— Чего хочет Женя Старый? — спрашиваю я. — Что такого, чего он не мог бы обсудить с вами? Зачем ему я?
— Не знаю, — пожимает плечами Ферик.
— Надеюсь, он не за Лимончика спрашивать приехал? Не говорил он вам, Фархад Шарафович?
— Сам у него спроси. Правда, не знаю. Не буду же я его допрашивать. Вон он сидит, видишь, на нас смотрит…
Я поворачиваюсь туда, куда показывает Ферик. Старичок-лесовичок внимательно смотрит в нашу сторону. Поймав его взгляд, я киваю.
— Ну, ладно, пойду пообщаюсь.
— Давай, — кивает Ферик.
Я подхожу к столику и присаживаюсь.
— Привет, — подмигиваю я, — господин хороший. Рад видеть в столице.
— Здорово, коли не шутишь, — усмехается он и протягивает руку.
— Начало неплохое, — улыбаюсь я. — У тебя всё есть? Может, ещё выпить чего или закусочку?
Я подзываю бармена.
— Да нормально всё, не надо ничего, — машет головой Женя Старый.
— Принеси, пожалуйста, графинчик финской и икорочку, — командую я бармену. — Всё, что этот господин закажет — за мой счёт.
Бармен, кивнув, исчезает.
— Будь моим гостем, — говорю я. — Здесь тебя всегда ждут с распростёртыми объятиями.
— А если я сейчас тебе херню какую скажу? — хитро улыбается вор.
— Не волнуйся, говори, что хочешь, у нас тут свобода слова, это тоже бесплатно. Если и включат в счёт, платить всё равно мне.
Он лукаво смеётся. Дедушка, блин, Ленин.
Бармен приносит заказ и стакан воды для меня.
— Извини, я спортсмен, ты же знаешь, — отвечаю я на удивлённый взгляд своего гостя. — Пью только жидкости, не содержащие спирта.
Выпиваем. Каждый своё.
— Хорошая, — крякает он и закидывает ложку икры в рот. — А-а-а… Красиво живёшь, Бро.
— Что меня отличает от многих? — хмыкаю я. — То, что я всем предлагаю жить красиво.
— Да? — продолжает улыбаться он, а глаза становятся серьёзными. — А мне вот кажется, наоборот. Чем всем хуже, тем тебе лучше.
— Во как, — качаю я головой. — С чего вдруг такие мысли революционные?
— Да, какие уж тут мысли. Не мысли, а наблюдения. Как только твой Цвет появился, сразу началось. Пацанов выдавливает, притягивает своих. Наших коммерсантов доит, всех налогами обкладывает.
— Налоги вещь полезная, — пожимаю я плечами.
— Катраны, опять же, под себя подгрёб
— Катраны не ваши, а Джемала, во-первых, а, во-вторых, что ты от меня-то хочешь?
— Чтобы ты урезонил его, — отвечает Старый, опрокинув ещё рюмочку.
— Я ему не начальник, — пожимаю я плечами. — Это раз. Работай с ним и будет тебе счастье. Это два. Насколько я понимаю, он всем предлагает работать вместе. Что, гордость не позволяет?
— А причём здесь⁈ — показывает зубы лесовичок. — Бабок-то больше не становится, откуда ж тогда счастью взяться? Я бы может с вами и начал мутить, если бы заработки в гору шли.
— Пойдут, не переживай. Москва не за один год отстроилась, правда? Сейчас сезон начнётся, и ты Геленджик вообще не узнаешь. Я так скажу, сотрудничай с Цветом и мир для тебя засияет новыми красками. Или держись за вчерашний день, тусуйся с Иглой, Лазарем и остальными тенями прошлого и будь готов уйти со сцены в ближайшее время. Говорю по чесноку, прямо и открыто. Как бы ничего личного, но, с другой стороны, сразу заметил, что ты человек нормальный, умный и прагматичный.
— Эк завернул, — скалится лесовичок. — Только я так отвечу. Я лично войну не хочу. В натуре, не хочу. От войны ущерб только, но воры под Цвета не лягут. Так что, если он на уступки не пойдёт будет война. И тогда воевать всем придётся, и тебе, и мне. И ляжем мы с тобой точно по разные стороны межи, потому что Цвет станет вне закона, и с ним на одной стороне будет в падлу оказаться. Так что думай. Если воры в бутылку полезут, пользы для всех кропалёк будет. Хер да маненько. Сечёшь? Сочи место хорошее, хлебное, а станет как выжженая пустыня. Малая земля, в натуре.
— А Игла решительно настроен? Он мне тут привет прислал. Знаешь такого Сеню Кабарду?
— Слышал что-то, да лично не знаком. Игла от злобы душится. Ты ничего ему не отвечай лучше, а то он и так едва держится, того и гляди, крыша потечёт. Ему мысль покоя не даёт, что Цвет деда Назара завалил. Он же с ним вась-вась был, планы строил, а тут облом нарисовался.
— А ты ему не сказал, что в Москву едешь? — прищуриваюсь я.
— А я ему не докладываюсь, — пожимает Старый плечами. — Он мне кто, отец что ли? Ладно… благодарю за хлеб-соль, да только идти надо.
Он поднимается, подходит к Ферику, прощается и отчаливает.
— Чего хотел? — спрашивает Фархад Шарафович, когда лесовичок уходит. — Пошли туда, в уголок.
— На Цветика нашего жаловался, — качаю я головой. — Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик. Притесняет, говорит, воры ропщут, не хотят над собой Батыя иметь. Войной грозят.
