– И как мы это сделаем? – спросил министр иностранных дел.
– Что ж, для начала я попросил Паркинсона, не привлекая к себе излишнего внимания, проверить репутацию этих джентльменов в… э-э-э… научных кругах. Возможно, вам захочется выслушать его?
Собравшиеся подтвердили свое желание узнать мнение секретаря. Паркинсон заговорил немного смущенным тоном:
– Добыть достоверные сведения оказалось непросто, особенно в отношении двоих американцев. Но я обратился к своим друзьям из Королевского научного сообщества, и они подтвердили, что любой документ, на котором стоят подписи Королевского астронома или сотрудников обсерватории Маунт-Вилсон, является абсолютно достоверным. По крайней мере, в отношении того, что касалось наблюдений. Однако в дедуктивных способностях четырех ученых, подписавших документ, мои друзья уже не так уверены. Как я понимаю, из них только Кингсли может претендовать на звание эксперта в этой области.
– Что вы имеете в виду под «может претендовать»? – уточнил лорд-канцлер.
– Видите ли, Кингсли – выдающийся ученый, но не все считают его психически здоровым.
– Значит, получается, что большая часть выводов, приведенных в этом отчете, сделана одним человеком, выдающимся ученым, но при этом не совсем нормальным? – спросил премьер-министр.
– Судя по тому немногому, что мне удалось выяснить, можно сказать и так, хотя это чересчур бескомпромиссная формулировка, – ответил Паркинсон.
– Возможно, – продолжал премьер-министр, – но в любом случае это дает нам основания для некоторой доли скептицизма. Очевидно, что мы должны все детально изучить. Теперь мне хотелось бы обсудить с вами те меры, которые необходимо предпринять для получения более подробной информации. Например, можно обратиться в Совет Королевского научного общества, чтобы они создали комитет, который детально все изучит. Другой возможный вариант решения проблемы – обратиться напрямую к правительству США, без сомнения, они также должны быть сильно озабочены достоверностью или, все же лучше сказать, точностью данных, предоставленных профессором Кингсли и остальными учеными.
После нескольких часов обсуждений министры пришли к заключению о необходимости незамедлительно обратиться к правительству США. Принятию решения во многом поспособствовала активная позиция министра иностранных дел, который не поскупился на аргументы в поддержку этого варианта, позволяющего заняться решением вопроса его ведомству.
– При обращении в Королевское научное сообщество, насколько бы привлекательным ни казался нам этот путь, – сказал он, – нам неизбежно придется сообщить некоторому числу людей факты, которые на данном этапе лучше всего сохранить в тайне. Думаю, что мы все согласимся с этим.
Все согласились. Правда министр обороны поинтересовался:
– А какие можно предпринять шаги, чтобы ни Королевский астроном, ни доктор Кингсли не начали бы сеять панику своими интерпретациями предполагаемых фактов?
– Это очень важный и деликатный вопрос, – ответил премьер-министр. – И я уже думал о нем. Поэтому я и пригласил на встречу министра внутренних дел. Я собирался позже обсудить с ним это.
Все практически единодушно согласились, что вопрос стоит оставить для обсуждения премьер-министра с министром внутренних дел, после чего совещание закончилось. Лорд-канцлер в задумчивости удалился в свой кабинет. Он единственный из всех присутствовавших на встрече не на шутку встревожился, так как лишь ему было известно, в каком шатком положении находилась экономика страны и как легко превратить ее в руины. Министр иностранных дел, напротив, гордился собой. Он считал, что прекрасно выступил на собрании. Министр обороны считал, что все это дело – лишь буря в стакане воды и в любом случае никак не относилось к его ведомству. Он вообще не понимал, зачем его вызвали.
Министр внутренних дел, однако же, был рад, что его пригласили на совещание и с удовольствием остался после него для дальнейшей беседы с премьер-министром.
– Я уверен, – сказал он, – что нам удастся найти какой-нибудь законодательный акт, который позволит изолировать этих двоих: Королевского астронома и того ученого из Кембриджа.
– Я в этом тоже не сомневаюсь, – ответил премьер-министр, – не случайно же столько веков составлялся наш свод законов. Но хорошо бы подойти к этому вопросу тактично. Я уже имел возможность побеседовать с Королевским астрономом. Мы все обсудили, и, судя по тому, что он сказал, думаю, мы можем рассчитывать на его благоразумие. Однако из всего им сказанного я понял, что с доктором Кингсли дела обстоят иначе. Поэтому мы должны без промедления связаться с этим доктором Кингсли.
– Я прямо сейчас пошлю кого-нибудь в Кембридж.
– Не кого-нибудь! Вы сами туда поедете. Доктору Кингсли… скажем так, польстит то, что вы решили встретиться с ним лично. Позвоните ему и скажите, что будете в Кембридже завтра утром, так как хотите посоветоваться по одному важному вопросу. Думаю, это будет самый простой и эффективный способ.
