– Это так. Поэтому еще в январе, когда я вернулся в Кембридж, сразу же обратился к Джону Мальборо. Пришлось потрудиться, чтобы убедить его взяться за дело, но я не объяснил ему истинную причину, хотя сейчас он, конечно, обо всем знает. В общем, нам удалось выяснить температуру Облака. Она немногим выше двухсот градусов, двухсот градусов по шкале Кельвина, разумеется.
– Хорошо. Примерно так мы и думали. Немного холодновато, но вполне сносно.
– Это даже лучше, чем кажется на первый взгляд. Когда Облако приблизится к Солнцу, в нем возникнет внутреннее движение. По моим первоначальным расчетам, это приведет к росту температуры процентов на пятьдесят или даже сто. А общая температура будет соответствовать точке замерзания. Погода станет морозной, но не более того.
– Лучше и быть не может!
– Сначала я тоже так подумал. Однако я не специализируюсь на газовой динамике, поэтому написал Александрову.
– Бог мой, вы сильно рисковали, послав письмо в Москву.
– Я так не думаю. Речь шла о чисто научной проблеме. И никто не мог разобраться с ней лучше, чем Александров. В конце концов нам удалось пригласить его сюда. По его словам, здесь у нас – лучший концентрационный лагерь на свете.
– Вижу, я еще очень многого не знаю. Но продолжайте.
– Тогда, в январе, я считал себя очень умным и хотел показать политикам, где раки зимуют. Я думал, что политики постараются любой ценой получить результаты научных исследований и при этом сохранить все в тайне, и собирался обеспечить их и тем, и другим, но на моих условиях – тех самых, которые вы видите здесь, в Нортонстоу.
– Я вижу, что вы живете в очень милом местечке, военные вас не донимают, о секретности думать не нужно. А как вы нанимали свою команду?
– Исключительно благодаря хорошо продуманной неосмотрительности. Вроде того письма Александрову. Это же так естественно – собрать здесь всех, кто мог что-то от меня узнать. Правда, кое-кому я подложил свинью. И теперь это на моей совести. Рано или поздно вы встретите очаровательную девушку, которая необычайно хорошо играет на рояле. А еще художника, историка и других музыкантов. Но мне кажется, что годовое заточение в Нортонстоу стало бы совсем невыносимым, если бы здесь жили одни только ученые. Поэтому я и совершил этот неосмотрительный поступок. Только никому не проболтайтесь, Джефф. Думаю, учитывая всю ситуацию, меня можно понять. Однако будет лучше, если они не узнают о том, что оказались здесь по моей вине. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь.
– А что насчет той пещеры, про которую мы говорили в Мохаве? Полагаю, вы об этом также позаботились?
– Разумеется. Вы, конечно, не видели ее, но она вот там – под тем холмом. У нас для этого довольно много землеройной техники.
– Кто этим занимается?
– Ребята, которые живут в новом поселке.
– А кто присматривает за этим домом? Готовит еду и все остальное?
– Женщины из нового поселка, а девушки выполняют секретарскую работу.
– И что с ними будет, когда дела пойдут совсем плохо?
– Естественно, они спрячутся в убежище. Но для этого убежище должно быть намного больше, чем я планировал изначально. Поэтому мы и приступили к работе так рано.
– Знаете, Крис, похоже, у вас здесь все прекрасно организовано. Я только не могу взять в толк, как же вы показали политикам, где раки зимуют? В конце концов, они заперли нас всех здесь и, судя по вашим рассказам, получают от вас всю интересующую их информацию. Похоже, у них все тоже обстоит замечательно.
– Позвольте объяснить вам, как я представлял себе все в январе и в феврале. В феврале я планировал взять под контроль все международные дела.
Марлоу рассмеялся.
– Да, я знаю, это звучит до нелепого мелодраматично. Но я говорю серьезно. Хоть и не страдаю манией величия. По крайней мере, мне так кажется. Я планировал заниматься этим месяц-другой, после чего спокойно вернуться к научной работе. Такие как я не рождены быть диктаторами. Меня вполне устраивает роль маленького человечка. Но этому маленькому человечку само небо послало возможность откусить большой кусок от тех, кто всю жизнь вытирал об него ноги.
– Конечно, только маленькие люди и живут в таких особняках, – рассмеялся Марлоу, взяв свою трубку.
– За все это пришлось сражаться. Иначе мы получили бы то, что вызвало у вас такое возмущение. Позвольте взглянуть на происходящее с точки зрения философии и социологии. Джефф, вам никогда не приходило в голову, что несмотря на все те перемены, которые принесла нам наука – я в первую очередь говорю об энергии неживой природы, – при этом мы сохраняем все тот же старый порядок мироустройства? Политики находятся наверху, затем – военные, а те, кто действительно обладает интеллектом, оказываются в самом низу. И нет никакой разницы между существующим положением вещей и Древним Римом или даже первой цивилизацией в Месопотамии. Мы живем в обществе чудовищных противоречий, современном по своему технологическому развитию, но архаичном в социальном плане. Политики много лет подряд кудахчут о том, что нам нужно больше квалифицированных ученых, инженеров и тому подобное. Но они, кажется, не понимают, что дураков на свете не так уж и много.
– Дураков?
– Да, людей вроде нас с вами, Джефф. Мы – дураки. Мы думаем за толпу архаичных недоумков, да еще и позволяем им помыкать нами.
