Пашка приблизился к шоссе, ведущему к озеру, огляделся, прислушался: нигде и никого. Он спокойно перешел шоссе и остановился под огромной елью, опустившей свои лапы до самой земли: снова лезть в дебри, где полно комаров и мошки, Пашке не хотелось, и он решил, что часть пути можно пройти по дороге. А как только услышит машину, так тут же и спрячется в лесу. Сказано — сделано. Он даже разулся — так приятно было идти босиком по теплому и чистому асфальту.
Пашка прошел, наверное, с километр или чуть больше, когда, сразу же за поворотом, увидел стоящий на обочине джип. И сразу же кинулся в чащу. Оттуда, сквозь листву, он некоторое время наблюдал за машиной, но из нее никто не вышел, ее будто забыли на этом месте, или, того хуже, всех поубивали, так что если к ней подобраться со стороны леса, то наверняка можно увидеть внутри окровавленные трупы. Может быть, и самого Осевкина среди них. Вот было бы здорово!
И Пашка, решив проверить свою догадку, несколько углубился в лес, чтобы приблизиться к машине, не выходя на открытое место. Он хотел уж повернуть к шоссе, но ему вдруг показалось, что в лесу кто-то есть: то ли ветка хрустнула под чьими-то ногами, то ли кто-то что-то сказал. Пашка замер, присел среди елок-подростков, стал прислушиваться, но не уловил ни одного подозрительного звука. Решив, что ему показалось, он поднялся и прошел всего шагов десять, как вдруг сбоку кто-то испуганно ойкнул. Пашка вздрогнул от неожиданности и собрался было пуститься наутек, но, оглянувшись, так и замер на месте с открытым ртом: шагах в десяти от него стояла Светка, прижимая к груди пакет и перочинный ножик, загорелая до черноты, стояла и улыбалась во весь свой рот.
— Па-ашка! — произнесла она удивленно. — Откуда ты? Боже! Какой ты чудной! — и расхохоталась во все горло.
И тут же над кустами можжевельника показалась знакомая мужская голова и спросила:
— Ты чего это там хохочешь?
— Пашку встретила! — обрадованно ответила Светка, подходя к Пашке, глядя на него своими изумленными серо-голубыми глазами. Она провела пальцами по его руке, спросила: — Ты откуда? Кто тебя так?
— От верблюда, — ответил растерявшийся от неожиданности Пашка не слишком вежливо. — А ты откуда?
— Из Крыма. Я там в Артэке отдыхала. Дядя Владя меня встретил во Внуково, мы ехали на дачу, а тут грибы. Глянь — белые! И совсем не червивые! — воскликнула Светка, раскрывая полиэтиленовый пакет: в нем, действительно, покоилось несколько белых.
Пашка не знал, что делать: надо ли уходить, потому что дядя Владя — он шофер мэра, и, следовательно, может схватить Пашку и сдать в милицию. Или самому Осевкину. Или остаться пока, потому что Светка… а он о ней столько раз думал. Но, с другой стороны, и что, что Светка? Она так изменилась за эти два с лишком месяца, что они не виделись, так повзрослела и наверняка успела позабыть все, что между ними произошло. Может даже нашла себе какого-нибудь пацана, который ее… который с ней… Дальше Пашка решил не углубляться.
Подошел дядя Владя, критически оглядел Пашку, покачал головой:
— Кто это, парень, так тебя разукрасил?
— Никто, — набычился Пашка. — Сам.
— И глаз себе тоже сам подбил? — не отставал дядя Владя.
— Тоже, — буркнул Пашка.
— Ну чего вы к нему пристали, дядя Владя? — вступилась за Пашку Светка с повелительно-капризной нотой в голосе. И тут же предложила: — А давай, Паш, поедем к нам! А? Нет, правда! Пое-едем! — воскликнула она с уверенностью, что Пашка не откажется. — Побудешь у нас, а потом пойдешь. Или дядя Владя тебя отвезет. — И смотрела на Пашку с восторгом от собственной придумки, ожидая ответа.
