Мне сложно дать ответ на другой ваш вопрос, так как при вашем текущем состоянии науки вы просто не сможете его понять. Если выражаться совсем уж грубо, то, судя по всему, существуют естественные ограничения физического свойства в отношении типов информации, которой могут обмениваться разумные существа. Есть подозрение о наличии абсолютного барьера, предотвращающего обмен сведениями, касающимися наиболее сложных проблем. По всей видимости, любое разумное существо, когда оно пытается передать подобные данные, поглощается космическим пространством, то есть пространство смыкается вокруг него так, что оно не может установить контакт с другими особями, находящимися на одной с ним ступени развития».
– Крис, вы что-нибудь понимаете? – спросил Лестер.
– Нет, не понимаю. Но хотел бы задать еще один вопрос.
И Кингсли задал его:
– Вы обратили внимание, что мы не предприняли никаких попыток узнать информацию, касающуюся физических теорий и фактов, не известных нам. Это связано вовсе не с отсутствием у нас интереса, а с тем, что мы чувствовали, что такие возможности еще представятся нам позднее. Однако теперь стало ясно, что ничего подобного нам уже не светит. У вас есть предложение, как нам лучше потратить то недолгое время, оставшееся в нашем распоряжении?
Ответ был следующим:
«Этот вопрос тоже не ускользнул от моего внимания. Здесь возникает серьезная трудность. Наша беседа ведется на вашем языке. Поэтому мы ограничены идеями, которые можно понять и передать посредством этого языка, следовательно, мы ограничены теми понятиями, которые вам уже известны. Никакая быстрая передача принципиально новых знаний невозможна, если только вы не выучите в некоторой степени мой язык.
В связи с этим возникает два вопроса. Один связан с необходимой практикой, а другой, жизненно важный, – обладает ли человеческий мозг достаточным для этого неврологическим потенциалом. Ответа на последний вопрос я не знаю, но некоторые факты внушают мне определенный оптимизм. Объяснения, которые обычно даются такому явлению у людей, как выдающаяся гениальность, кажутся мне неверными. Гениальность не биологический феномен. Ребенок не является гением от рождения, чтобы стать гением, ему нужно учиться. Биологи, придерживающиеся другой теории, игнорируют факты своей же собственной науки, а именно, что человеческий вид не был избран стать носителем гениальности, а также нет никаких свидетельств передачи этой самой гениальности от родителей детям.
Редкое появление гениев можно объяснить простой вероятностью. Прежде чем стать взрослым, ребенку предстоит многому научиться. Действия вроде умножения можно усваивать по-разному. Это означает, что мозг способен развиваться разными способами, и каждый из них позволит производить умножение чисел, но не всегда это будет даваться одинаково легко. Тех, чей мозг разовьется более подходящим образом, назовут «способными» к арифметике, тех же, чей способ окажется недостаточно эффективным, назовут «недоразвитыми» или «заторможенными». Теперь давайте выясним, что определяет развитие каждой личности. И ответом будет – случай. Именно случай несет ответственность за ту разницу, которая отличает гения от олуха. Гений – это тот, кому везло на протяжении всего обучения, с олухом все обстоит противоположным образом. Что же касается обычной персоны, то это тот, на чью долю не выпало ни особого везения, ни невезения».
– Боюсь, в данном случае я олух из олухов и не понимаю, о чем оно говорит. Кто-нибудь может объяснить? – спросил Паркинсон во время паузы в сообщении.
– Судя по тому, что процесс обучения может проходить разными способами, причем какие-то из них лучше, какие-то хуже, я полагаю, что все в итоге сводится к случайному стечению обстоятельств, – ответил Кингсли. – Это можно сравнить с футбольным тотализатором. Если мозг развивается наиболее эффективным образом, позволяя осваивать не только один образовательный процесс, но дюжину или даже больше, то это все равно что выигрывать в ставках на каждый матч.
– Ясно. Теперь понятно, почему гении – такие редкие птицы! – воскликнул Паркинсон.
– Да, они встречаются редко, даже намного реже, чем победители лотерей, выигрывающие крупные сумму. И это объясняет, почему гении не могут передавать свои способности детям. Удача вообще не передается по наследству.
Облако продолжило передачу своего сообщения:
«Из всего этого можно сделать вывод, что человеческий мозг обладает намного более высокой работоспособностью при условии, что обучение будет проводиться наилучшим образом. И вот что предлагаю я. Одному или двоим из вас стоит предпринять попытку обучиться моему способу мышления, и для этого стоит выбрать наиболее эффективный способ. Очевидно, что процесс обучения должен проводиться за пределами вашего языка, поэтому вся коммуникация должна осуществляться совершенно другим способом. Из всех ваших органов чувств лучше всего для получения сложной информации подходят ваши глаза. Правда, вы почти не используете глаза, когда общаетесь с помощью обычного языка, но именно с помощью глаз ребенок строит свою картину сложного мира вокруг себя. Именно через ваши глаза я намереваюсь открыть для вас новый мир.
Мои требования будут достаточно простыми. Сейчас я вам их опишу».