– Ученые всех стран, соединяйтесь! Вы это пытаетесь сказать?
– Не совсем. Я не говорю о том, что ученые должны противопоставлять себя всем остальным. Проблема гораздо глубже. И она заключается в столкновении двух совершенно разных образов мышления. Современное общество в плане технологий мыслит цифровыми категориями. Но, с другой стороны, в социальной сфере оно все еще мыслит словами. Здесь-то и заключается подлинный конфликт: между словесным и математическим типами мышления. Вам стоит познакомиться с министром внутренних дел. И вы сразу меня поймете.
– А вы представляете, как это можно изменить?
– Я представляю, как могу поддержать математическое мышление. Но я еще не выжил из ума, чтобы верить, будто мои поступки могут иметь решающее значение. Если мне повезет, то я могу показать хороший пример, который впоследствии будут цитировать мастера словесности, – пример того, как со знанием дела накручивать политикам хвосты.
– Боже мой, Крис, вы рассуждаете про цифры и слова, но при этом я никогда еще не встречал человека с таким богатым словарным запасом. Не могли бы вы попроще объяснить, что вы имеете в виду.
– То есть вы добиваетесь того, чтобы я объяснил вам все на языке цифр? Что ж, я попытаюсь. Давайте представим, что у людей есть шанс выжить после появления здесь Облака. Хотя условия жизни будут весьма далеки от приятных. Мы будем либо постоянно мерзнуть от холода, либо потеть от жары. Маловероятно, что людям удастся нормально передвигаться. Самое большее, на что мы можем надеяться, это вырыть пещеры или подвалы и пересидеть там, – только так мы сможем сохранить себе жизнь. Другими словами, люди перестанут переезжать с места на место. Поэтому связь между ними, а также контроль за всеми сферами человеческой деятельности будет происходить с помощью дистанционного обмена информацией. Передачи сигналов по радио.
– Вы хотите сказать, что сплоченность общества, не позволяющая нам распасться на множество отдельных индивидов, будет зависеть от радиосвязи?
– Именно. Не будет никаких газет, так как все сотрудники издательств спрячутся в убежища.
– И вот тогда в дело вступите вы, Крис? Создадите в Нортонстоу свою пиратскую радиостанцию? Так, где там моя накладная борода?
– Теперь слушайте внимательно. Когда радиосвязь станет иметь первостепенное значение, жизненно важной окажется количество информации. Контроль над всем постепенно перейдет к тем людям, которые способны управлять наибольшими объемами информации, и, по моим планам, Нортонстоу способен передавать в сотни раз больше сведений, чем все передатчики на планете, вместе взятые.
– Да вы фантазер, Крис! А как насчет энергии, которая для этого потребуется?
– У нас есть свои дизельные генераторы и большой запас топлива.
– Но неужели вам удастся производить необходимое для ваших целей огромное количество энергии?
– Нам не нужно огромное количество энергии. Я не имел в виду что нам потребуется в сотни раз больше энергии, чем необходимо для работы всех радиопередатчиков на планете, вместе взятых. Я хочу сказать, что наша способность к передаче информации окажется в сотни раз выше, а это совершенно разные вещи. Мы не будем транслировать радиопрограммы отдельным людям. Мы будем расходовать достаточно мало энергии, передавая сообщения правительствам стран всего мира. Мы станем чем-то вроде международного информационного центра. Через нас правительства будут обмениваться друг с другом сведениями. Проще говоря, мы станем нервным центром глобальных коммуникаций и в этом смысле начнем контролировать дела всего мира. Так что если вы ожидаете какого-то сенсационного финала всех моих заявлений, то не забывайте, что я не склонен к мелодраматизму.
– Я это уже понял. Но как же вы собираетесь обеспечить себе мощности, необходимые для передачи всей этой информации?
– Позвольте сначала изложить вам всю теорию. На самом деле достаточно хорошо известную. Но на практике ее до сих пор не применяли, частично из-за безынициативности и личной заинтересованности в уже существующем оборудовании, частично из-за неудобства, так как все сообщения должны быть записаны перед осуществлением радиопередачи.
Кингсли поудобнее расположился в своем кресле.
– Вы, конечно, знаете, что вместо беспрерывной передачи радиоволн, как это бывает, волны можно передавать отдельными импульсами. Давайте представим себе, что мы можем использовать три типа импульсов: короткие, средние и длинные. На практике это будет означать, что длинные импульсы по своей продолжительности окажутся где-то в два раза длиннее коротких, а средние – в полтора. Имея радиопередатчик, работающий в диапазоне от семи до десяти метров – это стандартный диапазон для передачи сообщений на большие расстояния – и при обычной полосе частот, мы сможем передавать около десяти тысяч импульсов в секунду. Три вида импульсов могут чередоваться в любом установленном порядке – среди всех этих десяти тысяч в секунду. Теперь представим, что мы будем использовать средние импульсы для обозначения конца букв, слов или предложений. Один средний импульс обозначает конец буквы, два средних импульса, следующих один за другим, оповещают о конце слова, а три подряд – о конце предложения. Тогда как длинные и короткие будут передавать буквы. К примеру, представьте, что мы решим воспользоваться азбукой Морзе. Тогда в среднем для обозначения каждой буквы потребуется три импульса. Если предположить, что в каждом слове в среднем по пять букв, то на каждое слово