— И что же? Надо быть ему только благодарным.
— Вот, вот. Он и просил обратиться к тебе с одной просьбой.
— Я с удовольствием ее исполню, если смогу, тем более что он твой покровитель.
— Погоди, — Торбэк встал и осмотрелся, потом приоткрыл окно и выглянул наружу.
— Что с тобой? К чему такие предосторожности?
Торбэк снова лег. Лицо его было очень серьезным, и Сэцуко еще больше забеспокоилась.
— Ты и в самом деле согласишься?
Он смотрел на нее каким-то строгим, чужим взглядом.
— Скажи же, наконец, что случилось? Если это нужно для тебя, я сделаю.
— В любом случае?
— Конечно, если только это в моих силах.
— Да, в твоих силах, и только в твоих! Никто, кроме тебя, этого больше не сможет…
— Ну, говори, в чем дело?
Торбэк обнял ее за плечи и привлек к себе, но лишь для того, чтобы прошептать ей на ухо приготовленные слова.
Он шептал, а Сэцуко постепенно менялась в лице. Ее глаза испуганно расширились, рот приоткрылся.
Но вот он умолк. Она посмотрела на него и вздрогнула. На его лице она впервые увидела выражение тревоги и надежды. Оно напоминало лицо игрока, пошедшего ва-банк. Некоторое время она молчала, а потом спросила громко, почти крикнув:
— Бэк! Кто он, этот человек?
Торбэк невольно закрыл глаза: он не мог выдержать ее взгляда. А этот взгляд осуждал его. Осуждал за то, что он, служитель церкви, продал свою душу дьяволу. Что он мог сказать ей? Не мог же он назвать Ланкастера, это было ему запрещено. И как назло, в голову не приходило ни одного удачного ответа.
Торбэк молчал. Он весь покрылся холодным потом.
— Это мой двоюродный брат, — наконец невнятно пролепетал он. — Он просил меня, и я согласился.
— Двоюродный брат?!
— Да, он и для тебя старался.
— И для меня?! — У Сэцуко глаза полезли на лоб.
— Да, — твердо ответил Торбэк. — Это он помог тебе стать стюардессой.
23
Торбэк медленно поднимался по лестнице. Здесь, как всегда, царила торжественная тишина. Он нехотя постучал в дверь квартиры коммерсанта.
Дверь открылась лишь после того, как хозяин посмотрел в «глазок» — такой был здесь порядок.
Господин Ланкастер встретил Торбэка приветливо, он первый протянул руку гостю.
— Я вас ждал, господин Торбэк, и именно сегодня. Присаживайтесь.
В квартире они были одни. Торбэк казался подавленным. Он даже весь ссутулился.
— Итак, Торбэк, ближе к делу. Что она ответила? — Ланкастер сел в кресло, скрестил пальцы и, положив руки на колени, взглянул на него. — Полагаю, что она согласилась?
Ланкастер обычно бывал суров, но сейчас в его улыбке светилось добродушие.
Торбэк опустил голову. Он хотел ответить и не мог.
— Почему вы молчите? Что с вами?
Торбэк с усилием поднял голову. В ярком свете лампы его лицо казалось измученным.
— Вы с ней говорили? — Господин Ланкастер прищурил глаза.
— Говорил, — наконец выдавил из себя Торбэк.
— И что же?
Торбэк сжал руки так, что хрустнули пальцы, и покачал головой.
— Она отказалась, — простонал он.
— Что-о, отказалась?! — Улыбка мгновенно сбежала с лица Ланкастера. — Мне хотелось бы знать подробности, патер. Вы действительно говорили с ней?
Торбэк утвердительно кивнул головой.
— Она вам отказала?!
— Да, господин Ланкастер. Она ни за что не хочет этим заниматься.
— Что же она говорит? — Ланкастер вытащил трубку и стал методично набивать ее табаком. Но его взгляд не отрывался от молодого священника.
— Она сказала, что это ей не под силу, и просила меня не уговаривать ее.
— Гм… — неопределенно хмыкнул Ланкастер, но выражение лица его мгновенно изменилось. Приветливость как рукой сняло. Он долго и пристально смотрел на Торбэка. — Вы в своем уме, господин Торбэк? — наконец вырвалось у него. — Ведете себя, как ребенок! Ведь вы открыли ей нашу тайну, она теперь обо всем знает, а вы так спокойно заявляете об ее отказе и смирились с ним.
— Нет, господин Ланкастер, я долго ее уговаривал, просил, умолял. Я действовал не только лаской — даже угрожал. Но все оказалось напрасным. Она ни за что на свете не соглашается.
— Но ведь Сэцуко ваша любовница, почему же она вас не слушается?
— Она заявила, что моя просьба противна богу.
— Богу? — Ланкастер усмехнулся. — А что же возразили вы?
Торбэк молчал.
— Господин Торбэк, что вы ей ответили? Думаете, наверно, что это вам так просто сойдет? Вы же выдали ей нашу тайну. Вы понимаете, что это значит?
— Господин Ланкастер, я хотел…
— Я не знаю, что вы хотели, а теперь будьте добры отвечать мне, — перебил Торбэка Ланкастер. — Вы рассказали ей о моих связях с церковью святого Гильома, вы открыли ей, чем я занимаюсь. Что же теперь прикажете делать? Отвечайте, господин Торбэк! Мне это очень важно!
— Что же теперь делать? Прошу меня простить…
— Нет, вы просто неподражаемы. — Ланкастер широко развел руками. — Вы, очевидно, надеетесь, что вашего извинения будет достаточно? А если она откроет кому-нибудь нашу тайну?
