е встретить в диффузной газообразной среде, а не на такой планете.
Второй неблагоприятный фактор связан с отсутствием основных химических компонентов, необходимых для питания. Для создания химических питательных компонентов необходимо большое количество звездного света. Но ваша планета поглощает лишь очень малую долю солнечного излучения. В данную минуту я произвожу синтез основных химических продуктов в масштабах, в 10 000 000 000 раз превосходящих масштабы синтеза подобных компонентов на поверхности всей вашей планеты.
Недостаток химических продуктов ведет к борьбе за выживание, в которой первым проблескам интеллекта тяжело бывает одержать победу в борьбе с костями и мускулами. Разумеется, после того, как интеллекту все же удается укрепить свои позиции, его противостояние костям и мускулам становится простым, но первые шаги на этом пути невероятно тяжелы, поэтому ваш случай на фоне остальных планетарных форм жизни является скорее исключительным».
– И что, теперь можно поставить крест на покорении космоса? – сказал Марлоу. – Гарри, спросите его, чем объясняется возникновение разумной жизни здесь, на Земле?
Вопрос был задан, и через некоторое время последовал ответ:
«Возможно, это связано с сочетанием нескольких обстоятельств, среди которых я хочу выделить одно, наиболее важное, – около пятидесяти миллионов лет назад появилась растительность, которую вы называете «травой». Возникновение этой растительности привело к радикальным изменениям во всем животном мире, в связи с той характерной чертой, что траву, в отличие от остальных растений, можно объедать прямо с земли. Когда трава распространилась по всей Земле, те животные, которые смогли воспользоваться этим преимуществом, выжили и эволюционировали. Другие же деградировали или вымерли. Судя по всему, именно в процессе этой масштабной перестановки на вашей планете и зародилась разумная жизнь.
Есть еще ряд необычных факторов, которые несколько затрудняют расшифровку вашего метода коммуникации, – продолжало Облако. – В частности, я нахожу очень странным, что ваши символы, которые вы используете для передачи информации, не имеют тесной связи с нервной деятельностью вашего мозга».
– Наверное, нам стоит ему что-то ответить, – предположил Кингсли.
– Наверное. Я и не думала, что ты сможешь молчать так долго, Крис, – заметила Энн Халси.
Кингсли объяснил свою идею по поводу коммуникации с помощью постоянного и переменного тока и спросил, правда ли, что деятельность Джо осуществляется на основе переменного тока. Джо ответил утвердительно и продолжил:
«Однако это не единственная причудливая особенность. Поразительная странность заключается также в том, насколько вы похожи друг на друга. И это позволяет вам пользоваться довольно грубыми методами коммуникации. Вы обозначаете состояние вашей нервной системы различными ярлыками: гнев, головная боль, смущение, счастье, меланхолия. Все это ярлыки. Если мистер А захочет сказать мистеру Б, что у него болит голова, он даже не попытается описать, какие нарушения происходят в работе его нервной системы. Он просто навесит ярлык и скажет: «У меня болит голова». Когда же мистер Б услышит это, он воспримет ярлык «головная боль» в соответствии со своим личным опытом. Таким образом, мистер А может сообщить мистеру Б о своем недомогании, даже если ни один из них не представляет, что скрывается за понятием «головная боль». Такой в высшей мере необычный метод коммуникации, разумеется, возможен только среди практически идентичных индивидуумов».
– А можно это иначе сформулировать? – спросил Кингсли. – Между двумя абсолютно идентичными индивидуумами, если таковые вообще существуют, не потребуется никакой коммуникации, так как подобный индивидуум автоматически будет понимать, что чувствует его собеседник. Между двумя практически идентичными индивидуумами достаточно довольно примитивного метода коммуникации. Зато для двух непохожих индивидуумов уже требуется намного более сложная система.
«Именно это я и пытаюсь объяснить. Теперь вы понимаете ту трудность, с которой я сталкиваюсь при попытке расшифровать ваш язык. Этот язык подходит для практически идентичных индивидуумов. В то время как мы с вами очень разные, возможно, вы даже не представляете насколько. К счастью, ваша нервная система кажется достаточно простой. Как только мне удалось в ней немного разобраться, расшифровка стала возможной».
– У нашей нервной деятельности есть хоть что-нибудь общее с вами? У вас, например, бывает что-то похожее на «головную боль»? – спросил Макнил.
Последовал следующий ответ:
«В широком смысле, мы с вами можем испытывать и удовольствие, и боль. Но это свойственно всем существам, обладающим нервной системой. Болезненные эмоции связаны с резким разрушением нервных связей, и я могу переживать это точно так же, как и вы. Счастье – динамическое состояние, при котором нервные связи расширяются, а не разрушаются, и со мной это точно так же может произойти, как и с вами. Но, несмотря на это сходство, я полагаю, что мои личные переживания очень далеки от ваших, за исключением одной особенности. Как и вы, я стараюсь избегать болезненных эмоций, а к счастливым, напротив, стремлюсь.