— Мне… мне к отцу надо, — ответил Пашка. — Ждет он меня. Еще искать кинется…
— Ну, Па-ашенька, — капризно надула губы Светка. — Я так давно тебя не ви-идела. И никого из наших. Ну хотя бы на ча-асик.
— Света, — строго произнес дядя Владя. — Нас с тобой ждут. Папа с мамой соскучились. Дедушка — он все время спрашивал, когда ты вернешься… А потом и Пашу можно будет пригласить. Кто ж против?
Светка вздохнула, робко взяла Пашку за руку, будто боялась испачкаться.
— Приходи завтра. Ладно? — произнесла она просительно почти шепотом, хотя дядя Владя уже отошел от них в сторону дороги шагов на двадцать.
— Не знаю, — ответил Пашка, чувствуя, как что-то удушливое заволакивает ему грудь. И пояснил: — Огород там у отца…
— Тебе больно? — спросила Светка, дотронувшись до его опухшего лица кончиками пальцев.
Пашка глянул в Светкины глаза и неожиданно увидел, как они затягиваются дрожащей прозрачной пленкой, задохнулся и кинулся в лес, понимая, что и сам вот-вот расплачется, потому что… потому что получается, что она ничего не забыла, все помнит, а он… а ему…
Он шел, размазывая по щекам слезы и комаров, и улыбался, не чувствуя комариных укусов.
Глава 20
— Ты вот что, Светик, — заговорил дядя Владя, едва машина тронулась с места. — Ты бы с этим Пашкой не водилась.
— Это почему же? — вскинулась Светка и так глянула на дядю Владю, точно не ожидала, что он вообще умеет разговаривать, потому что, и в самом деле, почти не слышала от него ничего, кроме слов «да, нет» и «поехали». Ну, еще скажешь ему «Здрасти!», он ответит тем же — и на этом все. А тут вдруг…
— А потому что… видела, как он разукрашен?
— Ну и что?
— А то, что, поговаривают, будто бы мальчишки что-то такое написали на гаражах у Гнилого оврага против власти, и теперь этим занимается прокуратура.
Светка завертелась на сиденье, будто хотела разглядеть среди деревьев Пашку и предупредить его, но машина отъехала слишком далеко от места нечаянной с ним встречи, а он небось пробирается по лесу, весь изъеденный комарами и мошкой, такой жалкий, такой… — и на глазах у нее снова выступили слезы. Еще ничего не поняв из слов дяди Влади, она остро почувствовала опасность, грозящую Пашке, о котором то забывала напрочь, поглощенная непрерывной чередой разнообразных событий вдали от дома, то вдруг вспоминала с такой сосущей тоской, что все, ее окружающее, становилось немило ей и даже противно. И вот, оказывается, Пашке грозит опасность. И надо что-то делать. И очень даже срочно. Потому что… если прокурор и милиция, то… хотя не может быть, чтобы Пашка, такой тихий, улыбчивый, такой милый — и какие-то там запрещенные надписи. Это, наверное, другие ребята, а Пашка не захотел, вот они его поколотили и вымазали. В школе много таких ребят. Особенно Серый, Сережка Сорокин, крутой такой мальчишка и почему-то очень не любит тех, кто живет в Ручейке. Девчонок он называет не иначе, как бомондшами, мальчишек — элитниками. И все это из зависти, как сказал однажды папа. Потому что одни умеют работать, а другие не только не умеют, но и не хотят. А этого Серого побаиваются даже старшеклассники: отец у Серого служил в спецназе и научил своего сына всяким приемчикам. Правда, Серый с Пашкой вроде бы дружит, но это ничего не значит. И вот она, Светка, сейчас приедет на дачу и тут же пойдет к отцу, и потребует, чтобы Пашку не трогали, потому что он ни в чем не виноват. Иначе… иначе она не знает, что с собой сделает.