— Ну, это как раз понятно, — замечает Матчанов. — Мне он, кстати, то же самое пел. Но мы знали, что так и будет. Я только в толк не возьму, зачем Игла с посланием Кабарду посылал, если через день сюда Женя Старый поехал…
— Левая рука не знает, что творит правая, — говорю я. — Или у Старого своя игра… Как, кстати, у Айгюль дела? Давно не видел.
— В Ташкент улетела… — задумчиво отвечает он. — Беспокоюсь за неё…
— Опять в Афган что ли?
Он не отвечает, ну а я и не выпытываю. Подходит довольная Наташка.
— Егор, смотри, я пятьсот рублей выиграла! — радостно восклицает она. — Это чистыми, после выплаты двух сотен Лиде.
— Ого! — всплёскивает руками Ферик. — Да ты богачка! Новичкам везёт, ты знала⁈
Изображает добряка, но сам на неё смотрит волком. Ещё бы, не дала его планам сбыться в отношении моей женитьбы на Айгуль.
— Ну, и куда мы с тобой пойдём? — весело спрашиваю я. — Первый выигрыш нужно обязательно прокутить.
— У кого выигрыш? — раздаётся бодрый и жизнерадостный голос.
Мы оборачиваемся:
— Галя!
— А мы вот с Борей решили заехать перед ужином. Вы где ужинаете? Не знаете? А я знаю, сегодня вы ужинаете с нами в «Доме кино». Там Лёня Филатов будет стихи читать.
— О! — качает головой Наташка. — Филатов! Мне он нравится.
— Проклятый Франко, если бы не он… — произношу я всплывающую из памяти фразу.
Да, Филатова я и сам с удовольствием послушаю.
— Вот, видишь, — улыбается Галина Леонидовна. — Невеста твоя хочет Филатова.
— Нет! — смеётся невеста. — Не Филатова хочу, а стихи его. Он талантливый. У нас у соседки запись есть магнитофонная с его выступлением. Он просто молодчина. Я слушала, стихи отличные просто.
— А когда это ты у соседки была? — прищуриваюсь я.
— Давно уже, — машет она рукой. — Вскоре после того, как ты у неё побывал.
Во, как…
— А ты мне не говорила, что ходила к ней.
— Ты мне тоже не говорил.
— А-ха-ха! — смеётся Галина, — застукали тебя, Егорка, когда ты к соседке ходил. Хорошо, что Наталья у тебя неревнивая. Да, Наташ?
— Точно, — соглашается та и тоже смеётся.
Ну что же смех, лучше, чем слёзы, как ни крути…
Пока мы болтаем да балагурим, Боря играет на рулетке. Я с него ещё за Шуста не спросил вообще-то… Надо время для разговора выбрать…
Вскоре он возвращается, злой и пустой, проигравшийся в пух и прах.
— А вот Наташе сегодня фартит, — сообщает ему Галина. — Целых пятьсот рублей выиграла.
Борю это не радует, а только злит, и он ничего не отвечает. Мы отправляемся ужинать и слушать стихи и эпиграммы. Настроение отличное и да:
Душою ощущая ход времён,
Забитая испанская крестьянка,
Сказала мне по-русски: 'О, Таганка!
Проклятый Франко, если бы не он…'
Звезда стриптиза, рыжая Эдит,
Сказала, деловито сняв рейтузы:
'Ты знаешь, Женя, наши профсоюзы
Считают, что Таганка победит!..'
Классический Филатов, ещё не написавший Федота, но после позапрошлогоднего «Экипажа» ставший чуть ли не главным секс-символом советского экрана. Талантливый, немного желчный и страшно обаятельный. Харизма так и прёт.
— Нравится? — спрашиваю я у Наташки, наклоняясь к уху.
— Да, — улыбается она. — Молодец, правда?
— Как ты думаешь, он сумел полюбить себя? — подначиваю её я.
— Что? — чуть подвисает она, глядя мне в глаза. — Ой… Да ну тебя, Егор! Он, как раз, может и сумел. Актёрской профессии такое не чуждо, мне кажется.
— Да? — удивлённо тяну я.
— Да, — пожимает она плечами. — А что тебя удивляет?
— То, что в твоей оценке чувствуется негативное отношение к этому явлению. К умению сначала полюбить самого себя.
— Я подумала, что ты наверное прав, — пожимает она плечами, — и эта американка Вирджиния Сатир действительно придумала какую-то чушь.
— Правда? — улыбаюсь я.
— Может, правда, а может и неправда, — подмигивает Наташка. — Только смотри, если я буду во всём с тобой соглашаться и всегда признавать твою правоту ты не заскучаешь?
— Не надо во всём, — милостиво разрешаю я. — Соглашайся только когда действительно согласна.
— Масло масляное, — смеётся она.
Вечер получается очень приятным. Вокруг Галины, как обычно, собирается большое количество народу. Артисты, писатели и просто любящие красоту люди. Красоту жизни, конечно же.
В самый разгар вечера откуда ни возьмись появляются мексиканские гитаристы в роскошных сомбреро и поют «Кукарачу», что-то ещё и даже «Мама ё керо», хотя она вроде исполняется на португальском языке. Да какая разница! Разгорячённая публика подпевает и даже танцует. Пара танцев, не больше. Наташка, пока я любезничаю с Галей, вдруг оказывается в объятиях талантливого артиста и поэта Филатова.
Ничего криминального, просто танец. Но она страшно смущается и всё время посматривает на меня, словно опасаясь, что я превращусь в Зевса и пошлю на голову Леонида громы и молнии. Он что-то ей говорит, но она только головой мотает, правда улыбается. Он целует ей руку и она выпархивает, как испуганная бабочка.