Если более конкретно, то ваша головная боль связана с недостатком кровоснабжения, из-за которого снижается точность электрических импульсов в вашем мозге. Я испытываю нечто похожее на головную боль. Если радиоактивная материя проникает в мою нервную систему, она провоцирует появление электрических разрядов как в ваших счетчиках Гейгера. Эти разряды нарушают последовательность импульсов и вызывают очень неприятные субъективные ощущения.
А теперь мне хочется разобраться в совершенно другом вопросе. Меня интересует то, что вы называете «искусством». Как я понимаю, литература – это искусство по облачению идей и эмоций в слова. Изобразительные искусства, очевидно, связаны с вашим восприятием мира. Но я совершенно не понимаю природу музыки. Моя невежественность в этом вопросе неудивительна, ведь я знаю, что вы не пересылали в своих сообщениях никакой музыки. Не могли бы вы восполнить этот пробел?»
– Это твой шанс, Энн, – сказал Кингсли. – И какой шанс! Еще ни одному музыканту не доводилось играть для такой аудитории!
– И что мне сыграть?
– Как насчет недавнего Бетховена?
– Соната № 29? Не слишком ли жестоко для начинающего слушателя?
– Бросьте, Энн. Пусть у старины Джо появится пища для размышлений, – сказал Барнетт.
– Если не хотите, можете не играть, Энн. Я записал ваше прошлое исполнение, – сказал Лестер.
– И какого эта запись качества?
– С технической точки зрения самая лучшая, какую только можно представить. Если вас удовлетворяет исполнение, мы, с вашего позволения, сразу же начнем передачу.
– Наверное, я все же предпочту запись. Звучит нелепо, но мне кажется, я буду сильно волноваться, играя для этого создания, чем бы оно ни было.
– Не говорите глупостей. Старина Джо не кусается.
– Возможно, и все-таки я предпочитаю воспользоваться записью.
Итак, в сообщении передали запись. После этого пришел ответ:
«Очень интересно. Пожалуйста, повторите первую часть, увеличив скорость воспроизведения на тридцать процентов».
Когда просьба была исполнена, пришло следующее сообщение:
«Уже лучше. Очень хорошо. Мне нужно все обдумать. До свидания».
– Бог мой, Энн, вы его уделали! – воскликнул Марлоу.
– Не понимаю, как Джо мог настолько проникнуться музыкой? В конце концов, музыка – это звуки, а мы пришли к выводу, что звуки не должны ничего для него значить.
– Я с этим не согласен, – возразил Макнил. – Наше понимание музыки на самом деле никак не связано со звуками, хотя на первый взгляд и может показаться иначе. Мы воспринимаем электрические сигналы, которые поступают в наш мозг через уши. Мы используем звуки, так как это удобное средство для выработки определенных электрических сигналов. Есть много свидетельств того, что музыкальный ритм отражает основной электрический ритм нашего мозга.
– Как интересно, Джон! – воскликнул Кингсли. – То есть вы хотите сказать, что музыка – это прямое выражение деятельности нашего мозга?
– Нет, я не стал бы формулировать так категорично. Я бы сказал, что музыка лучше всего отражает масштабные процессы, происходящие в нашем мозге. В то время как слова лучше всего отражают более мелкие процессы.
Дискуссия затянулась до глубокой ночи. Обсудили все моменты, связанные с заявлениями Облака. Возможно, самое поразительное замечание принадлежало Энн Халси:
– В первой части сонаты си-бемоль мажор присутствует обозначение темпа по метроному с требованием исполнять ее в совершенно фантастическом темпе, намного быстрее, чем сможет сыграть обычный пианист. И уж точно быстрее, чем получится сыграть у меня. Вы обратили внимание на просьбу увеличить скорость? Меня от нее в дрожь бросило, хотя, возможно, это просто странное совпадение.
На этом этапе ученые решили сообщить властям об истинной природе Облака. Правительства разных стран снова стали получать радиосообщения. Выяснилось, что если направить трехсантиметровые волны вертикально в атмосферу, то можно поддерживать благоприятный уровень ионизации для передачи сообщений на десятисантиметровых волнах. Нортонстоу снова превратился во всемирный информационный центр.
По большому счету распространение информации, касавшейся Облака, радости ни у кого не вызвало. Ученые предвидели, что Нортонстоу могут лишить возможности дальнейшего общения с Облаком. А ведь им так хотелось еще многое узнать. Кингсли выступал решительно против того, чтобы передать все сведения политикам, но в конце концов согласился с мнением большинства, решивших, что, как это было не прискорбно, они больше не могли оставлять происходящее в тайне.
Лестер записал беседы с Облаком, а затем их передали по десятисантиметровым каналам. Однако правительства различных стран твердо решили сохранять строгую секретность. Простые люди так и не узнали о существовании жизни в Облаке, а дальнейшие события приняли такой оборот, что их просто стало необходимо хранить в тайне.