ся только в сфере наших с американцами интересов. Нужно оповестить глав правительств других стран, включая Советы. Затем я позабочусь о том, чтобы был сделан ряд намеков о том, что доктор А и доктор Б получили от некоего Кингсли письма с деталями происходящего, после чего нам пришлось изолировать Кингсли в месте под названием Нортонстоу. Я также скажу, что, если доктора А или доктора Б пришлют в Нортонстоу, мы позаботимся, чтобы они не доставили никаких хлопот правительствам своих стран.
– Советы на это точно не пойдут!
– Почему? Вы же сами знаете, какие могут возникнуть затруднения, если правительству не удастся обеспечить секретность информации. Разве еще вчера мы не были готовы избавиться от Кингсли? Возможно, вы по-прежнему хотите этого. Да они первым же самолетом вышлют сюда своих людей.
– Может быть. Но зачем нам нужны все эти сложности, сэр?
– Скажите, вам не приходила мысль, что Кингсли, возможно, уже подобрал свою команду? И поэтому отправил им заказные письма? Думаю, нам важно пригласить самых сильных ученых. У меня такое чувство, что в будущем, Нортонстоу, возможно, станет играть даже более важную роль, чем Организация Объединенных Наций.
Нортонстоу
Поместье Нортонстоу находится внутри обширного парка на одном из холмов хребта Котсуолдс, у крутого западного склона. Земли в округе весьма плодородные. Когда только начались разговоры о том, чтобы превратить особняк в «одно из правительственных учреждений», это вызвало многочисленные возражения и среди местных жителей, и в газетах всего Глостершира. Но правительство, как всегда, поступило по-своему. Местных успокоили заверениями, что в поместье будут заниматься вопросами сельского хозяйства, и фермеры смогут обращаться туда за советами.
Примерно в полутора милях от особняка Нортонстоу возвели большой новый жилой комплекс. Он преимущественно состоял из строений на две квартиры для рядового персонала, но были там и отдельные дома для старших специалистов и руководителей.
Хелен и Джо Стоддарды проживали в одном из стоявших в ряд двухквартирных домов с побеленными стенами. Джо устроился садовником. Он как нельзя лучше подходил для этой работы. К своему тридцати одному году он имел почти тридцатилетний стаж работы, поскольку начал учиться у своего отца, тоже садовника, едва ли не сразу, как научился ходить. Работа Джо полностью устраивала, ведь она позволяла ему круглый год находиться на свежем воздухе. К тому же в эпоху бесконечных анкет и писем ему не приходилось сталкиваться с бумажной волокитой, ведь, скажем откровенно, читал и писал Джо с большим трудом. Его знакомство с каталогами семян ограничивалось разглядыванием фотографий. Но никаких трудностей у него из-за этого не возникало, ведь семена заказывал старший садовник.
Несмотря на необычайную заторможенность ума, у Джо было много друзей. Он никогда не терял самообладания и не впадал в уныние. Если же что-то вызывало у него удивление – а случалось такое нередко, – его открытое лицо просто медленно расплывалось в улыбке.
Насколько тяжело Джо давалась умственная деятельность, настолько же хорошо он умел управлять мускулами своего могучего тела. Джо отлично играл в дартс, но предпочитал, чтобы счет вел кто-нибудь другой. И прослыл настоящей грозой округи, если речь заходила об игре в кегли.
Хелен Стоддард казалась полной противоположностью своего мужа: миниатюрная хорошенькая молодая женщина двадцати восьми лет, очень смышленая, хоть и необразованная. Даже удивительно, как Джо и Хелен удавалось настолько хорошо ладить. Возможно, благодаря тому, что Джо был легким в общении человеком. А возможно, благодаря двум детям, которые, похоже, унаследовали от родителей все самое лучшее: ум матери и физическую силу отца.
Но теперь Хелен сердилась на своего Джо. В большом доме происходило нечто странное. За последние две недели туда приехало несколько сотен человек. Старые постройки снесли и вместо них поставили новые. Расчистили большой участок земли и над ним протянули непонятные провода. Джо мог разузнать, что все это значило, но он легко верил нелепым объяснениям – на этот раз ему сказали какую-то чушь, будто провода помогают деревьям лучше расти.
Джо, со своей стороны, не понимал, что так встревожило его жену. Даже если это и выглядело странно, как она утверждала, ну что ж, ему казалось странным почти все на свете. «Они» наверняка знали, что происходит, и его это вполне устраивало.
Хелен злилась, потому что теперь все новости могла узнавать только от своей соперницы – миссис Олсоп. Пегги – дочь Агнес Олсоп – работала в поместье секретарем и отличалась не меньшим любопытством, чем ее мать или Хелен. Разумеется, семейство Олсоп имело постоянный доступ к информации о происходящем. Благодаря такому изобилию новостей и умению ловко ими делиться Агнес Олсоп завоевала большой авторитет среди соседей.
Стоит также упомянуть об ее особом умении строить предположения. Однажды Пегги раскрыла тайну содержимого большого количества ящиков с табличками «Осторожно! Хрупкий груз». После этого все стали уважать миссис Олсоп еще больше.
– Он весь заполнен лампами без проводов, вот что там! – заявила она всем собравшимся. – Их там миллион!
– Но зачем им понадобился миллион ламп? – спросила Хелен.
– Ты еще спрашиваешь? – ответила миссис Олсоп. – А для чего им понадобились все эти башни и провода над полем в пятьсот акров? Если хотите знать мое мнение, я считаю, что они собираются создать луч смерти.
