Если бы Сашка Куролесов узнал, что его приятель собирается проделать путь на своих двоих через весь город, он схватился бы за голову – после больницы Никита дальше бульвара и носа не совал, не считая поездки на дачу. Однако отступать было поздно – из туннеля показался поезд. Никита Кузьмич шагнул в переполненный вагон, и его тут же сдавили со всех сторон. С непривычки он стал задыхаться, лоб покрылся испариной. Слава богу, ехать было всего пару остановок. Та же толпа вынесла его на платформу и повлекла к переходу. На другой ветке было посвободней, и Никита Кузьмич немного успокоился, а когда пересел на МЦК, ему и вовсе сделалось легко и хорошо. Он ехал в «Ласточке» впервые, и ему очень нравилось: поезд скользил по рельсам совершенно бесшумно, за окном мелькали разнообразные пейзажи, а не трубы тоннеля, вместо жестких сидений – мягкие кресла с подлокотниками.
Никита доехал до Коптева, вышел на перрон и остановился в раздумьях. Напрасно он не спросил парня, где именно тот видел Владу и в котором часу. Припереться сюда наобум было довольно глупо. Вокруг сновал народ, люди спешили домой после рабочего дня. Лица у всех были серьёзные, усталые и отрешённые. Он попробовал спросить у пары прохожих о девушке, поющей джаз где-то поблизости, но все только бросали на него недовольные взгляды и качали головами. Никита, не спеша, прошёл по переходу, выбрался на улицу, обошёл вокруг станционного здания – никаких следов Влады. Ему стало досадно и стыдно: старый дурак! Поверил тому, что сказал какой-то сомнительный тип, потащился на другой конец города. Теперь нужно брать такси до дома – на метро ему обратно не доехать. Мало того что его после больницы укачивает в машине, так ещё путешествие влетит в копеечку. Никита Кузьмич на всякий случай ещё послонялся возле входа на МЦК, а затем не солоно хлебавши вызвал такси и поехал домой.
Вечером на него накатила хандра. Стало так хреново, что жить не захотелось. Зачем этот бритый парень подарил ему напрасную надежду найти Владу? Он уже почти смирился с тем, что никогда ее не увидит, а теперь сердце вновь превратилось в сплошную кровоточащую рану. Никита Кузьмич настолько пал духом, что даже не замечал Шоколада, ходящего кругами возле его ног. Пёс жалобно поскуливал, всем своим видом выражая сочувствие хозяйскому горю. Когда он в очередной раз остановился и тихонько гавкнул, Никита пришёл в себя.
– Ну чего ты. – Он погладил пса по шёрстке. – Не плачь. Одни мы с тобой остались, никому не нужные. Эх, Влада, Влада, что ты натворила! Зачем так, девочка, зачем?
Никита Кузьмич, шаркая, как девяностолетний старик, прошёл в кухню, насыпал в собачью миску корм и сел на табурет, наблюдая, как ест Шоколад. Тот чувствовал себя не в своей тарелке, то и дело поглядывал на Никиту, словно извинялся за то, что может принимать пищу в такой ситуации. Никита встал, так же тяжело прошаркал к плите, сварил себе гречку на воде. Есть ему не хотелось, но он понимал, что нужно как-то поддержать организм – последний раз он ел в десять утра, а сейчас было девять вечера. Жуя безвкусную, несоленую кашу, он думал о том, видит ли его сейчас Надя. Если да, то как относится к тому, что он разыскивает Владу? Считает ли его предателем или понимает, как ему тяжко и одиноко? Должна понять, ведь она всегда понимала его. Прощала ему мелкие грешки, порой несдержанный тон, позже, после болезни, ворчливость и брюзжание. Никита в глубине души всегда считал, что уйдёт первым. Вспыльчивые люди долго не живут, а он был в высшей степени взрывным. Надя – совсем другая, спокойная, терпеливая, выдержанная… и вот ее нет. Из-за какой-то дурацкой стремянки, из-за корыстной, лживой девчонки, решившей разбогатеть быстро и без труда! А он, Никита, готов простить ей смерть самого близкого человека, лишь бы снова видеть ее и слушать ее изумительный голос…
Никита Кузьмич решительно отодвинул тарелку и встал. Шоколад тоже поднял морду от кормушки и навострил уши.