После возвращения в Кембридж Кингсли работал не покладая рук. Он с наибольшей пользой распорядился теми несколькими днями, пока колеса политической машины еще не пришли в движение. Написал и отправил за границу много заказных писем. Проницательный наблюдатель обратил бы особое внимание на два имени: Грета Йохансон из Осло и мадемуазель Иветт Хедельфорт из университета Клермон-Ферран, так как это были единственные женщины среди его адресатов. Также внимание привлекло бы письмо Алексею Ивановичу Александрову. Кингсли надеялся, что оно доберется до адресата, хотя и не был уверен, как и в отношении другой корреспонденции, отправляемой в Россию. Разумеется, русские и западные ученые при встречах на международных конференциях изыскивали способы обмениваться письмами. И, конечно, эти способы хранились в строжайшем секрете, пускай о них и знало достаточно много людей. Поэтому, несмотря на все препятствия, многим из этих писем удавалось обходить все цензурные ограничения. Но никогда ничего не знаешь наверняка. И все же Кингсли надеялся на лучшее.
Однако больше всего Кингсли общался с отделом радиоастрономов. Он досаждал Джону Мальборо и его коллегам, чтобы те вели тщательные наблюдения за Облаком, приближающимся к Земле, к югу от Ориона. Ему потребовалась большая изобретательность, чтобы убедить их заняться этим делом. В Кембридже только недавно появилось оборудование для работы с 21-сантиметровыми волнами, к тому же Мальборо хотел провести много других наблюдений. Однако в конце концов Кингсли удалось добиться своего, не рассказав при этом об истинных причинах. И как только радиоастрономы приступили к наблюдениям за Облаком, результат оказался настолько ошеломляющим, что команда Мальборо уже не нуждалась в дальнейших увещеваниях. Совсем скоро они начали работать сутки напролет. Кингсли с большим трудом успевал изучать их результаты и извлекать самое важное.
Когда на четвертый день Кингсли встретился с Мальборо за ланчем, последний был воодушевлен и взбудоражен. Решив, что пришел подходящий момент, Кингсли как бы невзначай заметил:
– Очевидно, что в самое ближайшее время мы должны подготовить материал для публикации. Но сначала стоит получить кое-какие подтверждения. Я тут подумал, что, возможно, кому-то из нас стоит написать Лестеру.
Мальборо проглотил наживку.
– Отличная идея, – поддержал он. – Я сам это сделаю. Давно уже стоило написать Лестеру, к тому же мне хочется рассказать ему еще кое о чем.
Кингсли прекрасно знал, что на самом деле Лестер опередил Мальборо в паре исследований, и Мальборо надеялся, что у него теперь появилась возможность утереть коллеге нос.
Мальборо действительно написал Лестеру в Университет Сиднея, впрочем, Кингсли тоже сделал это (не поставив Мальборо в известность). Оба письма содержали примерно один и тот же материал, но Кингсли добавил несколько косвенных намеков, которые имели большое значение только для тех, кто знал об угрозе, исходившей от Черного Облака. Лестер, разумеется, был не из их числа.
Когда на следующее утро после лекции Кингсли вернулся в колледж, его окликнул взволнованный привратник:
– Доктор Кингсли, вам тут очень важное письмо!
Письмо пришло от министра внутренних дел, который сообщал, что с удовольствием побеседует с профессором Кингсли в три часа дня.
«Поздновато для ланча, но слишком рано для чая. Хотя не исключено, что он приготовит мне хорошее угощение», – подумал Кингсли.
Министр внутренних дел проявил небывалую пунктуальность. Часы в колледже Тринити пробили ровно три, когда тот же самый привратник, по-прежнему сильно взволнованный, сопроводил министра в комнату Кингсли.
– Сэр, к вам министр внутренних дел, – важным голосом объявил он.
Министр внутренних дел был одновременно резок и деликатен. Он сразу же перешел к сути. Отчет, который правительство получило от Королевского астронома, удивил и, возможно, немного встревожил его. Все понимали, насколько важную роль в его составлении сыграли необыкновенные дедуктивные способности профессора Кингсли. Поэтому он, министр внутренних дел, специально приехал в Кембридж, преследуя сразу две цели: выразить восхищение той поразительной скоростью, с которой профессор Кингсли смог провести анализ этого феномена, а также сообщить, что правительство с удовольствием готово постоянно находиться с ним на связи, чтобы иметь возможность в любой момент обратиться за советом.
Кингсли понимал, что ему особенно нечего было возразить против этой хвалебной речи, и постарался как можно более искренне выразить свое желание оказать любую посильную помощь.
Министр с радостью отреагировал на его заверения, а затем как бы мимоходом добавил, что премьер-министра интересует еще один вопрос, возможно, пустяковый, однако министр внутренних дел все же считает, что он требует деликатного подхода. А вопрос этот связан с тем, что число лиц, располагающих информацией о текущей ситуации, должно быть ограничено по минимуму. А точнее, всей информацией могут располагать только: профессор Кингсли, Королевский астроном, премьер-министр и внутренний кабинет министров, членом которого он, министр внутренних дел, в данном случае считается.