Дальнейшие события только укрепили ее уверенность.
И когда «они» приехали в «Поместье на горе», всеобщее волнение достигло предела. Пегги, запинаясь, рассказывала матери, как высокий голубоглазый мужчина так разговаривал с важными людьми из правительства, «будто они какие-нибудь мальчишки на побегушках, мама». «Да, точно луч смерти!» – в экстазе прошептала миссис Олсоп.
В конце концов Хелен Стоддард тоже удалось узнать одну любопытную новость, возможно самую важную с практической точки зрения. На следующий день после того, как «они» приехали в поместье, Хелен на велосипеде отправилась в соседнюю деревню Фар-Страйдинг и обнаружила поперек дороги ограждение, которое охранял сержант полиции. Да, один раз ее пропустят в соседнюю деревню, но в будущем никто не сможет ни выехать, ни въехать в Нортонстоу без специального пропуска. Пропуска выдадут позже в тот же день, все должны будут сфотографироваться, и позже на неделе их фото вклеят в пропуска. А как же детям ходить в школу? Кажется, из Страуда должны прислать учителя, поэтому детям вовсе не придется ходить в деревню. Полицейский выразил свое сожаление, что не может ничего больше рассказать.
Все это только упрочило версию о луче смерти.
Это было очень странное предложение о работе. Энн Халси получила его через своего агента. Не согласится ли она 25 февраля приехать в одно местечко в Глостершире, чтобы исполнить две сонаты: одну – Моцарта и одну – Бетховена? Гонорар предлагали очень высокий, слишком высокий даже для такой подающей надежды молодой пианистки, как она. Также в концерте примет участие квартет. Больше никаких деталей не сообщалось, за исключением того, что она должна выехать на поезде с вокзала Паддингтон, а в Бристоле в два часа дня ее будет ждать машина.
И только когда Энн прошла в вагон-ресторан выпить чашечку чая, она поняла, что ей предстоит играть с квартетом не кого-либо, а Гарри Харгривса.
– Мы будем играть Шёнберга, – сказал Гарри. – Потренируем немного их барабанные перепонки. Кстати, кто они такие?
– Как я понимаю, будет какая-то вечеринка в загородном доме.
– Наверно, они очень богаты, судя по тому, сколько нам платят.
Поездка из Бристоля в Нортонстоу прошла довольно приятно. Ранняя весна уже давала о себе знать. Шофер провел их по коридорам поместья и открыл дверь со словами:
– Гости из Бристоля, сэр!
Кингсли никого не ждал, но быстро взял себя в руки.
– Здравствуйте, Энн! Здравствуйте, Гарри!
– Рады видеть вас, Крис. Но что все это значит? С каких пор вы стали вдруг деревенским сквайром? Или даже лордом, судя по роскоши этого дома и огромным полям, окружающем его?
– Вообще-то мы здесь выполняем специальную работу для правительства. Наверное, там решили немного повысить наш культурный уровень, вот и пригласили вас, – объяснил Кингсли.
Вечер был просто замечательный, это в равной степени касалось и обеда, и концерта, поэтому на следующее утро музыканты покидали поместье с большим сожалением.
– Что ж, до свидания, Крис, спасибо за гостеприимство, – сказала Энн.
– Машина, наверное, уже ждет вас. Так жаль, что вам приходится уезжать.
Но у крыльца не оказалось ни машины, ни шофера.
– Ничего страшного, – сказал Кингсли. – Я уверен, что Дэйв Уайчарт отвезет вас в Бристоль на своем автомобиле, хотя вам и будет там тесновато с вашими инструментами.
Конечно, Дэйв Уайчарт согласился подвезти их в Бристоль, и втиснуться в его автомобиль оказалось непросто, но где-то через четверть часа, насмеявшись от души, они отправились в путь.
Еще через полчаса вся честная компания вернулась обратно. Музыканты были озадачены. Уайчарт – вне себя от ярости. Он ворвался в кабинет Кингсли.
– Что тут творится, Кингсли? Когда мы добрались до заставы, нас развернули обратно. Сказали, что у них приказ никого не выпускать.
– Сегодня вечером мы все выступаем в Лондоне, – сказала Энн, – и если сейчас же не уедем, то опоздаем на поезд.
– Что ж, раз не получается выехать через главные ворота, есть много других путей, – ответил Кингсли. – Я сейчас все разузнаю.
Несколько минут он говорил по телефону, пока все остальные продолжали закипать все сильнее. Наконец Кингсли положил трубку.
– Не вы одни так разозлились. Жители поселка пытались попасть в деревню, но их останавливали. Похоже, они поставили кордоны по всему периметру. Наверное, мне стоит позвонить в Лондон.
Кингсли нажал на кнопку.
– Алло, это пост охраны у главных ворот? Да, да, мне известно, что вы выполняете приказы только главного констебля. Я все понимаю. Просто хочу, чтобы вы сделали следующее. Слушайте внимательно, позвоните по номеру 97–00 в Уайтхолл. Когда дозвонитесь, назовите три кодовые буквы Q-U-E и попросите соединить вас с мистером Фрэнсисом Паркинсоном, секретарем премьер-министра. Когда мистер Паркинсон выйдет на связь, скажите ему, что профессор Кингсли хочет с ним поговорить. И соедините его со мной. Пожалуйста, повторите мои инструкции.