Далее последовали технические детали, которые Лестер старательно зафиксировал. Когда Облако замолчало, Лестер заметил:
– Ну, это будет не очень сложно. Всего-то понадобятся фильтрующие контуры и много электронно-лучевых трубок.
– Но как мы будем получать информацию? – спросил Марлоу.
– Преимущественно через радиосвязь, а затем дифференцирующие микросхемы будут отфильтровывать разные фрагменты информации и переносить их на отдельные электронно-лучевые трубки.
– Для каждого из фильтров есть свой код.
– Совершенно верно. Поэтому нам удастся перенести на экраны изображение с относительно упорядоченной структурой, хотя и не уверен, получится ли что-нибудь понять.
– Тогда приступим. У нас мало времени, – сказал Кингсли.
За следующие сутки обитатели Нортонстоу неожиданно воспрянули духом. И на следующий вечер перед только что настроенным оборудованием собралась достаточно веселая и воодушевленная компания.
– Пошел снег, – заметил Барнетт.
– У меня такое чувство, что зима нас ждет чертовски холодная, даже если не брать во внимание две недели арктической ночи, – сказал Уайчарт.
– Кто-нибудь знает, что за сказочное представление нас ждет?
– Понятия не имею. Даже не представляю, что мы сможем узнать, глазея в эти экраны.
– И я тоже.
Первое сообщение Облака вызвало некоторое замешательство:
«Мне будет удобнее, если вначале мы ограничимся только одним участником. Возможно, впоследствии я смогу проинструктировать и остальных».
– А я думал, нам всем достанутся самые лучшие места, – послышался чей-то голос.
– Нет, это справедливое замечание, – сказал Лестер. – Если посмотрите внимательно, то увидите, что все электронно-лучевые приборы расположены напротив вот этого кресла. Мы получили особые указания по поводу его размещения. Понятия не имею, что все это значит, но надеюсь, мы поняли все правильно.
– Что ж, похоже, нам нужен доброволец! – воскликнул Марлоу. – И кто готов занять это кресло первым?
Последовала долгая пауза, едва не переросшая в неловкую тишину. Наконец Уайчарт вышел вперед.
– Если все остальные стесняются, я готов стать первым подопытным кроликом.
Макнил смерил его долгим взглядом.
– Есть один момент, Уайчарт. Вы понимаете, что во всем этом таится определенная опасность? Надеюсь, вы это осознаете?
Уайчарт рассмеялся.
– Не переживайте об этом. Уже не в первый раз мне предстоит несколько часов без перерыва глядеть в эти трубки.
– Тогда ладно. Если хотите попробовать, садитесь в кресло.
– И будьте с этим креслом поосторожнее, Дэйв. Вдруг Гарри специально для вас подключил его к розетке, – улыбнулся Марлоу.
Вскоре после этого на экранах замигали огоньки.
– Джо начал передачу, – объявил Лестер.
Какой-то определенной закономерности в появлении этих огней отследить не получалось.
– Дэйв, что он говорит? Вы получаете сообщение? – спросил Барнет.
– Пока ничего не могу понять, – ответил Уайчарт, забросив ногу на подлокотник кресла. – По-моему, это какая-то мешанина, сущая дичь. Но я все равно пытаюсь разобраться.
Из-за бездеятельности время тянулось долго. Большинство собравшихся в конце концов утратили интерес к мигающим огоньками. Началась праздная болтовня, а Уайчарта оставили нести свою вахту в одиночестве. Наконец Марлоу спросил его:
– Как у вас дела, Дэйв?
Ответа не последовало.
– Эй, Дэйв, что случилось?
Снова никакого ответа.
– Дэйв!
Марлоу и Макнил подошли к креслу Уайчарта с двух сторон.
– Дэйв, почему вы не отвечаете?
Макнил тронул его за плечо, но так и не получил ответа. Они заметили, что его глаза сначала не отрываясь глядели на первый ряд лучевых трубок, а затем быстро опустились к следующему ряду.
– Джон, что это? – спросил Кингсли.
– Кажется, он находится в состоянии гипноза и способен воспринимать информацию только благодаря зрению, а его глаза направлены исключительно на трубки.
– Как такое могло случиться?
– Введение в гипнотическое состояние визуальными средствами? Это довольно известное явление.
– Вы думаете, что его намеренно ввели в гипноз?
– Очень на то похоже. Сомневаюсь, что это могло произойти иначе. И посмотрите на его глаза. Как они двигаются. Это все неслучайно. Здесь прослеживается явный умысел.
– Я бы не сказал, что Уайчарт – подходящий объект для гипнотизера.
– Я тоже так думаю. Все это выглядит пугающе и так необычно.
– Что вы имеете в виду? – спросил Марлоу.
– Люди-гипнотизеры тоже используют различные визуальные методы, чтобы ввести человек в состояние гипноза, но они никогда не прибегают только лишь к зрительным методам передачи информации. Гипнотизер говорит со своим объектом, передает свои указания словами. А здесь нет никаких слов. Поэтому все выглядит чертовски странно.