаз, и почувствовала укол в сердце.
Эти двое должны быть вместе. Разве они не чувствуют того же, что все мы, когда видим, как они смотрят друг на друга?
– Тамара… – сказал Лайам, и она остановилась в дверях. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл ее полным именем. – Прошу тебя, не уезжай, – взмолился мой друг, бросаясь за ней вдогонку.
Испуганная и печальная Тами отступила на шаг.
– Мы же об этом уже говорили.
– Мне плевать, говорили мы об этом или нет, – воскликнул Лайам, догнав ее и взяв ее лицо в ладони. – Умоляю, останься со мной. Не уезжай.
Тами покачала головой, и в глазах у нее заблестели слезы.
Я ничего не понимала. Что между ними произошло?
Лайам покачал головой и отпустил ее, отступив на два шага.
– Ты поступаешь несправедливо, – сердито заявил Лайам. – Если ты сейчас уедешь, можешь больше не возвращаться. Не возвращайся, потому что я больше не буду тебя ждать.
Мы с Себастьяном переглянулись – он явно сожалел об увиденном так же, как и я… и тоже, кажется, что-то скрывал.
Он знает, что происходит?
Тами печально улыбнулась.
– Я никогда не просила ждать меня, Лайам, – сказала она, открывая дверь и поворачиваясь ко мне. – Я рада, что ты спаслась, Марфиль. Я люблю тебя. Прощай…
И ушла.
Лайам рухнул на диван и зарыдал, совершенно убитый.
– Лайам…
Он покачал головой и выругался.
– Ничего не понимаю, – сказал он, проводя рукой по лицу. – Я знаю, она что-то скрывает. Знаю, что она не хочет говорить о чем-то со мной, опасаясь моей реакции. Может быть, ты что-то знаешь? Помнишь, что с ней случилось в детстве? Что-то такое, из-за чего она теперь так себя ведет?
Я покачала головой, стараясь вспомнить.
– Когда мы учились в девятом классе, она заболела. Несколько месяцев не ходила в школу, а когда вернулась… Она уже не была прежней.
Лайам посмотрел на меня в упор.
– В каком смысле не была прежней?
Я пожала плечами.
– Даже не знаю. Она изменилась. Я пыталась поговорить с ней, но она замкнулась в себе. Несколько месяцев не хотела ни с кем разговаривать, и в конце концов мы просто оставили все как есть.
До Лайама потихоньку начало доходить. Он явно хотел остаться еще на пару часов, чтобы вытянуть из меня все, что я помню, но посмотрел на Себастьяна, на мое лицо в ссадинах и понял, что я тоже устала. Я поговорю с Тами, а потом с ним, постараюсь им помочь, если это в моих силах.