– Я поеду туда снова, – твёрдо сказал ему Никита. – Завтра поеду. И послезавтра. Буду искать ее там, пока не найду. Даже если ее там нет и никогда не было – все равно буду ездить и ждать. Все равно.
Шоколад согласно гавкнул в ответ.
17
Утром Никиту разбудил телефонный звонок.
– Я ушёл от жены, – звенящим от возбуждения голосом доложил в трубку Сашка.
Со сна Никита Кузьмич сначала не понял, о чем он говорит.
– Как ушёл? Куда? – пробормотал он и откашлялся.
– Что значит куда? Я же говорил тебе! К ней, к Лене, ушёл! Решил, так будет правильней. И честней.
– Погоди ты, малохольный. – Никита, кряхтя, сел на постели. – У тебя ж двое детей! Ты что, паршивец этакий, творишь?
– Ну и что дети? Я же не отказываюсь от них. Буду помогать, и деньгами, и так. – Сашка явно ждал от Никиты поддержки и одобрения.
Никита молчал, раздумывая. Перед его глазами стояла Маша. Влада тогда правильно сказала: он любил ее. Не так, как Надю, а как-то ярче, что ли, пронзительней. Но ведь не ушёл! Хотя и Алка к тому времени институт оканчивала, и Колька был уже большим парнем-десятиклассником.
– Что молчишь? – с укором проговорил Куролесов. – Обвинять все горазды. Ты же мне друг.
– Друг, – подтвердил Никита Кузьмич.
– Ну так и помоги, если друг. Скажи что-нибудь хорошее.
– Погода сегодня солнечная, – мрачно проговорил Никита, глядя в окно.
– Тьфу на тебя, – в сердцах произнёс Куролесов и бросил трубку.
Никита Кузьмич пожал плечами, положил телефон на тумбочку и, сунув ноги в тапочки, отправился в ванную. Он стоял под прохладным душем и планировал предстоящий день. Без сомнений, он едет в Коптево! Неизвестно, в какое время поёт там Влада, может, вечером, а может, утром или днём. Он намерен провести там весь день, обойти окрестности, короче, сделать все, чтобы обнаружить ее.
Оттого, что он принял решение, ему стало вдруг на удивление спокойно. Усталости и разбитости как не бывало. Он с аппетитом съел собственноручно приготовленную яичницу с ветчиной, выпил свежезаваренного чая и пошёл гулять с Шоколадом. Погода действительно стояла отличная. Светило солнышко, на деревьях набухли почки, под ногами весело бурлили ручейки. Никита бодро вышагивал по бульвару, крепко сжимая в руке поводок. Шоколад чинно трусил рядом, изредка тявкая на обнаглевших воробьев, мелькавших прямо под его носом. Выгуляв пса, Никита Кузьмич вернулся в квартиру, немного отдохнул, пообедал, затем заказал такси и отправился пытать счастья в Коптево.
На этот раз он решил не поддаваться эмоциям и не спешить. Спокойно вышел на улицу, дважды обошёл павильон МЦК, затем пересёк дорогу и заглянул в небольшой кафетерий, примостившийся прямо на автобусной остановке. В крошечном, слабо освещённом зале было пусто. За прилавком стояла девушка лет двадцати пяти, с плохо прокрашенными волосами и симпатичным, но усталым и грустным лицом. Она вяло орудовала тряпкой, протирая потемневшую от времени столешницу.
– Вы что-то хотели? – приветливо спросила она у Никиты.