А дядя Владя, наблюдавший за своей пассажиркой в зеркало, заговорил опять, будто подслушав Светкины мысли:
— Ты, девочка, вот что… Ты никому не говори, что Пашку в лесу встретила.
И опять Светка посмотрела на дядю Владю с изумлением, да еще сквозь слезы.
— Мало ли что, — пояснил он, не отрывая глаз от пустынной дороги.
— Почему не говорить? А как же тогда… А что с ним будет?
— Уж этого я не знаю, но думаю, что ничего хорошего. Отец твой при должности, его дело такое — закон. А у Пашки свой отец имеется. Как-нибудь сладят. Сама должна понимать, что по нынешним временам… а он несовершеннолетний, кто его знает, чем это может кончиться… — темнил дядя Владя, чтобы, если Светка все-таки надумает передать их разговор своему папаше, тот ничего не понял.
Светка отерла глаза платком, судорожно вздохнула и уставилась на дорогу. «Сама понимаешь» сказал дядя Владя, а она ничего не понимала. Ей хотелось одного: оказаться сейчас, немедленно рядом с Пашкой и как-то утешить его, пожалеть. Ведь он такой слабенький, такой беззащитный, что Светке хотелось то плакать, то смеяться, вспомнив что-нибудь такое из их былых отношений, что-нибудь совсем пустяковое, но вовсе не то, что случилось с ними на дне ее рождения — это она хранила глубоко в себе, но не как нечто такое, что можно выразить словами, а как что-то сладкое, душистое и немного стыдное.
Между тем мимо замелькали полосатые шлагбаумы, перекрывающие ответвления к иным дачам, разномастные заборы из бетонных блоков, из кирпича, из гофрированного оцинкованного железа, из железа с дырками, из железной сетки и колючей проволоки поверх всего; замелькали железные же ворота, будки охранников, столбы с фонарями и камерами слежения, но самих дач видно почти не было: большинство из них стыдливо таилось за плотной стеной леса.
Машина свернула, немного проехала и, уткнувшись в шлагбаум, разразилась короткими тявкающими звуками. Шлагбаум поднялся, пропуская ее, еще метров сто — и перед нею поехали в сторону железные ворота, машина, мягко шелестя шинами, покатила дальше между аккуратно подстриженными кустами, пышными туями, похожими на кипарисы, и остановилась на широкой площадке из гранитных плит перед лестницей с балюстрадой, ведущей к парадному подъезду. Там, у двери, стояла мама в белом платье, сидел в кресле прадедушка-генерал в полосатой пижаме, стояла гувернантка тетя Лиза, в короткой белой юбочке, в белой же блузке, из которых торчали ее длинные ноги, а рядом с ней троюродный Светкин брат, тринадцатилетний Жора-Жорочка, которого Светка считала совсем еще ребенком, хотя была старше его всего на полтора года. И больше никого.
Светка, забыв обо всем на свете, с визгом взлетела по лестнице вверх, чмокнула деда в щеку, на мгновение повисла на шее матери, затем гувернантки, закружила Жорочку, приведя его в смущение и вогнав в краску, и тут же принялась раздавать сувениры: кому ракушку, кому осколок кувшина времен Боспорского царства, кому замысловатый камешек, найденный на морском берегу. И хотя она искренне радовалась встрече с родными, где-то внутри ее сидел червячок и грыз, напоминая о Пашке, попавшем в какую-то непонятную историю, мелькало его распухшее лицо с кровоподтеком под глазом, с остатками въевшейся в него оранжевой краски, изъеденное комарами, с белым бинтом, охватывающем голову с огненными волосами. И даже тогда, когда она смеялась от радости встречи с родными людьми, слезы стояли так близко, что приходилось напрягать все свои силенки, чтобы не выпустить их наружу. Еще не обозначив свое решение словами, Светка знала, что завтра же с утра сядет на велосипед и поедет к Пашке, прихватив с собой Жорочку, очень надежного друга, которому можно доверить все-все-все.