— Что вы, господин Ланкастер, — Торбэк впервые робко взглянул на коммерсанта, — она никому ничего не скажет.
— А меня, знаете ли, жизнь приучила никому не доверять. Нет, дорогой друг, вы должны еще раз поговорить с ней и любыми средствами заставить ее согласиться. Я, конечно, очень сожалею, но вы можете невзначай и сана лишиться. Ведь вы же грешный монах. А у меня, как вы это уже знаете, везде есть связи. Мне достаточно сказать одно только слово, и не только вы, вся ваша церковь полетит к чертям.
В глазах господина Ланкастера блеснул жесткий огонек.
Прошло еще три дня. Торбэк даже осунулся. Он никому ничего не мог рассказать. Ему не с кем было посоветоваться, не у кого попросить помощи. Он должен был один решать этот вопрос.
Если бы речь шла только о его «работе», он попросил бы совета у епископа. Возможно, обратился бы к отцу Билье. Но в данном случае была замешана женщина, и, пока эта женщина существует, он должен держать язык за зубами.
Господин Ланкастер хорошо знал и епископа Мартини, и отца Билье, и отца Городи. Однако это дело он поручил Торбэку — ведь Сэцуко была возлюбленной молодого викария. И Торбэку теперь не к кому было обратиться за помощью.
Очевидно, господин Ланкастер на это и рассчитывал. Он обещал Торбэку, что никому не расскажет о его отношениях с Сэцуко. И теперь за это обещание Торбэку приходилось платить дорогой ценой.
Торбэк уже достаточно узнал господина Ланкастера, власть которого над церковью святого Гильома была безграничной. И не только над этой церковью, но и над всем орденом в Японии. Даже судьба епископа Мартини была в его руках. И Торбэк сознавал, что ему никуда не уйти от щупалец коммерсанта. Выход был только один: любым способом заставить Сэцуко пойти на уступки. Иной возможности он не видел.
На третий день Сэцуко вновь вернулась из Гонконга, и они вновь встретились. На этот раз встреча состоялась у административного здания авиакомпании, к которому Торбэк подъехал на своем «рено» в восемь часов вечера. Сэцуко его уже ждала.
— Ты очень устала? — ласково спросил Торбэк. — Не привыкла, наверное, еще.
Однако Сэцуко казалась оживленной. Правда, оживление тут же сменилось какой-то вялостью, но это было естественно, ведь она только что освободилась от работы. О предложении Торбэка она уже забыла и, конечно, была уверена, что он больше не вернется к этому разговору.
— Нет, Бэк, я не очень устала. Ты знаешь, я переезжаю от тети.
— Почему? — удивился Торбэк.
— Не хочу доставлять ей лишних хлопот. Раньше было все хорошо, но теперь, мне кажется, лучше жить одной. Я уже сняла комнату.
— Далеко?
— Нет, почти возле вашей церкви. Адрес дам тебе завтра. А ты не догадываешься, почему еще я ушла от тети?
— Нет.
— Мне хочется свободно встречаться с тобой. Неудобно все время отлучаться из дому, теперь я буду жить одна и смогу делать все, что хочу.
Освещенные улицы остались позади. Им казалось, что они проехали не так долго, но на самом деле машина покрыла уже большое расстояние.
Торбэк затормозил. Вокруг было тихо. Неподалеку от шоссе лежал густой лес. Вдали приветливо светились окна домов.
По шоссе изредка проносились машины. Их фары отбрасывали снопы слепящего света. А у обочины с погашенными огнями стоял небольшой «рено».
Торбэк обнял Сэцуко и принялся ее целовать.
— Ой, Бэк, мне трудно дышать!
Но он был нетерпелив.
Свет проезжающих машин на мгновение слепил глаза, выхватывая «рено» из темноты, но тотчас же исчезал, и снова наступал мрак.
Сэцуко пыталась сопротивляться.
— Бэк, что ты, нельзя тут! — шептали ее губы, но Торбэк легко преодолел ее сопротивление…
— Фу, какой противный, — сказала Сэцуко, приводя себя в порядок. Она подняла упавшую с головы шляпу. — Но я прощаю тебя. Ведь я сама захотела встретиться с тобой, не дожидаясь удобного времени.
Торбэк снова привлек ее к себе.
— Милая…
— А вдруг нас кто-нибудь заметил? — Сэцуко торопливо огляделась.
Но вокруг была прежняя тишина. Изредка проносились машины, освещая мгновенными вспышками света глухую дорогу. По одну сторону шоссе — молчаливый лес, по другую — далекие огоньки в освещенных окнах.
— Бэк, мне хотелось бы всегда быть с тобой вместе, — горячо говорила Сэцуко. — Можно что-нибудь придумать, чтобы нам жить вместе?
Торбэк поцеловал ее.
— Мне тоже, милая. Но пока я священник, это невозможно, — печально ответил он.
— Да, я знаю. Но все равно. Пусть мы будем незаконные супруги, я хочу жить возле тебя, ухаживать за тобой. Пусть это будет не завтра, но я прошу тебя, подумай об этом.
— Хорошо, Сэцуко. Я подумаю. Ты же знаешь отлично, что и я этого очень хочу. Ведь у меня во всем мире нет никого дороже тебя! — Торбэк перешел на шепот. — Но ты должна исполнить мою единственную просьбу.
— Какую?
— Только не сердись. Я уже тебе говорил.