– Я хотел спросить. Вы ведь здесь каждый день работаете?
– Да, даже в выходные. – Продавщица печально вздохнула. – А что?
– Скажите, вы никогда не видели здесь уличных музыкантов? Ну, гитариста, к примеру, барабанщика. И с ними девушка-певица, высокая такая, рыжеволосая.
– Ой, рыжую девушку видела, – оживилась продавщица. – Она у нас тут в усадьбе Михалково поёт.
– Где? – Никита не мог поверить своей удаче. – В какой усадьбе?
– Михалково. Вот, прямо за нашим кафе каменная арка, там как раз усадьба и начинается. Они в глубине, на аллее стоят. Каждый день, часов с шести. Я как раз через парк домой иду в восемь, и они там ещё играют. А вам зачем? – Девица с любопытством уставилась на Никиту Кузьмича.
– Понимаете… – Тот замялся и неожиданно для себя выпалил: – Внучка она моя. Из дома ушла, вот и разыскиваю.
– Как интересно! – всплеснула руками продавщица. В глазах ее зажегся живой огонёк. – Вот бы меня мой дед искал.
– Ваш дед? – удивился Никита Кузьмич. – Зачем ему вас искать? Разве вы тоже убежали из дому?
– То-то и оно. – Девушка сделала знак Никите приблизиться и, наклонившись к нему, произнесла заговорщицким тоном: – Убежала я! На поезде уехала из Рязани от бабки с дедом. Достали они меня, пилят и пилят. Сирота я, мамки с папкой нет и не было. А они пилят. – Она жалобно шмыгнула носом.
Никита растерянно молчал, не зная, как ответить на такое неожиданное признание. Продавщица меж тем смотрела на него, явно ожидая сочувствия.
– Что ж твой дедушка, не звонит тебе? Не пишет? – неуверенно поинтересовался Никита Кузьмич.
– И звонит, и пишет, – с готовностью отозвалась девушка. – Да толку! Он же только ругается и угрожает. Вот если бы он, как вы, приехал, да ходил везде, спрашивал обо мне… эх… – Девчонка безнадёжно махнула рукой.
Никите стало ее жаль.
– Да деду твоему ещё повезло, – проговорил он с грустью. – Он тебе позвонить может. А моя… – Он запнулся, но все же вымолвил: – Моя внучка телефон выключила. Ищи ее свищи.
– Это внучке вашей повезло! Вы такой добрый дед, любящий. Сразу видно, души в ней не чаете. – Продавщица облокотилась о прилавок, подперев ладонями подбородок, и, улыбаясь, глядела на Никиту Кузьмича. – Может, чебурек возьмёте? У нас хорошие, все берут.
– Нет, спасибо. – Он тоже улыбнулся ей. – Мне чебурек нельзя, печень не выдержит.
– Ну тогда ватрушку? Вкусную, с творогом и повидлом. А я вам кофейку налью.
– Спасибо. Пойду я. – Никита Кузьмич взглянул на часы.
Было без четверти пять. Кто знает, может, Влада в этот раз надумает начать пораньше.
– Ну счастливо вам. До поворота дойдёте, там и увидите. – Девушка помахала Никите рукой и со скучающим видом вновь принялась протирать прилавок.
Никита Кузьмич вышел на улицу и огляделся. Действительно, прямо за зданием кафешки виднелась арка из красного кирпича, за которой начинался дикий парк. Никита, не раздумывая, направился туда, по пути напряжённо вслушиваясь, – но никаких звуков музыки слышно не было. Он дошёл по тропинке до поворота и остановился в растерянности, не зная, куда идти. Вокруг не было ни души, только деревья и голые кусты боярышника. Никита недоумевал: трудно найти более неподходящее место для выступления. Он пошарил глазами кругом, и взгляд его упёрся в обшарпанную деревянную скамейку. Ничего не оставалось, как сесть на неё и ждать.